Джек присел в луже крови на корточки, сжал плечо друга.

— Даю слово, — сказал он. — Она получит полную долю. Поступит в университет. Все будет, как ты хотел.

— Точно, — тихо сказал Фонтейн. — Она уже полторы тысячи баллов набрала, я тебе говорил?

— Сто раз, — усмехнулся Джек.

Фонтейн, казалось, успокоился и теперь понемногу впадал в забытье. Джек увидел, как его тело свело предсмертной судорогой. Он умер.

Глаза Джека оставались сухими. Он встал, протянул «ка-бар» одному из своих людей, наблюдавшему за этой сценой.

— Отрежешь ему кисти рук и голову, сложишь в мешок, — сказал он. — Мы унесем их с собой. Нельзя допустить, чтобы копы установили его личность.

— А я хочу быть машинкой! — заныл сидевший за доской «Монополии» пятилетний Трент Беннетт. Девятилетний Рикки схватил лежавшую в клетке «ХОД» фишку. Трент заплакал.

Брайан Беннетт недовольно выкатил глаза. Вы только подумайте, он делает порученное ему дело, находит для пострелят занятие. Он им даже настоящую доску для игры выдал, и что, они хоть как-то ему помогают? Да ни фига.

Мэри-Кэтрин, их новая няня, сказала, что ей нужно на минутку выскочить в магазин. Дедушка в церкви. Вот и получилось, что за главного остался он, Брайан.

Услышав, как открывается входная дверь, он встал и вышел в прихожую. И увидел, что в дверь протискивается пышная рождественская елка. Войдя за ней следом, Мэри-Кэтрин стянула с головы шапочку и провела ладонями по красному, покрытому испариной лицу.

Брайан, приоткрыв рот, смотрел на нее. Так она, значит, за елкой ходила! Это ну вроде как здорово.

— Скажи-ка, Брайан, — сказала она со смешным ирландским акцентом. — Ты знаешь, где у мамы с папой хранятся елочные украшения?

Двадцать минут спустя все дети выстроились в гостиной, передавая по цепочке украшения стоявшей на шаткой стремянке Мэри-Кэтрин. Конечно, ее елке до маминой далеко, думал Брайан. У мамы она была покрасивее, чем в витринах универмагов стоят. Но все же, если честно, Мэри-Кэтрин — это лучше, чем совсем ничего.

Когда я поднялся на сооруженный у пропускного пункта помост и увидел перед собой репортеров, внутри у меня все словно онемело. Когда приходится выступать перед журналистами, я всегда нервничаю. Однако сегодня, узнав от Уилла Мэттьюса о том, что наш комиссар приказал провести пресс-конференцию, я добровольно пошел на это.

Я знал, что укрывшиеся в соборе подонки будут смотреть телевизор, и хотел, чтобы они увидели меня, услышали то, что я скажу.

Я окинул взглядом скопление камер, потом уставился в объектив той, что была ко мне ближе всех.

— В течение последнего часа, — сказал я, — была предпринята попытка освобождения заложников. Произошла перестрелка. Убиты агент ФБР и один полицейский. Еще двое ранены.

— Почему было принято столь поспешное решение? — спросил стоявший в первом ряду телерепортер.

— В свете сложившейся ситуации приказы тех, кто руководит проведением операции, не комментируются, — ответил я.

— В какой именно части собора была предпринята попытка спасения заложников? — спросила репортерша средних лет.

— Мы не можем в настоящий момент раскрывать нашу тактику, — ответил я. Спокойствие, звучавшее в моем голосе, мне и самому казалось жутковатым. — Я понимаю, всем хочется знать, что происходит, — продолжал я, — но сейчас не время раскрывать карты. Мы хотим, чтобы все тридцать три заложника оказались в безопасности.

— И те, кто их захватил, тоже? — поинтересовался кто-то из задних рядов. Я снова твердо взглянул в объектив камеры и ответил: — Разумеется. Мы хотим, чтобы ситуация разрешилась мирным путем.

На меня посыпался град вопросов, но я, не обращая на них внимания, сошел с помоста — и едва не налетел на высокую темноволосую дамочку.

— И все же, Майк, — сказала Кэти Калвин. — Кто эти люди? Вы должны сказать нам, чего они хотят. Какова их цель?

— А почему вы меня-то спрашиваете? — поинтересовался я. — Вы что же, собственную газету не читаете? Я ведь ничего не знаю, вы разве забыли?

Я вернулся в командный центр и теперь спокойно сидел, держа в руке телефон, пока он наконец не зазвонил. Внутренне я все еще весь кипел, однако понимал, что демонстрировать Джеку мои эмоции бессмысленно. Нужно было как-то разрядить обстановку, заставить его разговаривать, а не стрелять.

— Майк слушает, — сказал я.

— Лживый сукин сын! — рявкнул Джек.

— Спокойнее, Джек, спокойнее, — ответил я. — Произошла нестыковка. Меня известили о рейде полиции лишь после того, как все произошло, — соврал я. — И потом, Джек, чего вы ожидали? Что убийство священника сойдет вам с рук?

— Это был несчастный случай! Я же тебе говорил! — ответил Джек. — А теперь вы убили моего друга.

— А один из вас убил двух полицейских, — сказал я. — Игра, которую мы ведем, попросту бессмысленна, Джек. Я думал, что вы хотите получить деньги. Но, убивая людей, вы этого не добьетесь. Давайте забудем о случившемся и вернемся на прежний путь.

— Ты разрушил целый участок этого пути, — резко ответил Джек. — Ты напортачил, Майк, и будешь за это наказан. Иди к парадной двери и подбери мусор, который я выкину.

Я выскочил из автобуса и стремглав понесся через улицу, а огромные двери собора уже начали понемногу растворяться. Я знал, что сейчас из них выбросят новую жертву. Какая-то часть моего сознания хотела верить, что я успею спасти человеку жизнь, если потороплюсь, однако я понимал: это не так.

Я еще бежал по тротуару, а из темного арочного проема уже вылетело человеческое тело — мужское или женское, я разобрать не смог.

Пролетев над каменными ступенями, человек упал лицом вниз. Мужчина, в темном костюме. Я подбежал к нему, опустился рядом с ним на колени. И, увидев его торс, даже не стал нащупывать пульс. Нижняя часть тела была обезображена, залита кровью.

Жертвой был мужчина средних лет. Рубашку с него сняли, спину несчастного покрывали десятки колотых ран. А по предплечьям тянулись дорожки ожогов — похоже, кто-то тушил о его руки сигареты.

Первое, что я увидел, когда лейтенант Стив Рино помог мне перевернуть тело, — это рассеченное горло несчастного. Когда же я взглянул в его распухшее от побоев лицо, сердце мое словно сжала холодная рука.

— Плохо дело, — сказал Рино. — Хуже не бывает.

Я кивнул, не сводя глаз с убитого. Передо мной лежал, уставив в свинцовое небо мертвый взгляд, Эндрю Турман, мэр Нью-Йорка.

Стив Рино стянул с себя куртку, накрыл ею, как одеялом, Турмана.

— Берись за ноги, Майк, — сказал он. — Надо унести его отсюда, пока фотографы не налетели. Никому не нужны такие снимки.

Когда мы с ним укладывали убитого на носилки медиков, толпа обступивших нас полицейских притихла.

«Но почему именно мэр? — думал я. — Как это понять — смерть друга взвинтила Джека настолько, что он выбрал в жертву человека, убийство которого могло разъярить нас сильнее всего? Или это еще один тактический ход, который позволит ему управлять нами? Не содержится ли в этом убийстве какая-то полезная для нас информация?»

Уилл Мэттьюс перевел командный пункт в один из офисов Рокфеллеровского центра, возвышающегося прямо напротив собора Святого Патрика. Придя туда, я увидел переговорщика Управления нью-йоркской полиции Неда Мейсона: он прикалывал очередной листок с компьютерной распечаткой к пробковой доске. Чуть в стороне от Мейсона сидел за столом и разговаривал по телефону переговорщик ФБР Пол Мартелли.

— Так это правда? — спросил Мейсон. — Турман убит?

Я угрюмо кивнул:

— Он был уже мертв, когда его выбросили наружу.

— Как такое могло случиться у нас? — спросил Мартелли. Он тоже выглядел потрясенным. — В России — ладно. Может быть, в Багдаде. Но здесь, в центре Манхэттена?..

— Как идет сбор денег? — поинтересовался я.

— Вся информация вон там, — Мейсон повел рукой в сторону висевших на доске распечаток. На каждой значилось имя заложника или заложницы, телефоны их представителей и сумма выкупа. — Я только что разговаривал с людьми Юджины Хамфри. Помимо ее выкупа они хотят внести деньги за двух находящихся в храме священников.