Все молчат. Джонс, поколебавшись, решает покончить с этим теперь же и делает шаг вперед.

– Не смей, – произносит Клаусман. Он говорит тихо, но в его голосе звучит ярость и что-то еще – может быть, горе?

Джонс останавливается, переводит взгляд с одного лица на другое. Гнев, смятение, шок. Только лицо Евы лишено всякого выражения, как будто его, Джонса, здесь вовсе нет.

Кивнув им на прощание, он уходит. Поначалу он чувствует себя трусом, но с каждым шагом его настроение повышается. Дойдя до своей машины, он успевает выбросить из головы и Клаусмана, и «Альфу». Ему вспоминается Фредди в белых трусах и бегущая за ним Холли.

Уже у самого дома у него звонит сотовый. Вытащив его из кармана и посмотрев на экран, Джонс разворачивается и ставит машину у какого-то магазинчика.

– Ты где? – спрашивает она.

– В машине, – говорит он и добавляет: – Один.

– Ладно. Я долго не могу говорить, но хочу тебе сказать: ты гигант.

«Перешла черту?» – думает Джонс.

– Эй»!

– Да, я слушаю.

– Я целый день на тебя злилась, но когда увидела тебя в действии… черт! Ты прикончил администрацию! Это просто невероятно.

– Не думал, что ты проявишь столько энтузиазма.

– «Альфа», конечно, в жопе. Несколько месяцев вылезать придется, ну и фиг с ней. Главное, ты! Такого пинка закатить компании! Слушай, перед «Альфой» я делала вид, сказала, что возмущена, что ты предал наше доверие, все такое, – но ты не представляешь, как я хочу к тебе прямо сейчас! Эй, ты там?

– Угу. Просто у меня челюсть отвисла.

– Не у тебя одного. Господи, я думала, Клаусмана инфаркт хватит. Уик-энда нам теперь не видать. Пожалел бы меня: впереди совещание часов этак на двадцать.

– Похоже, тебя это возбуждает.

– Возбуждает, но не это. – Джонс чувствует здесь какую-то фальшь – может, Ева ему врет? ~ Ты меня слышишь?

– О чем вы будете совещаться?

– Будем думать, какого черта нам делать дальше. – Ее смех журчит у него в ухе. – Блейк предлагает закрыть «Зефир» и начать сначала, а Клаусман и слышать об этом не хочет. Он не даст своему ребеночку умереть. Ты ведь знал, да? Гениальный ты наш. Ты в самом деле нашел способ переделать «Зефир». Ума не приложу, как нам с этим справиться.

– Ты так и скажешь им на собрании?

– Не знаю пока. Тут много политических тонкостей. Переломный момент для «Альфы». Одних просто сметет, другие… могут это использовать.

Джонсу становится тошно.

– Почему ты так радуешься? Потому что мои действия принесут пользу «Зефиру»?

– Конечно.

– Или потому что это пойдет на пользу тебе?

– Почему мне? – спрашивает она после паузы. Джонс холодеет. – Джонс? А Джонс?

– Да, – сипит он.

– На линии, что ли, помехи? Отключись, я перезвоню.

В понедельник Джонс просыпается в 6:14. Он знает это, даже не открывая глаз: он из тех, кто всегда просыпается перед звонком будильника, а будильник он последние три месяца всегда ставит на 6:15.

Всегда, но не сегодня. Сегодня его внутренние часы ошиблись. Он поворачивается на другой бок, натягивает на себя одеяло, улыбается с закрытыми глазами. Можно поспать еще: на собрание «Альфы» идти не надо.

Элизабет приезжает в «Зефир» без пяти девять, почти с часовым опозданием. Она воспользовалась ситуацией, чтобы поспать чуть подольше, и чувствует себя виноватой – но в гараже полным-полно пустых мест. Выходит, она даже рано пришла по сравнению с остальными.

Загородки отдела обслуживания пусты. Трое смеются над чем-то у кофеварки, и только один, молодой парень с сосульками на голове, сидит за компьютером. При виде Элизабет он быстро переключает экран, но она уже заметила, что он работает над своим резюме.

Ее телефон звонит, не успевает она положить сумку. Она берет трубку – большая ошибка с ее стороны.

– Элизабет, – властно говорит Роджер, – нам надо поговорить.

Погоди! –вскрикивает здравая часть ее сознания, но кровь уже бушует в мозгу, пальцы покалывает, ноги стынут. Все тело переполняется безумным, ненасытным желанием: Роджер, Роджер, Роджер!

В ужасе она смотрит, как собственные ноги несут ее по ковру. В следующее мгновение предательница-рука уже стучится в дверь к Роджеру. Он отзывается, разрешая войти, и ее пробирает дрожь.

Роджер с аккуратным пробором в волосах сидит за столом, пиджак облегает его как влитой, на плечах солнечные погоны. У Элизабет ощущение, что ее сейчас вырвет.

– Да? – Голос, к ее облегчению, звучит твердо и саркастически. – В чем дело?

– Присядь.

Она пожимает плечами, как будто ей все равно, как будто сердце не стремится выскочить из груди и мозг не зациклило от желания. Садится, кладет руки на подлокотники – там у них меньше шансов наделать глупостей.

– Не знаю, как и сказать. – Он смотрит на нее в упор с тех пор, как она только вошла. – Ты туг прикололась надо мной на прошлой неделе…

Да!Она готова на все, лишь бы он продолжал в это верить.

– Что-то припоминаю, – небрежно бросает она. Руки, возмущенные этой ложью, пытаются убежать, но она удерживает их силой.

– То есть мне показалось, что ты прикалываешься. – Роджер достает из ящика стола пластиковую чашечку. В больницах такие используют для сбора мочи – зачем она Роджеру? Одурманенный мозг Элизабет выдает самые невероятные предположения. – Отдел кадров решил провести серию анализов на наркотики. От нашего отдела выбрали тебя.

Даже в теперешнем своем состоянии, когда гормоны преобладают над мыслительными процессами, Элизабет догадывается, что это значит. Отдел кадров хочет проверить, беременна она или нет. Она впадает в ярость и вдруг сознает, что Роджер внимательно следит за ее реакцией.

– Вот и я так подумал.

Господи боже мой!

– Что ты подумал?

– Дело не в наркотиках.

– В чем же тогда?

– Хочешь знать мое мнение? Я думаю, ты беременна.

Убей меня сразу. Пожалуйста.

– И срок приличный, месяцев пять.

Ее пальцы судорожно сжимаются.

– Значит, дата зачатия где-то… м-да.

Роджер так и сверлит ее взглядом. Это нечестно: он оживляет в ней память об их совокуплении! Она цепляется за подлокотники что есть силы.

– Исходя из этого, я рассматриваю твои слова в новом свете.

Он встает.

О нет.

– Я спрашиваю себя…

Он выходит из-за стола и приседает на корточки перед Элизабет.

Нет! Нет!

– …прикалывалась ты тогда…

Нет-нет-нет-нет!

– …или говорила серьезно.

Солнце, светящее ему в спину, окружает его ореолом. Элизабет подавляет стон. Прекраснее и желаннее этого гада нет никого на всем свете.

– Поправь, если меня занесло, но мне кажется, это правда.

Она держится еще секунду – неплохое достижение, если учесть, как ее разбирает. «Я пыталась», – мелькает у нее уме. Она хватает Роджера за щеки и впивается в его губы своими.

На полпути через вестибюль кто-то трогает Джонса за руку. Охранник из отдела кадров и безопасности смотрит на него светло-серыми глазами.

– Мистер Джонс?

Джонс полагает, что сейчас его выведут вон.

– Послушайте, кто вам дал такое распоряжение? Если отдел кадров, то они не вправе кого-либо увольнять.

– Я просто хочу передать сообщение, – пугается охранник.

– А-а, понятно.

– В пятницу вы сделали большое дело, мистер Джонс. Я рассказал про это дома, своим ребятам. – Он сверяется с какой-то бумажкой. – Вас хочет видеть команда «Альфы». Как можно скорее и в том же месте. Вам это что-нибудь говорит? Я все записал, как они сказали.

– Да-да. Спасибо.

Хлопнув охранника по плечу, Джонс идет дальше. В лифте он нажимает «12» и «14» одновременно, хотя уверен, что ничего из этого не получится – после того, что он сотворил, Клаусман наверняка первым делом отменил его допуск. Однако лифт реагирует послушно и в нужный момент, после команды ОТКРЫТЬ, останавливается на тринадцатом.