— Ты ошибся, — заговорил он, подняв на меня взгляд. — Талант переживает смерть.

— Это интересно, — сказал я. — Как ты сюда вошел?

Он улыбнулся:

— Ты практически пригласил меня войти. Услышав за спиной того дурня с топором, я взглянул на тебя. Ты меня жалел. Ты думал: «Он ведь человек и Брат», или что-то в этом духе. Я воспользовался «переносом Стилико», и вот я здесь.

Я кивнул:

— Надо было установить защиту.

— Надо было. Ты был неосторожен. Невнимание к деталям — твое слабое место.

— Мальчик, — напомнил я.

Он пожал плечами:

— Где-то здесь, полагаю. Но мы не в его голове, а в твоей. Я здесь как дома, сам видишь.

Я быстро осмотрелся. Ящик из-под яблок с выбитым дном, где я держал свои книги; он был на месте, но книги другие. Новые, переплетенные в красиво выделанную кожу. И алфавит заглавий мне незнаком.

— Мои воспоминания…

Он махнул рукой:

— Радуйся, что от них избавился. Несчастья и неудачи, жизнь, прошедшая даром, талант, растраченный впустую. Без них тебе будет лучше.

— С твоими, — кивнул я.

— Вот именно. О, чтение не из приятных. — Он оскалился. — Горечь, гнев, воспоминания о слепом фанатизме и тщетных усилиях, неотступном невезении, о вечных отступлениях, об оставшемся непонятом таланте. Ты увидишь, что во второй раз я не сдал экзамена, потому что, сидя в Великой Школе, вдруг наткнулся на новый способ выполнения «unam sanctam», более быстрый, безопасный и чрезвычайно эффективный. Я испытал его сразу после экзамена — он действовал. Но записей я не оставил, так что меня провалили. Скажи, разумно ли это?

— Ты завалил пересдачу, — сказал я. — А в первый раз?

Он засмеялся:

— У меня был грипп. Сильный жар. Я едва мог вспомнить собственное имя. Но разве кто послушает? Нет. Правила есть правила. Понимаешь, о чем я? Неудачи и непонимание на каждом шагу.

Я кивнул:

— А со мной что будет?

Он посмотрел на меня и повторил:

— Тебе будет лучше.

— Я перестану существовать, — сказал я. — Буду мертв.

— Физически — нет, — равнодушно возразил он. — Твое тело и мой разум. Твое дипломированное и лицензированное тело и мой разум, способный в мгновенной вспышке озарения усовершенствовать «unam sanctam».

Для уровня моей самооценки показательно, что я действительно задумался над его предложением. Хотя и ненадолго. Примерно на полсекунды.

— А что теперь? — спросил я. — Будем драться или…

Он пожал плечами:

— Если хочешь… — и вытянул руку.

Она протянулась на десять футов, толстая, как воротный столб, и сжала мне глотку, как человек стискивает мышь.

Пожалуй, я был на семьдесят процентов мертв, когда вспомнил: я знаю, что делать! Я установил довольно зыбкую вторую защиту, и его пальцы сомкнулись в воздухе — я стоял у него за спиной.

Он развернулся, взревел как бык. На лбу у него отросли бычьи рога. Я снова попробовал возвести вторую защиту, но он меня опередил: схватил за голову и ударил меня лицом о стену.

Я едва успел вспомнить: боли нет. При помощи «маленьких милостей» превратил стену в войлок и проскользнул у него сквозь пальцы. Я был дымом. Я повис над ним облачком. Он рассмеялся и вернул меня в прежнее тело с помощью «vis mentis». Я ударился затылком об пол, и пол промялся, как тюфяк. Он использовал вторую защиту и оказался на другом конце комнаты.

— Ты дерешься, как первогодок, — сказал он.

Он был прав. Я сжал свой разум в кулак. Стены надвинулись на него, сокрушая, как паука под сапогом. Я ощутил его гвоздем в подошве. Первая защита, и мы стоим лицом к лицу в противоположных углах комнаты.

— Тебе меня не побить, — сказал он. — Я тебя измотаю, и ты просто растаешь. Ну, подумай сам. Ради чего тебе жить?

Здравое замечание.

— Ну, тогда ладно, — сказал я.

Он широко открыл глаза:

— Я победил?

— Победил, — сказал я.

Он был доволен. Очень доволен. Ухмыльнулся и поднял руку, как раз когда я сжал пальцами ручку двери и потянул что было силы.

Он увидел и раскрыл рот для крика, но дверь уже распахнулась, отбросив меня назад. Я закрыл глаза. Дверь, разумеется, образовала пересечение двух линий под углами сто пять и семьдесят пять градусов.

Я открыл глаза. Он исчез. Я был в комнате мальчика, в комнате наверху. Мальчик сидел на полу, подперев подбородок ладонями. Он взглянул на меня.

— Ну-ка, пошли, — прикрикнул я. — Не могу же я ждать весь день.

Они трогательно благодарили меня. Мать заливалась слезами, отец цеплялся за мой локоть: «Как вас отблагодарить, это чудо, вы чудотворец…» Мне было не до того. Мальчик, лежа на кухонном столе под грудой одеял, хмурился, глядя на меня, словно видел что-то не то. Спокойный, изучающий взгляд — он меня чертовски тревожил. Я отказался от еды и питья, заставил отца вывести пони и тележку, отвезти меня на перекресток. «Но до почтовой кареты еще шесть часов, уговаривал он, там темно и холодно, вы простудитесь до смерти».

Я не чувствовал холода.

На перекрестке, съежившись под вонючей старой шляпой, которую навязал мне отец, я обыскивал свое сознание, пытаясь увериться, что он действительно ушел.

Конечно, он никак не мог выжить. Я открыл дверь (правило первое: никогда не открывать дверь), и его должно было вытянуть из моей головы в пустоту, где не было одаренного разума, чтобы принять его. Даже если он был так силен, как уверял меня, все равно не мог бы продержаться больше трех секунд, а потом распался бы и растворился в воздухе. Он был абсолютно бессилен, он никак не мог уцелеть.

Подъехала карета. Я сел в нее и проспал всю дорогу. В гостинице взял лампу и зеркало и осмотрел себя с головы до пят. Я уже решил, что все чисто, когда нашел багровое пятнышко величиной с райское яблочко на левой икре. Я уверил себя, что это просто синяк.

(Это было год назад. Он так и не сошел.)

Остальной объезд был обычной рутиной: одержимость, пара мелких расколов, вторжение, которые я плотно запечатал и доложил о них по возвращении. После этого я добровольно отдал себя под постоянное наблюдение, сходил к паре консультантов, купил два больших зеркала. Я получил повышение: полевой офицер высшего ранга. Мной весьма довольны, и неудивительно. Я постоянно совершенствуюсь в своем деле. Верьте не верьте, но я написал статью «Модификация unam sanctam». Действует быстрее и гораздо эффективнее. Это настолько очевидно, что я не понимаю, как никто не додумался раньше.

Отец Приор приятно удивлен.

«Ты стал совсем другим человеком», — говорит он.

Сэр Геревард лизнул палец и перевернул страницу фолианта, ненадежно державшегося на металлической подставке, установленной у ложа больного. Книга была не из тех, что он выбрал бы для чтения или, точнее, чтобы пролистать, отыскивая зерно, как грач отыскивает зерна на засеянном поле. Но выбора у него не было: в уединенной башне у моря нашлась всего одна книга, а Геревард, сломавший две мелкие, но существенные косточки в левой стопе, не имел возможности отправиться на поиски развлечений, так что, хочешь не хочешь, приходилось читать. Доставшаяся ему книга носила название «Полный перечень банальностей» и обещала научить всему, что должен знать более или менее образованный молодой аристократ Джеррика — страны, прекратившей свое существование около тысячи лет назад, то есть вскоре после издания книги.