И теперь, отбросив всю внешнюю мишуру, я оставила наповеркулишь самое главное, что было когда-либо во мне, – честь человека. Обиду и ярость…

Мы с Павой не видели Славу несколько дней. За это время я продолжала встречаться с обоими понравившимися мне в тот цыганский вечерок актерами и совсем уже забыла о письмах и пьесе, когда заявился Шоршона и, не раздеваясь, хлопнулся прямо на пороге, закрыв лицо руками так, словно боялся закричать. Его мокрое старомодное пальто оставило на стене, по которой он съехал на пол, темный след. Из комнаты вышел Зерцалов в японском халате (мы активно исполняли роли супружеской пары). Но одного взгляда на этого словно свернувшегося в точку у двери человека было достаточно, чтобы мы, позабыв обо всем, чуть ли не силой втащили его в комнату и, усадив в кресло, еще какое-то время бросали друг на дружку тревожные взгляды, не зная, что предпринять.

– Я погиб, – наконец произнес он, непрерывно дуя на ладони, точно они у него дико замерзли. На его лице не было очков, но Слава, не замечая этого, смотрел перед собой, явно не отдавая до конца себе отчет в том, где он и что делает. – …Это ужасно! Она не могла так поступить со мною, но все говорит о том, что это именно Рита, больше некому! – Он посмотрел на меня и улыбнулся своей, как мне показалось тогда, детской улыбкой. – Она метила в автора «Прокаженных» и «Града смердящего», а попала в меня. Представляешь, какая незадача… Марго искала стоящего противника и нашла… но я слишком слаб и не выдержу. Мне это не по силам, я погиб! Совсем погиб. А теперь надо идти, а то я и вас утяну за собой в омут. – Талый снег, согревшись, стекал с его пальто, и вокруг сапог собралась противная лужица.

Надо ли говорить, что в тот вечер мы никуда его не отпустили. Пава заварил великолепный чай (он вообще прекрасно вел хозяйство, чувствуя в этом свое призвание), я сняла с Владислава пальто и сапоги с треснутой подошвой, куда набился снег. Казалось, он не видит и не воспринимает ничего вокруг, полыхая изнутри сжигающим его пламенем. Суетясь на кухне, мой принц то дело заглядывал к нам, опасаясь пропустить самое интересное. Наконец все было готово, и Владислав заговорил. От первых же слов меня обдало холодом и страхом – тогда я еще умела бояться.

Шоршона порылся во внутреннем кармане пиджака и вытащил красноватую коробочку, вроде той, в которой раньше держали фотопленку, и, открутив крышку, высыпал на ладонь пару голубоватых пилюль, после чего тщательно закрутил крышку и вернул коробочку обратно.

Года два назад мы втроем отмечали его день рождения, а Слава родился под Девой, на чем всегда делал акцент, намекая на, по его словам, сильно выраженные в гороскопе Нептун и Прозерпину, что давало ему право заниматься алхимией. Я уже упоминала, что дома у него были все условия для подобной деятельности. В тот день он чуть было не довел нас с Павой до слез, гордо демонстрируя подарок, который он впервые за много лет позволил себе сделать. Это были красные завинчивающиеся коробочки, в которых он предполагал держать разные яды, но пока там хранилось снотворное и немного успокоительного.

Боже мой! Подарок за много лет!.. Куда он, к чертовой матери, деньги девает? Неужели только на книги? Я давно знала, что Слава не возвращает мне всех денег, выплачиваемых ему «Гомункулом». Да и отец исправно подбрасывал ему переводную халтуру. По всей видимости, их отношения вообще были настолько хорошими, что можно позавидовать. Во всяком случае, не бывало, чтобы он не добился для меня отсрочки или аванса. Складывалось впечатление, что издательство вообще принадлежит Шоршоне-младшему, так вольготно и легко сыпались на него дары и привилегии, о которых другой человек мог только мечтать.

– Помните пьесу?..

Мы кивнули, не желая прерывать.

– …Пистолет… Смешно… – он отыскал в кармане пиджака очки. – Она же говорила, что он ей для самообороны… Коллекционера-то ее пристрелили к чертям. А все думали, что уехал, он и собирался уехать… недалече… Выходит, ночью убили, а днем Маргарита принесла мне это… а я, как последний дурак…

– Постой. А что, тебе известно, из какого пистолета он был убит? Кто тебе сказал?

– Не надо говорить. Вот увидите, когда еще письма найдут!.. Ведь там всё… и школа, и… – он отвернулся.

– К тебе уже приходили? Вызывали? Кто-нибудь о тебе знает?

Мы с Павой переглянулись, думая о нашем рассказе о любви и коварстве.

– Потом, у тебя же есть свидетели – мы с Зерцаловым! Да, письма с угрозами написаны твоей рукой. Допустим. Но я же знаю, что это я их писала! По заказу! Вот сколько черновиков! Подтверди! – Я перешла на крик. Пава закивал головой. – Вот пьеса! Рассказ! – Я вырывала из стола ящики и высыпала их содержимое перед ошарашенными мужчинами. – Потом…. Когда, говоришь, его кокнули?! Может у тебя и алиби есть! А нет – так что же, мы, трое пишущих людей, ничего не придумаем! Эта стерва у меня еще попляшет! Да я ее живо на свет божий вытяну! Припомнить только половину ее любовников… да еще кому эта смерть была выгодна – надо разобраться?! – Я кричала и чувствовала, что сама уже не могу остановиться, меня словно несло, подкидывая и захлестывая с головой. – Надо же что-то делать! Я позвоню… у меня есть в издательстве… бывший майор! Ну к чему такая паника! Конец света! Ты же ничего не делал! Я… – Павел схватил меня за руки, и я повалилась на стол, слыша под собой хруст фарфора и удивляясь какой, оказывается, он сильный.

К вечеру все мы пришли в более-менее нормальное состояние. Я в очередной раз поставила чайник, вынула из настенного шкафчика банку сливового варенья и уже ринулась в гостиную за вазочкой, как вдруг голоса моих друзей, а вернее то, что я услышала, заставили меня притормозить у порога, не входя в комнату и оставаясь таким образом вне зоны их внимания.

– Ты бы не мучался, а к Линде пошел, все лучше, чем так пропадать, – наставительно гудел Слава. – Скажи, пожалуйста, откуда окружающие могут понять, что ты представляешь из себя на самом деле, если ты ничего для этого не делаешь?

«Ага. Значит, у медиума он все-таки был».

– Почему же ничего? Я стараюсь… намекаю… потом, в последнем рассказе я почти что открылся, – Пава говорил неуверенным шепотом, поминутно ерзая на стуле, отчего по комнате разносились нервное поскрипывание и шелест одежды.

– Дурак. С твоей-то внешностью не можешь смандить себе…

– Не надо! Это слово сюда не подходит. А Линда приворотом не занимается, она только ясновидящая.

– Вот пусть и посмотрит – есть у вас совместное будущее или нет.

«Смандить», – ничего себе Славочка, ничего себе скромняга! Жалко, что я не видела его лица.

– Ты думаешь сходить? А если она скажет, что мы не пара и все такое? А если будет издеваться? Если спросит, зачем тебе, такому…

– Ну и сиди, рохля!

Я невольно попятилась, столь не вязался в моем представлении этот резкий тон с Шоршониной недоделанностью. Да и Павочка… Я все-таки надеялась, что у него с этим названивающим взаимная симпатия.

– А ты-то спрашивал про свою актрису? Как же ты тогда влип в такую историю?!

– Может и спрашивал, не твое дело! Может и нет! Играть нужно до последнего. А судьбу узнавать – чтобы иметь представление о том, есть у тебя козыри или нет.

– А если нет?

– Играть без козырей или создать их из воздуха.

Последняя фраза была лихо выдрана Славой из его же фантастического рассказа и в тот момент не заинтересовала меня.

– …А ты продолжай ровно сидеть на заднице – много высидишь! – вновь принялся за поучения Слава. – Последний раз предлагаю – бери порошок – и вперед.

– Подсыпать?! Нет… Какая гадость! – брезгливо загнусавил Павел. – За кого ты меня принимаешь – чтобы я…

– Бери, идиот, – ни запаха, ни вкуса… Бери, и фак тебе в руки…

– Нет!

– Ну и черт с тобой! Только учти – она агнцев невинных не любит, ей дьявол нужен!

«Она» – вот это новость! Он у меня что – активный?»