— И этого я тоже боюсь. Боюсь, что он умер, возможно, до того, как оно было отправлено. И что кто-то еще — кто мог или не может понять его смысл — завладел им.

Она проговорила пылко:

— Если бы только я могла помочь.

Он снова взял ее за руку.

— Вы помогаете мне, дорогая, посещая меня в этом мрачном месте. Но теперь вам нужно идти. Я не хочу, чтобы у вас были из-за меня неприятности.

Она кивнула.

— Я должна идти, у меня два дня на подготовку, чтобы стать богиней при дворе.

— Вы исполните эту роль великолепно. Жаль, что я не смогу это увидеть. Спасибо, Кейт, что пришли. Ваши посещения очень подбадривают меня.

Она вышла и присоединилась к ожидающей ее горничной. Рейли, хромая, вернулся к письменному столу и снова принялся писать свою «Историю мира». Кейт и Бесс оставили мрачный Тауэр, их отвезли вверх по реке. Серые ноябрьские облака мчались по небу. Кейт слушала одинокие крики чаек, устремившихся внутрь страны, к востоку от соленых болот, и слова Рейли снова и снова звучали у нее в голове.

«Я Ариель, но я никогда не буду свободен. Никогда…»

На другой день, едва рассвело, люди принца приехали за Пелхэмом, как и обещали. То был ясный, яркий рассвет, легкое снежное покрывало хрустело под ногами, и мороз милосердно придал некоторую твердость грязным колеям Стрэнда, по которым кавалькада всадников вместе с Пелхэмом, которому тоже предоставили лошадь, проделывала путь в Сент-Джеймский дворец под вымпелами принца Генриха, издавая нестройные звуки.

В воротах Пелхэма обыскали и отобрали у него шпагу. «Таков порядок», — извинились они. Он знал, что это не так, но возражать не стал.

Они проехали по парку ко дворцу и на площадке для состязаний, что между монастырским садом и церковью, увидели принца, сидящего верхом, — он практиковался, ведя поединок с друзьями. Пелхэм, конечно, видел его и раньше, но только издали. Он сразу же узнал высокую гибкую фигуру с яркими рыжевато-коричневыми волосами и царственной осанкой.

Сопровождающие Пелхэма спешились, Пелхэм тоже: они ждали рядом с площадкой для ристалищ. Молодой принц, отдав свой дротик кому-то из свиты, подъехал к ним на гнедой лошади.

— Подойдите ближе, — сказал он.

Пелхэм приблизился и поклонился, ощутив привычный стыд оттого, что должен волочить ногу. Он стоял с опущенной головой, пока принц, сидя в седле, не приказал ему выпрямиться и не сказал мягким ровным голосом:

— Мастер Френсис Пелхэм, я слышал, что вы — ветеран Азорской экспедиции и что вы с достоинством вели себя в сражении против испанцев при Фаяле. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне об этом. Не пройдете ли за мной?

Пелхэм поднял голову так высоко, как, вероятно, давно уже не поднимал.

Принц и его свита направились к недавно выстроенной школе верховой езды в западной части двора, а Пелхэм и его сопровождающие шли следом. Там спутники принца продолжили обучать своих лошадей при бледном свете, проникающем сквозь высокие окна, а принц Генрих сел за один из столов у стены и приказал Пелхэму сесть рядом.

Пелхэм рассказал ему о путешествии на Азорские острова двенадцать лет назад, когда ему было всего девятнадцать, — тогда Эссекс и Рейли вдохновляли всю компанию своим мужеством. Он помешкал, прежде чем произнести их имена, потому что Эссекс умер восемь лет назад смертью изменника, а Рейли сидел в тюрьме. Но принц Генрих поднял руку, которая, как заметил Пелхэм, была украшена не драгоценными камнями, а мозолями фехтовальщика, и сказал:

— Пожалуйста, не бойтесь упомянуть их имена. Эссекс в свое время был одним из величайших воинов королевы. Что же до Рейли, я думаю, что никто, кроме моего отца, не стал бы держать такую птицу в клетке.

Его губы презрительно скривились, когда он упомянул имя своего отца. Пелхэм был потрясен, но виду не подал. Один из свиты принца, седовласый, старый воин Спенсер приказал Пелхэму рассказать об атаке на Фаял, желая знать каждую подробность об английской и испанской морской тактике, английских орудиях и реакции испанцев. Слуга принес вина, и пока они пили, принц Генрих и его приближенные внимательно слушали ответы Пелхэма, с пылом обсуждали их. Он заметил, что они с отвращением говорят об Испании и о католических союзниках, но о короле Франции и о принце Морице Нассауском отзывались исключительно с восхищением.

Принц Генрих открыто сообщил о своей жажде плавать по морям и самому сразиться с испанцами.

— Как это сделали вы, — серьезно сказал он Пелхэму, и Пелхэм снова ощутил себя тем девятнадцатиленим юношей, которого похвалил Рейли.

Товарищи Генриха, сидевшие на лошадях, начали замысловатый маневр под руководством шталмейстера принца, моложавого шотландца по имени Дункан. На некоторое время высокий школьный зал наполнился дребезжаньем сбруи и ритмичным стуком копыт. Пелхэм смотрел на мастерство всадников с удивлением. Принц Генрих, на которого это зрелище тоже явно произвело сильное впечатление, встал, чтобы лучше оценить своих товарищей. Косые лучи зимнего солнца блестели на его рыжеватых волосах, в глазах был огонь, когда он повернулся лицом к своей свите и воскликнул:

— С такими товарищами чего я только ни сделаю! Я не женюсь на испанской принцессе, как приказал мне отец. Я скорее поведу большое войско против испанцев, чем когда-нибудь заключу с ними мир.

Пелхэм, глядя на него, подумал: «Если принц станет королем, пределов тому, что он сможет достичь, не будет…»

Он ощутил — всего на миг, — что все окружавшие принца повернулись и посмотрели на него, Пелхэма, чтобы увидеть его реакцию на эти вызывающие слова.

И тут принц Генрих неожиданно схватил бокал, из которого только что пил, и снова поставил его так резко, что темное вино выплеснулось на стол. Услышав это, Дункан остановил лошадей. Окружающие Генриха бросились к нему, а принц провел рукой по лбу и прошептал:

— Я снова это вижу. Я вижу яд и смерть…

— Нет, милорд, — быстро сказал грубый солдат по имени Спенсер, схватив его за плечо, — вам нечего бояться. Мы все пили то же вино, и с нами все в порядке, разве вы не видите?

Принц закрыл лицо руками.

— Это предначертано мне звездами — я умру от яда, в этом я уверен…

Его быстро вывели через большие двери школы верховой езды на холодный зимний воздух.

Пелхэм встал, как и все остальные, когда принца уводили из зала. Всадники спешились в молчании и приготовились увести лошадей. Пелхэм снова сел, не зная, что ему делать, чего от него ждут. Один из свиты принца подошел и сел рядом с ним — Пелхэм был представлен ему раньше, это был Джон Ловетт, главный секретарь Генриха, стройный, великолепно одетый, внимательный.

— Наш принц, — тихо сказал Ловетт Пелхэму, — натура чувствительная. По характеру это человек, без сомнения, храбрый, мужественный, как вы видели, — ну просто совершенно замечательный…

— О да!

— Мы все здесь преданы ему.

— Воистину, — пылко сказал Пелхэм.

Ловетт положил руки на стол. Пелхэм увидел, что он носит только одно кольцо, большой рубин в золотой оправе на мизинце правой руки. Ловетт продолжал:

— У принца Генриха есть некоторая… я не посмел бы назвать это слабостью, ну, скажем, одно уязвимое место. Его с детства приучили опасаться заговоров и заговорщиков. Сам по себе он вполне способен защищать свое дело — он поведет войско в битву, он сразится с любым количеством людей в одиночку. Он великолепный и храбрый фехтовальщик и атлет.

Пелхэм кивнул, выжидая.

— Но чего принц Генрих очень боится, — мягко продолжал Ловетт, — так это тех врагов, с которыми он не может сразиться. Он боится колдунов, отравителей, тех, кто могут воспользоваться адскими чарами, чтобы наслать на него зло под покровом темноты. И мы, его друзья и советчики, почти ничего не можем сделать, чтобы защитить его от таких страхов. Я хочу, чтобы вы знали все это.