Кабинетов часто закивал.

— Тогда, — продолжал Виктор Николаевич, — нужны люди, которые купят этот набор в самой Камбодже. Знаете, на нашем рынке полно подделок из Германии, Австрии и даже Швейцарии… Этим людям мы доверим всю сумму, и они отвезут их прямо на фирму SONY. Мы устроим им торжественную встречу у трапа самолета, с прямым эфиром, когда сам растроганный президент с горячей благодарностью примет этой ценный подарок от своего народа…

Виктор Николаевич помолчал. Никто не смел вставить хотя бы слово. Андрей Иванович на цыпочках принес кофе.

— Кстати, Петр Леонидович, — сказал Виктор Николаевич, отхлебывая кофе, — а где вы храните деньги? Конечно, никому из добропорядочных россиян не придет в голову их присвоить, но есть в нашем городе одна одиозная личность… Вы знаете, о ком я говорю?..

— О Старобабине, конечно, — сказал Кабинетов.

— Да, о Старобабине, — кивнул Виктор Николаевич. — Он всегда где-то рядом. Тут и там мелькает его грязный ватник. Я хочу знать, какие меры безопасности предприняты вами?

Кабинетов потупился.

— Да почти никаких, — сказал он. — Все уже привыкли, что можно не прятать деньги в сейфы. Я складываю купюры в ящик своего стола… Но ящик прочный и запирается на ключ!

— Разумно, — сказал Виктор Николаевич. — Но Старобабина это не остановит…

В этот момент Сенечка не вытерпел и вышел на середину комнаты.

— Что это за комедия? — спросил он, пристально глядя на Виктора Николаевича. — Верстальщик прогулял два дня, а теперь вырядился в такой дурацкий костюм… Да ты же, Витька, сам прекрасно знаешь, где у Петра Леонидовича те деньги!

Андрей Иванович охнул и закрыл глаза. Антоша последовал его примеру. Кабинетов смерил Сенечку взглядом.

— Идите домой, товарищ корреспондент, — сказал он. — Не волнуйтесь, Виктор Николаевич! Это наш сотрудник. Он еще молод и неопытен…

…вся комната в крови. А по телевизору порнуху крутят. С китайскими субтитрами. Я подошел, выключил. Везде этот Китай… Смотрю, в луже крови бутылка лежит. «Мадера». Вовка всегда «Мадеру» пил. Вот ведь, думаю, что же здесь случилось…

Черт возьми, какая разница? Главное, Вовки дома нет.

Тут слышу за спиной:

— Ты трахаться пришел?

Поворачиваюсь. Девчонка стоит. Руки за спиной держит. В лучшем случае, лет четырнадцать. В самом лучшем.

Я говорю:

— Куда здесь все делись?

Она плечиками пожала:

— Не знаю… Я как раз дозу приняла. Кайф сначала не шел, а потом ка-ак… Так ты трахаться?

— Я ищу тут одного русского…

Она посмотрела как бы разочарованно:

— Так тебе Вовка нужен! (Так и сказала «Vofka».) Значит, трахаться. Он ведь педик. Все вы, русские, педики. Потому и богатые…

— С чего ты взяла, что он педик?

— А у него на девчонок не встает.

Я смотрю, она руки-то опустила, а в руках пистолет.

— Не бойся, — говорит. — Газовый. Упадешь и будешь задыхаться. И плакать. Целых пять минут. Я люблю смотреть…

Я говорю:

— А Вовка здесь один жил?

Она удивилась:

— Вовка? Один? Как же! Человек восемь, каждую ночь. Роджер их предупреждал, предупреждал… А потом всех в окно побросал. Вот, смотри.

Она подошла к окну и оторвала штору. Стекло и вправду было выдавлено. На оставшихся в раме стеклах висели чьи-то трусы. Ай да Роджер!

Я заляпанные стены ей показываю:

— Так это все Роджер натворил?

И она снова плечиками:

— Не знаю… Говорю ведь: дозу приняла. А кайф сначала не шел…

Да, Вовка, где тебя теперь искать, подумал я. Впрочем, на кой ты мне сдался, если так дела обстоят. Если вас восьмерых можно в окно побросать, и у тебя на девчонок не встает… Я спрашиваю:

— А у тебя нормального пистолета нет? Я бы купил.

Она плечиками:

— Ну, не знаю… Надо Роджера спросить. Иди за мной.

— А он не убьет меня, этот твой Роджер?

Плечиками.

Прекрасно.

Я смотрю, она меня во двор ведет. Это хорошо. Убегать будет проще.

Вышли мы во двор.

Во дворе раньше бассейн был. Так вот, над бывшим бассейном что-то густое и разноцветное колышется. Смотрю — дым. И пахнет. У меня сразу глаза стали закрываться. А дым стелется вроде как слоями. Ползет мне под ноги. Девчонка в этот дым нырнула и вынырнула.

— Надо пять минут подождать.

Я как сел, так и не встал, так на меня этот дым подействовал. Потом очухался, смотрю — это девчонка меня за плечо теребит.

— Роджер закончил медитировать, — говорит. — Я ему сказала, что тебе пушку надо. Он хочет на тебя посмотреть. Иди к нему, только на пури не наступи. Там пури лежат.

Я пошел на цыпочках. Чем дальше иду — тем туман гуще.

Да, думаю, стильно. Ай да Роджер! Там, в бывшем бассейне, что-то вроде Индии, только я в этом не очень разбираюсь. Везде ковры висят и какие-то блюдечки стоят, а от блюдечек этот самый дым и поднимается. А еще там колокольчики висят на подставках, как для микрофона, а подставки красивые, индийские. А колокольчики сами по себе звонят, только не очень разборчиво. А в середине этого бывшего бассейна волосатый парень сидит. Смотрю, он в одних шортах. Ноги сложил, как и полагается, а ноги худые какие-то, и сам он худой. И во рту у него вроде как дудочка, только от дудочки тонкая кишка тянется, и другим концом прямо в колбу стеклянную. А в колбе темно-синяя жидкость булькает.

Я в эту Индию спрыгнул и сел напротив Роджера. Вижу, он смотрит на меня. Вот ведь, думаю, и чего это я боялся? Глаза вроде как не злые. Тоже темно-синие, как и жидкость эта…

Кивнул мне:

— Знаю, зачем ты пришел…

И давай из своей дудочки дым потягивать. Ага, думаю, знаешь. Тебе ведь девчонка твоя уже сказала. Или сестра, кто она там тебе… Я руку протянул и кишку его с дудкой двумя пальцами защипнул. Я сюда не на посиделки пришел. Он прищурился и говорит:

— Я тебя где-то видел. Ты джиу-джитсу у миссис Пайпер не учился?

— Нет…

— А айкидо?

— Тоже…

Он голову наклонил:

— Но, похоже, драться ты умеешь…

Я говорю:

— Да нет, толкаюсь только. А ты вон как Вовку-то с компанией…

Он подбородок почесал, потом откуда-то гребешок деревянный достал и давай свои баки в порядок приводить. Медлительный такой, как в воде. Потом говорит:

— Это все бог. Я ничего не делал. Да и вообще, это давно было.

— Так это бог, — спрашиваю, — их в окно побросал?

Он отвечает:

— Бог не любит, когда людям спокойно медитировать не дают. А Вовка твой в бога не верил. Теперь, должно быть, верит.

— А где он сейчас?

Этот Роджер нахмурился:

— Да они ночью бутылками дрались. Потом хотели дом поджечь. Я рискнул — полицию вызвал. Полицейские ничего оказались, трезвые. Так что если тебе Вовка нужен, то не раньше чем через месяц.

И снова стал дымок потягивать. Я говорю:

— Мне пистолет нужен. Продашь?

Он промычал что-то — продам, мол, все нормально.

Я хотел свою цену предложить, но он так рукой замахал: погоди, мол, я еще два раза затянусь из своей дудочки, и мы все решим. Ну, затянулся он и говорит:

— Мне кажется, ты не очень хороший человек. Вот ведь, думаю!

— Ну, предположим, — говорю. — Что дальше?

Он мне и выдал:

— Ты не очень достоин того, чтобы я тебе пистолет продавал.

— Зато у меня деньги есть!

— Да бог с ними, с деньгами, — отмахнулся он. — У меня они тоже есть. Я вообще-то пури делаю на продажу. Ты, когда шел, на пури-то не наступил? Ты смотри, не наступай. Пури — это мой хлеб, а оружие — так, баловство.

Ну, достал он меня. Я говорю:

— Так как насчет этого дела? Есть у тебя пушка или нет?

А он снова дымок из дудочки потянул. Кивнул только.

Я спросил его:

— Так что, мне уходить? Вроде как недостоин я?

Сейчас, думаю, только повтори! Сразу тебе конец. Думаешь, Вовку в окно побросал, так теперь все можно, что ли?

Этот Роджер говорит:

— Хочешь свою судьбу узнать? Я будущее вижу.

— Ладно, — говорю, — кончай… Последний раз говорю. Мне пушка нужна, понял?