Он облизал ухо Руби и почувствовал, как она вздрогнула, слегка вздрогнула. Он рассказал ей, как близко наклонился к ее любимому мистеру Доузу, и обрисовал ситуацию. Что тот был стар, и одинок, и нелюбим, и мистер Джеффрис оказался там, чтобы помочь ему спастись от смертельной петли. Конечно, поскольку это был день суда, пришлось заплатить по счетам. Это просто справедливость. После всего. Что, старый приятель страдал от страха в океане? Однажды ночью ему это рассказал персонал. Ну и чудненько. Старый морской пес учинил столько раздоров со своей активностью в профсоюзе, что правильным было бы похоронить его в море. Далеко от родины. Он помогал поставить страну на колени за все эти годы мстительных промышленных акций. Негарантированные забастовки – это оскорбление самому значению демократии. Именно такой человек, как Доуз, разрушил волю народа. Вызвал на поединок отцовскую систему, которая одно время правила миром и заботилась о своих подданных. Без вторжения профсоюза система здравоохранения была бы приватизирована уже сейчас. Сколько рабочих часов было потеряно из-за незначительных предрассудков выскочивших коммунистов? Эти люди ненавидели народ. Запугивали его, и манипулировали, и распространяли свое истинное равнодушие. Отказывались уважать лучших среди себя, уважать более образованных людей, которые построили функционирующую систему. Было невозможно измерить ущерб, который такие, как мистер Доуз, нанесли обществу. Тысячи трусливых клонов в плоских кепках. Бутылки с горькой гадостью. Чипсы и корнишоны. Ни одной своей мысли у большинства таких. Никакого жизненного опыта, за исключением мытья пола в магазине.

Доуз повернулся к Джеффрису и сказал ему: «Отъебись!» Он был в шоке. Такой язык действительно был непристоен для старого человека. Который должен лучше это понимать. Может быть, дозировка не была достаточно сильной. Он вынул платок из кармана и нагнулся над умирающим человеком, засунул платок ему в рот. Растянул челюсть. Его клиент сопротивлялся. Сжал зубы изо всех сил. Но Джонатан был сильнее. Что-то щелкнуло, и на грудь человека выпал зуб. Это удивило Джеффриса, но потом он понял, что это были вставные челюсти. Он поднял зуб и держал его большим и средним пальцем. Это было мило. Он подумал о том, чтобы забрать зуб в коллекцию, но увидел часы и решил взять их. Сунул сломанный зуб обратно в рот. Он счел его ругательства обидными. Было неприемлемо так обойтись с профессионалом, который только пытался помочь. Он продолжал говорить и видел, как сознание умирает в глазах Доуза. Человек, уходящий в могилу, которую так умно изобрел Джеффрис. Загнанный в шелуху тонущего корабля, который уходит на отдых в постели океана. Слишком глубоко, чтобы пытаться спастись. Темный мир, недостаток кислорода. Его товарищи-моряки мертвы. Гниют вокруг него. Доуз забыт. Клаустрофобия сжимает его по мере того, как океан затягивает скрипучий корабль. Каждая секунда потенциально может оказаться его последней секундой. Он ждет, пока скорлупа расколется и море просочится внутрь. Рука мистера Джеффриса на запястье Доуза. Стройные пальцы более молодого мужчины окружают старую кость. Отшлифованный ноготь его большого пальца нажимает на кончик указательного. Давление на хрупкую старую кость возрастает. Если бы он хотел, он мог бы сломать ему руку. Но он не был садистом. Физическая жестокость груба. Насилие отталкивающе. Доуз помогал коммунистам, атеистам, большевикам, которые поклонялись Владимиру Ленину. Троцкому. Сталину.

Мистер Джеффрис взглянул на документальный фильм и осознал, что последний скинхед почти закончил свой акт надругательства. Девушка не способна больше сопротивляться. Несомненно. Еще одна волна страха накрыла ее, когда она увидела что-то, что было скрыто от глаз зрителя. Он смотрел этот фильм раньше и знал, что в крыле комнаты сидела собака. Окончательная деградация в наводящей ужас демонстрации бессердечности. Разве для этих людей ничего не являлось святыней? Он провел пальцами по лезвию ножа, когда четвертый мужчина кончил с варварским ревом. Оторвался от нее. Каков сорт нечеловеческих существ, которые совершают такие акты? Это не было приятным просмотром, но это было необходимостью. Чтобы понять, что происходит за закрытыми дверьми террас, мимо которых он ездит в больницу. Это те самые улицы, на которых живет Руби. Это тот случай, когда Руби узнала правду о своих пациентах. Оставила свои детские штучки. Поняла, что не было добра в людях, которых, как казалось, она любила. Этот неонаци Стив Роллингс. Эта ведьма-лесбиянка Перл Хадсон. Ненормальный Дэниэл Рафферти. Коммунист Рон Доуз. Все, за что она держалась, прогнило до ядра.

Он понимал отвращение Руби к этому жестокому изнасилованию и знал, что появление собаки доведет ее до грани. Она была мягким человеком, и он помогал ей закалиться. Такой способ был самым честным. Это как раз о том, как должны проводиться завершающие удары. С тем же драматизмом, что и в зале суда. Единственным утерянным ингредиентом была признательность благодарной аудитории. Но Руби была хорошим физическим образчиком. Простым. Но осведомлена о своем окружении. Она не была ссохшейся оболочкой, проклятой едва функционирующим разумом.

Он настроил звук, и фильм стал отчетливо слышим. Повернул Руби лицом к экрану и подготовился завершить ее жизнь. Подождал лая эльзасского пса. Зверь ревел, перекрывая говорящих, и теперь уже появился на экране. Его пасть пенилась. Беспокойный. Встал в позицию. Девушка из фильма неожиданно отыскала силы, чтобы сопротивляться, но ее крепко держали, и у нее не было шанса. Скоро она еще больше будет унижена. Это была полная извращенность, и это было страшно смотреть. Он заметил панику в глазах Руби, когда собаку выдвинули на первый план. Девушка и собака пытаются спастись.

Он придвинулся ближе. Он даст Руби немного посмотреть на это, а затем аккуратно перережет ей горло. Подержит ее, когда она будет, умирая, истекать кровью. Она заберет эти воспоминания с собой в вечность. Он проник в ее мучившуюся душу. Понял ее тоску. Поднял нож и почувствовал, что его нос разрывается от боли, а перед глазами все расплывается от ужасного удара по голове. Боль выстрелила через голову, и он был уверен, что шлюха сломала ему нос. Джеффрис стоял и пытался восстановить самообладание, и тогда ботинок медсестры ударил в его пах, платформа ее ботинка заставила его согнуться, и второй удар свалил его на диван. Его тошнило и рвало. Он оставался спокойным несколько секунд, ждал, пока боль утихнет.

Медсестра Джеймс израсходовала свои силы. Он это знал. Но и он устал. Выдохся. Он ничего не мог слышать. Почему-то схватился за грудь. Заметил, как диван стал заляпываться кровью. Это было неприемлемо. Он был полон негодования на медсестру за то, что она напала на него. Она, несомненно, заплатит за такую дерзость. Боль должна отпустить, но она не проходит. Он почувствовал слабость. Кровь стала пропитывать обивку. Он попытался сесть и закончить работу, но с удивлением обнаружил, что его тело его не слушается. С минуту он боролся с этим, а затем снова упал назад. Осознал, что нож вошел в его грудь. Вошел близко к сердцу.

У Руби заняло некоторое время осознать, где она находится. Не было звонка будильника, не было легкого ритма, бодрящего кровь, движущуюся по регулярному биению сердца, ни мягкого голоса усталого ди-джея, слышимого через подушку, только этот ужасный шум в ушах, висках, между и за ее глазами, и вся голова болит, она раньше такого никогда не чувствовала, много, слишком много выпивки, слишком много таблеток, тонкая игла пронизывает кость и скользит прямо в ее мозг, впрыскивая отвратительные мысли, которых никогда раньше не было, действительно болезненная дрянь из сумасшедшего дома, физическое извращение и духовная жестокость, видения ада.

Каждому снятся кошмары, сны, которые оставляют тебя в тоске на несколько следующих дней, но это было другим, садистским и злым. Она чувствовала себя больной, продырявленной ядом, действие которого становилось все сильней, он превращался в гигантскую опухоль. Когда она попыталась пошевелить ногами, то поняла, что они затекли хуже, чем зимой, когда сползает одеяло и холод накрывает тебя, она даже стала вслушиваться в дождь, стучащий по черепице, ветер, задувающий в окно, и ничего не услышала, кроме шума в голове, и она попыталась свернуться в позу эмбриона, так крепко, насколько хватало сил, стала тереть голени, чтобы восстановить циркуляцию, опустила руки, все, все болит, медленное движение, как если бы она была внутри и снаружи своего тела, капсула для изнасилования в кружке пива, она села, смотрела на то, что происходит, но не могла все это остановить.