Трудно перечислить элементы, которые делают игру приятной, — точно так же, как трудно пересказать хороший анекдот. Попробуйте заставить робота поиграть с вами — ему обязательно будет недоставать… игривости. Несколько лет назад компания Sonyвыпустила робота-собаку Айбо. У нее четыре ноги, хвост, голова и так далее. Робот виляет хвостом, лает и выполняет простые команды. Однако Айбо не играет, как настоящая собака, хотя конструкторы хотели, чтобы он вступал в игровое взаимодействие с людьми. Памятуя об этом, я наблюдала за совместными играми людей и собак — как они возятся, гоняются друг за другом, бросают и ловят мячи и фрисби, перетягивают веревку. Я смотрела, снимала на видео, описывала поведение каждого участника, а затем выделяла компоненты, которые определяли успех межвидовой игры.

Я надеялась обнаружить отчетливую программу действий, которую могла бы смоделировать электронная собака вроде Айбо. Но то, что я увидела, оказалось куда проще и куда интереснее. Каждый раз действия играющего зависели от реакций партнера. Это задавало темп игры. Подобную взаимосвязь несложно проследить в самых ранних человеческих социальных отношениях. В возрасте двух месяцев ребенок выполняет вслед за матерью простые движения — например, копирует различные лицевые выражения. В игре реакция следует за действием (например, броском мяча) спустя шестую долю секунды. В изобилии присутствуют и зеркально повторенные действия — например, прыжки друг на друга. Особенно важен расчет времени: собаки действуют в тех же временных рамках, что и люди.

К примеру, простое развлечение «принеси палочку» — это настоящий танец из стимулов и реакций. Нам нравится игра, в которой собака охотно откликается на наши действия. Кошки, например, неподходящие партнеры в этой игре — они, конечно, могут принести палочку, но исходя из собственного ощущения времени. Собаки же образуют вместе с хозяевами единое целое, и каждый из участников откликается молниеносно — реакция занимает секунды, а не часы. Другими словами, собаки ведут себя как сотрудничающие люди.

Еще один вариант игры — параллельная деятельность, скажем, бег. В играх между собаками параллелизм очень распространен. Две собаки могут подражать друг другу; нередко пес наблюдает за сородичем, а потом подражает его действиям — роет яму, несет палку, играет с мячом. Поскольку волки охотятся сообща, способность взаимодействовать друг с другом и синхронизировать свое поведение, возможно, досталась собакам от предков. Если собака адресует вам игровой поклон, вы внезапно ощущаете связь с представителем другого вида.

Мы воспринимаем реакции собаки как выражение взаимопонимания: мы гуляем вместе, играем вместе. Исследователи, которые рассматривали наше взаимодействие с собаками, обнаружили, что это похоже на флирт или на слаженные действия футболистов (мы называем это командной игрой). Есть скрытые цепочки парного поведения, которые повторяются в процессе взаимодействия: собака смотрит на хозяина, прежде чем взять палку; человек указывает, а собака идет в указанном направлении. Цепочки повторяются и остаются неизменными, так что со временем у хозяев возникает ощущение, что существует некая договоренность. В этих последовательностях нет ничего особенно сложного, но и ничего случайного.

Прогуляйтесь по Пятой авеню в Манхэттене во время обеденного перерыва — вы ощутите и разочарование, и радость от того, что принадлежите к роду человеческому. На тротуарах толкаются люди, вокруг полно туристов, клерки выскакивают на улицу, чтобы наскоро перекусить, а нелегальные уличные торговцы удирают от полицейских. Потрясающее зрелище, которое, возможно, вам не по душе. Впрочем, в большинстве случаев вам удается идти с той скоростью, с какой хочется, и спокойно пробираться через толпу. Люди, идущие в толпе, не врезаются друг в друга, потому что все мы довольно-таки предсказуемы. Достаточно взгляда, чтобы определить, в какой момент времени идущий навстречу человек окажется перед вами. Вы бессознательно уклоняетесь вправо, чтобы избежать столкновения, и он делает то же самое. Сходным образом (хотя и более успешно) ведут себя рыбы, когда весь косяк одновременно разворачивается и плывет в другую сторону. Мы — социальные существа и координируем свои действия. Собаки выходят за рамки своего вида и координируют свои действия с нами. Возьмитесь за поводок любой знакомой собаки, и внезапно окажется, что вы шагаете в одном темпе, как старые друзья.

Значимость этих элементов подтверждается чувством глубокого разочарования и досады, которое возникает, когда они исчезают. Когда вы тянетесь погладить собаку, а она отворачивается, предотвращая контакт, либо перестает взаимодействовать с вами в игре, у вас появляется ощущение разорванной связи. Вы чувствуете себя обманутыми, если простая команда «к ноге» не вызывает у собаки никакой реакции. Очень грустно подойти к собаке и не увидеть виляющего хвоста, радостно прижатых ушей и подставленного для почесывания живота. Псы, которых мы называем упрямыми или непослушными, презирают эти правила. Но вышеупомянутые элементы естественны как для нас, так и для них; «непослушная» собака скорее всего просто не понимает, каким правилам ей велят подчиняться.

Наши узы с собаками укрепляются благодаря физическому контакту, синхронности действий и ритуалам приветствия. Также и мы сами становимся сильнее благодаря этой привязанности. Простое поглаживание собаки может за считанные минуты успокоить симпатическую нервную систему (колотящееся сердце, высокое кровяное давление, обильное потоотделение). Уровень эндорфинов («гормонов радости»), окситоцина и пролактина (оба эти гормона участвуют в формировании социальной привязанности) повышается, когда мы общаемся с собаками, а уровень кортизола («гормона стресса») понижается. Вот прекрасная причина поверить, что наличие в доме собаки гарантирует нам социальную поддержку и уменьшает риск возникновения различных заболеваний, от сердечно-сосудистых расстройств до диабета и воспаления легких, — а также помогает быстрее поправиться, если мы все-таки заболели.

Собаки часто испытывают почти то же самое. Общество человека способно понизить уровень кортизола у пса, а поглаживание — успокоить колотящееся сердце. Для нас обоих это нечто вроде плацебо — ведь изменения происходят безо всякой видимой причины. Общение с животным способно дать результат, аналогичный долговременному приему предписанного лекарства или курсу когнитивно-поведенческой терапии. Разумеется, что-нибудь может пойти не так; результатом чересчур сильной привязанности может стать панический страх потерять хозяина, и в итоге собака будет не в состоянии прожить без вас ни минуты.

Есть ли и другие результаты взаимной привязанности? Мы уже видели, что собаки многое знают о нас — о запахах, состоянии здоровья, эмоциях, — и все это не только благодаря чудесному сенсорному восприятию, но и простому знакомству с человеком. Собаки со временем узнают, как мы обычно ведем себя, пахнем, выглядим и, таким образом, могут заметить отклонение (на что порой неспособны мы). Эффект привязанности срабатывает, потому что собаки прекрасно умеют взаимодействовать с окружающими. Они откликаются на наши поступки и, главное, обращают на нас внимание.

Привязанность глубоко пускает корни, и эта связь инстинктивна. Так, собаки замечают наши зевки. Точь-в-точь как люди, собаки, которые видят, что человек зевает, через минуту начинают неудержимо зевать сами. Шимпанзе — единственные животные, помимо собак, для которых зевание заразительно. Проведите несколько минут, зевая на глазах у собаки (при этом старайтесь не хихикать и не поддаваться на провокации), — и вы сами ощутите эту связь между вами и питомцем.

Ученые мало что могут сказать по этому поводу. Исследователи (до некоторой степени намеренно) не анализировали тот фактор, который особенно важен для хозяина собаки, — ощущение связи между человеком и животным. Это ощущение ежедневно подкрепляется жестами, координацией действий, общим молчанием. Его можно разъять на составные части при помощи скучного научного метода, но невозможно воспроизвести в условиях эксперимента. Исследователи часто используют так называемый двойной слепой метод, чтобы убедиться в достоверности полученных данных. Субъекту неизвестна цель эксперимента; а экспериментатор не знает, от какой группы — контрольной или экспериментальной — получены данные. Таким образом, ученый избегает соблазна подогнать факты под гипотезу.