Наконец они его оставили. Он рухнул на пол окровавленной грудой, в полубессознательном состоянии. Мучители с отвращением отошли — от него воняло.

— Толку нет, — сказал один. — Он действительно рассказал все, что знает.

— Тогда кончайте, — подытожил другой.

Был конец ноября, и Кейт Пелхэм, выйдя в сад на рассвете, стояла среди кустов падуба, покрытых первым инеем. Она смотрела, как яркое солнце встает на востоке, и ей стало холодно в тонком шерстяном платье и легких башмаках, но вместе с тем это дало ей ощущение свободы — свободы, которую она знала в детстве, когда бродила по саду и по речному берегу, распустив волосы, в рваной испачканной одежде, и искала приключений вместе с Недом Варринером.

В это утро она тоже ощутила себя свободной, потому что ее муж рано ушел из дому, хотя она и знала, что его слуги все равно следят за ней.

Свобода длилась недолго. Вскоре ее нашла няня и сказала, что Себастьян зовет маму; поэтому она вошла в дом, пылко обняла малыша и пригладила, откинув со лба, его вьющиеся темные волосы. Два последних дня ее маленький сын мучился оттого, что что-то сжималось в его груди, он задыхался, а она, в свою очередь, холодела от страха за него. Они с Пелхэмом посетили многих практикующих врачей, испробовали массу лекарств, но когда у него началась эта болезнь легких, оказалось, что сделать, судя по всему, почти ничего нельзя.

Она усадила его к себе на колени, пела ему песенки — вроде тех, которые, как ей нравилось думать, пела ей ее мать. Песни о далеких временах, далеких странствиях. Кейт была такой маленькой, когда ее мать умерла, что не помнила ее; но, судя по портрету-миниатюре, у нее были изящные черты и шелковистые каштановые волосы, совсем как у Кейт: только после вступления в брак Кейт стала покрывать волосы. Могущественный родственник матери, ее двоюродный дед граф Шрусбери, говорил Кейт, что она унаследовала и ясные зеленые глаза матери, и ее дух, хотя Пелхэм сделал все, что мог, чтобы сломить его.

Пелхэм был причиной того, что она больше не виделась со Шрусбери. Она солгала Арабелле. Их семьи не разошлись; они всегда поддерживали отношения, но встречались всего один-два раза в год, на праздники Рождества или Пасхи. Пока Кейт не вышла замуж за Пелхэма.

Было известно, что Шрусбери питает тайную симпатию к католической вере. Его жена Мэри сама посещала мессы — тайком. И Шрусбери выразил свое неодобрение, свои сожаления, когда Кейт обручилась с охотником за католиками; и все же он не окончательно порвал с ней. Он сказал ей, что будет рад, если она будет приносить к нему своего сынка, когда ей захочется. И действительно, в этом году, как всегда, ей пришло письмо с приглашением посетить на Рождество лондонский особняк Шрусбери на Колман-стрит вместе с Себастьяном. Но имени Пелхэма в приглашении не было, и муж запретил ей идти.

Она поцеловала Себастьяна, тепло закутала его и вывела за ручку в сад, на солнышко. Врач сказал, что свежий воздух и упражнения полезны мальчику так же, как лекарства. Она встала на колени рядом с ним и показывала ему вдали корабли на реке, рассказывала о путешествиях деда, хотя корабли, на которых он плавал, сказала она Себастьяну, были больше, гораздо больше любого речного судна. Спустя час вышла няня и осторожно взяла у нее сына — пришло время для утреннего сна. Кейт поцеловала его, крепко обняв, как будто ей не хотелось его отпускать.

Кейт прошла к себе и отперла ящик, чтобы вынуть кое-какие бумаги. Пройдя на кухню, она взяла три кувшина абрикосового варенья, которое сварила летом из абрикосов, росших в ее саду у южной стены. Поместив кувшины и бумаги в корзину, накрыла все салфеткой, потом надела плащ и пошла искать свою служанку.

Пелхэм не разрешал ей выходить за пределы дома без слуги-мужчины. Но все слуги-мужчины были его слугами, и она знала, что они доносили ему обо всем. Поэтому она взяла с собой Бесс, служившую ей много лет. Они наняли лодку, которая отвезла их вниз по реке. Лодочник смотрел на нее с любопытством, потому что нечасто благородные леди путешествовали таким образом, в сопровождении одной лишь служанки. Но Кейт, хотя и была молода, держалась так, что никому и в голову не приходило вольничать с ней. Она сидела прямо и молча, служанка рядом с ней, а лодка несла их вниз, мимо стоявших на берегу дворцов прежних епископов, которые теперь принадлежали главным придворным короля Якова, мимо пристаней и под Лондонским мостом, где сейчас из-за отлива можно было спокойно пройти мимо больших быков моста. Подъехав к Тауэру, лодочник замедлил ход перед теми низкими почерневшими куртинами, где стояли пушки и несли караул часовые. Лодка подъехала к широким ступеням, у которых плескалась река. С еще большим любопытством лодочник смотрел, как Кейт, идя впереди служанки, подошла к воротам для посетителей с их темной аркой, где стражник кивнул ей и пропустил через решетчатую калитку.

Она пришла, как часто приходила, вопреки запрету мужа, навестить сэра Уолтера Рейли.

Здесь Кейт знали только как дочь ее отца. Как Кейт Ревилл. Стражники смотрели на нее не просто как на спокойную и сдержанную молодую женщину, одну из множества людей, посещавших великого человека, они смотрели на нее как на дочь своего отца, потому что сэр Томас Ревилл посещал Рейли постоянно, иногда приводя с собой дочь.

— Она была веселая и смелая, что твой мальчишка, — говорили они между собой с восторгом, — хотя теперь малость поутихла.

Как и всех посетителей, ее расспросили и обыскали, прежде чем допустить к прославленному узнику. Вокруг был Тауэр со своей кипучей деятельностью, но потом ее провели через другие запертые ворота во внутренние дворы, куда не проникал свет из-за уходящих вверх каменных стен, а после этого ее провели по холодным лестницам вверх, где находилось Главное управление Королевского артиллерийского снабжения, где лили пушки для английского войска и военно-морского флота. Здесь, под литейными цехами, хранился оружейный порох; здесь также находился Королевский Монетный двор, где среди постоянного жара и лязга отливались английские монеты. Воздух был наполнен шумом и запахами литейных мастерских.

Кейт пропустили в комнату Рейли, находившуюся в сырой и с толстыми стенами Кровавой Башне. Он сидел и писал за письменным столом. Рейли обернулся, и его лицо посветлело при виде Кейт. Ему было пятьдесят пять лет, этому герою Англии, который вел английский флот против Армады и захватил Кадис. Его преследовали неудачи и болезни, он был низвергнут интриганами-придворными и пять лет находился в тюрьме, но в нем по-прежнему оставалось достоинство и благородство, которые бросались в глаза и от которых замирало сердце.

«Неудивительно, — мелькнуло в голове у Кейт, — неудивительно, что Роберт Сесил, по слухам, все еще боится его».

— Моя дорогая Кейт, — сказал он, идя к ней и беря ее за обе руки.

Он хромал, как и ее муж, в результате раны, полученной в Испании. Он получил ее в Кадисе, тринадцать лет назад. После разграбления этого испанского города Рейли вернулся в Англию и был встречен как герой. Именно тогда Роберт Сесил, завистливый горбун, человек, лишенный солдатской выправки, решил, что это человек, которого нужно погубить. Так рассказал ей муж.

Кейт позволила его больным старым ладоням обхватить свои руки и улыбнулась.

— Я принесла вам лакомства, сэр Уолтер, — сказала она. — Своего абрикосового варенья. В этом году был замечательный урожай.

Он взял маленькие золотые кувшины и поднес их к окну, к свету.