— Ты — маг Хамбиволь Цволл? — Голос вояки грохотал, как обвал в горах.

И свою огромную саблю он держал на виду.

Хамбиволь Цволл никогда в жизни не испытывал такого ужаса. Он съежился, прижимаясь к столу, и мечтал, чтобы его искусство позволило вышвырнуть пришельцев за дверь. Увы. Его магия была нежной и хрупкой — где ей сдвинуть с места этих тяжеловесных мерзавцев!

— Я… — пролепетал он и, как умел, приготовился к смерти.

— С тобой будет говорить принц Малдемар, — зловеще возвестил огромный человек.

Принц Малдемар? Здесь, на рынке? В лавке Хамбиволя Цволла? Пятый из шести высочайших особ королевства?

Невероятно. Невозможно. Так же невозможно, как услышать: «Тебя пришел навестить корональ!» Или понтифекс. Или Дама Острова.

Огромные лакеи расступились, и в лавку вступил златовласый мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, стройный, но широкоплечий и осанистый. Он надменно поджимал тонкие губы. Его узкое лицо очень походило на знакомое Хамбиволю Цволлу по монетам — на них чеканилось лицо царственного предка этого человека, великого правителя Престимиона.

В пронзительных зеленовато-голубых глазах герцога явственно читался гнев.

— Ты продал зелье некоему мелкому аристократишке с Замковой горы, — сказал он.

Это был не вопрос — констатация факта.

Мир покачнулся перед глазами Хамбиволя Цволла. Щупальца его задрожали.

— У меня есть лицензия, ваша светлость. Я поставляю покупателю товары по их желанию.

— В определенных пределах. А ты прекрасно знаешь, что далеко вышел за пределы дозволенного.

— Мне заказали. Маркиз Мирл Мелделлеран потребовал…

— Не называй его. Говори просто: мой клиент. Да будет тебе известно, что твой клиент, посредством твоего искусства совершивший гнусное дело, по нашему приказу отбыл сегодня в изгнание на Сурваель.

Хамбиволь Цволл содрогнулся. Сурваель? Ужасное место: выжженный солнцем, населенный демонами континент на дальнем юге. Лучше смерть, чем изгнание на Сурваель!

Он хрипло прокаркал:

— Мой клиент сделал заказ, ваша милость. Я не думал, что вправе решать…

— Ты не думал. Ты не думал!

— Нет, ваша милость. Я не думал.

Что толку спорить с принцем Малдемаром? Хамбиволь Цволл склонил голову и стал ждать приговора.

Принц сурово проговорил:

— Ты забудешь, что имел дело с этим клиентом. Ты забудешь само его имя. Ты забудешь цель, для которой он обращался к тебе. Ты забудешь все связанное с ним и с тем, что делал для него. Твой клиент для Замковой горы больше не существует. Если ты ведешь записи, врон, ты вычистишь из них все указывающее на так называемые услуги, которые ему оказывал. Понял?

Поняв, что его оставляют в живых, Хамбиволь Цволл склонил голову и сдавленным шепотом ответил:

— Понимаю и повинуюсь, ваша светлость.

— Хорошо.

И это все? Как видно, все. Врон в душе вознес благодарность полузабытым отеческим богам мира предков.

И тут принц, повернувшись, обвел долгим взглядом тесную захламленную лавку. Его взгляд остановился на красивом флаконе, стоявшем на столе, — на флаконе, в который врон перелил новый, сильнодействующий эликсир, приготовленный для маркиза.

— Это что?

— Напиток, ваша милость.

— Опять приворотное зелье?

— Просто напиток, сударь. — И, не выдержав жгучего взгляда принца, признался: — Да, можно сказать, приворотное зелье.

— Для того же клиента? Чтобы он мог усугубить уже причиненный вред?

— Ваша светлость, я связан законом о конфиденциальности и не могу назвать…

Принц Малдемар ответил ему мрачным хохотом:

— Да-да, разумеется! Ты такой законопослушный волшебник! Отлично, тогда выпей сам!

— Ваша светлость?

— Пей!

Хамбиволь Цволл в ужасе пролепетал:

— Я должен возразить, сударь!

Герцог кивнул одному из гвардейцев. Уголком глаза Хамбиволь Цволл поймал угрожающий блеск сабли.

— Сударь? — умоляюще бормотал он. — Сударь!

— Пей, или отправишься в Сурваель вместе со своим клиентом и еще будешь считать себя счастливцем, что избежал худшей судьбы.

— Да. Да. Понимаю и повинуюсь.

С принцем спорить бесполезно. Хамбиволь Цволл поднял флакон и неверным движением поднес его к клюву.

Он смутно отметил, что принц с сопровождающими покинул лавку. Миг спустя за ними захлопнулась дверь. Сознание у него помутилось, голова шла кругом, перед глазами проплывала алая пелена, мысли путались.

Затем сквозь туман, поглотивший его сознание, он различил, как снова открылась дверь и вошла, чтобы приняться за вечернюю уборку, скандарка Хендайя Занзан. Хамбиволь Цволл с благоговейным изумлением уставился на нее. Его охватила всепоглощающая страсть. Как она сияет, как великолепна, подобна ослепительному пламени! Никогда он не видывал никого прекраснее.

Он бросился к ней, вытянулся во весь рост, крепко обвив щупальцами ее толстое колено. Сердце его разрывалось от любви, слезы восторга навернулись на горящие желтые глаза.

— О любимая, любимая!..

Полоумный Волк пробудился в липкой крови и в окружении трупов. Уже который раз…

Впервые это случилось в шестнадцать лет. Первый и последний раз с женщиной, которую он целовал, чье тело ласкал, с которой он занимался любовью и с которой желал зачать детей. Полоумный Волк видел, как его собственные руки, губы, тело, которые некогда доставляли женщине удовольствие, вознесли ее на вершину мучений настолько умело, что женщина жила еще достаточно долго, чтобы ощущать боль даже после того, как сердце остановилось. Когда же взгляд женщины заволокла дымка пустоты, Полоумный Волк услышал свой собственный голос: тихое разочарованное ворчание.

А сейчас тел было много, очень много, и все они выглядели такими же растерзанными, как и у той женщины. Трупы казались маленькими, как будто он глядел на них откуда-то сверху.

Чугаачик шевельнулась внутри Полоумного Волка, все еще не успокоившись, а он почувствовал, как она ласкает его плоть изнутри, и еще запах змеи и дыма после молнии.

«Прелестно», — довольно проурчала Чугаачик.

Борясь с позывами тошноты, Полоумный Волк рывком встал, и ноги его дрожали от усталости.

Чугаачик позаботилась о том, чтобы он запомнил ту первую смерть в мельчайших подробностях, но в дальнейшем ему везло, так что подробности тотчас забывались.

«Только не в этот раз», — с издевкой прошептала Чугаачик.

— Нужно было дать ей волю, — обиженно произнесла Ина, находящаяся в соседней камере, и ее глаза сменили при свете факелов привычный яшмовый цвет на обсидиановую темноту, а округлости обычно гибкого тела показались просто тенями.

Он прижался лбом к тяжелым прутьям решетки:

— А умнее ты ничего не могла придумать?

— А что такого? Спасла же она нас в прошлый раз.