(1) Те, кто описали точнейшим образом почти все, касающееся жизни и нравов Ксенофонта и Платона, полагали, что они были не свободны от своего рода скрытого и неявного ревнивого соперничества, и представили предположительные доказательства этому из их сочинений. (2) Эти [доказательства], действительно, такого рода: во всех книгах Платона нет ни одного упоминания Ксенофонта, и точно так же, наоборот, тот в своих книгах [не упоминает] Платона, [515]хотя оба, и в особенности Платон, называют в написанных ими сочинениях многих учеников Сократа. [516](3) [Биографы двух этих мужей] предположили, что признаком отсутствия искреннего и дружеского согласия служит также следующее: Ксенофонт выступил против того знаменитого сочинения Платона, где описана наилучшая форма государственного управления, после того как прочел из него почти две книги, которые первыми были обнародованы; и описал противоположный способ правления, монархический, озаглавив [свое сочинение] «Киропедия». (4) Говорят, что Платон был настолько взволнован этим фактом и самим сочинением, что в одной из книг, упомянув царя Кира, сказал ради умаления и ослабления труда [Ксенофонта], что Кир был человеком деятельным и отважным, «который совершенно не уделял внимания правильному воспитанию». [517]Таковы слова Платона о Кире.

(5) Далее, [эти критики Платона и Ксенофонта] полагают, что к описанному мною выше [соперничеству] имеет отношение и следующее: Ксенофонт в книгах, которые он составил в виде заметок о деяниях и словах Сократа, заявлял, что тот никогда не рассуждал о небе и причинах явлений природы, а также не затрагивал и не выказывал одобрения по отношению к прочим наукам, не направленным на [достижение] блаженной и счастливой жизни, которые греки называют μαθήματα. [518]Поэтому он утверждает, что бессовестно лгут те, кто [приписывают] рассуждения такого рода Сократу. (6) «Когда Ксенофонт это писал, — говорят [подобные люди], - он со всей очевидностью имел в виду Платона, в сочинениях которого Сократ рассуждает о физике, музыке и геометрии». (7) Но если [даже] поверить этому и заподозрить столь достойных и уважаемых людях в чем-то подобном, то причина, как я полагаю, будет заключена не в завистливой враждебности, не в ненависти и не в борьбе за обретение еще большей славы, ибо эти [чувства] далеко отстоят от нравов философии, которыми по всеобщему признанию отличались эти оба. (8) Тогда каково же объяснение сложившегося мнения? Совершенно очевидно, оно следующее: само равенство и сопоставление сходных между собой добродетелей, даже если воля и стремление к состязанию отсутствует, все же создает видимость соперничества. (9) Ибо, когда великие таланты двух или более знаменитых [мужей] в изучении одного и того же предмета оказываются либо равны, либо почти равны по своей славе, у сторонников той и другой стороны возникает спор по поводу того, как следует оценить их труды и славу. (10) Впоследствии от чужого соперничества поветрие состязательности повеяло на них самих, и их стремление [двигаться] на жизненном пути к одной и той же конечной черте, к добродетели — вне зависимости от того, идут ли они в ногу или один обгоняет другого, — навлекает на них подозрение в соперничестве стараниями не их самих, но поклонников.

(11) Потому-то и думают, что и Ксенофонт и Платон — два светоча сократического благолепия — проводили время в соревновании и в борьбе, что у других шли сражения по поводу того, кто из них значительнее, а также потому, что два близких дарования, которые одновременно стремятся ввысь, создают своего рода видимость состязания и соперничества.

О том, что Хрисипп точно и удачно создал портрет Справедливости (Iustitia) посредством [подбора] интонации и смысловых оттенков слов

(1) Достойным образом и точно, клянусь Геркулесом, Хрисипп [519]в первой книге сочинения «О красоте и наслаждении» (Περὶ καλου̃ καὶ η̉δονης) описал уста и глаза Справедливости (Iustitia), а также и весь ее облик словами, от которых веет суровостью и благоговением. (2) Ибо он создает образ Справедливости, говоря, что в старину художники и риторы обычно придавали ей примерно такой вид: «Обликом и наружностью она — дева, лицо сурово и наводит страх, глаза пронизывающие; не заискивающие и не безжалостные; взгляд печальный, но исполненный достоинства». (3) Этим портретом, думается, он хотел показать, что судье — жрецу Справедливости — полагается внушать уважение, быть безупречным, суровым, неподкупным, неподдающимся влиянию лести, безжалостным и непреклонным по отношению к нечестным и преступным, внимательным, недоступным и могущественным, внушающим страх силой и величием справедливости и истины. (4) Слова самого Хрисиппа, написанные им по этому вопросу, таковы: «Говорят, что она дева — в знак того, что она неподкупна и ни в чем не уступает злодеям, не принимает ни угодливые слова, ни мольбы, ни просьбы, ни лесть, ни чего-либо другого такого же рода. В соответствии с этим [Справедливость] изображается сумрачной, с напряженным лицом, внимательным и пристальным взглядом, чтобы внушить страх поступающим несправедливо, а справедливым — смелость, поскольку лик ее выражает благосклонность к одним и суровость к другим». [520]

(5) Я решил, что эти слова Хрисиппа в особенности заслуживают упоминания для того, чтобы они были доступны для рассмотрения и обсуждения, тем более что, когда мы это читали, некоторые философы, чье направление мысли не столь сурово, утверждали, что это — портрет Жестокости, а не Справедливости.

Глава 5

Спор между известными грамматиками в Риме, посвященный вопросу о звательном падеже слова «egregius» (выдающийся)

(1) Как-то, будучи усталым от длительных научных занятий, ради облегчения и расслабления души я прогуливался по полю Агриппы. [521]Случилось так, что там я заметил двух грамматиков, имена которых в городе Риме были достаточно известны. Я присутствовал при их весьма яростном споре, когда один из них утверждал, что в звательном падеже следует говорить vir egregi, а другой — vir egregie (выдающийся муж). [522]

(2) Довод того, кто полагал, что следует говорить egregi, был вот каков: «Все имена или слова, которые оканчиваются в именительном падеже единственного числа слогом — us и у которых перед [этим] последним слогом находится гласная i, в звательном падеже имеют окончание — i, как-то: Caelius — Caeli (Целий), modius — modi (модий), [523]Accius — Acci (Акций), Titius — Titi (Титий) и тому подобные слова. Итак, слово egregius, так как оно имеет окончание — us в именительном падеже и этому слогу предшествует гласная i, в звательном падеже должно иметь на конце гласную i и, следовательно, правильнее говорить egregi, а не egregie. А что до слов d'wus (божественный), rivus (ручей), clivus (холм), то на — us они не кончаются, но [относятся к] таким, которые следует писать через два и, и для того чтобы отметить звук слога, была изобретена новая буква, которую назвали дигаммой». [524]

(3) Когда это услышал другой [грамматик], он сказал: «О, выдающийся грамматик (egregie grammatice) или, если предпочитаешь, самый выдающийся (egregissime)! [525]Прошу, скажи, каков звательный падеж слов inscius (незнающий) и impius (нечестивый), sobrius (трезвый) и eburius (пьяный), proprius (собственный) и propitius (благосклонный), anxius (тревожный) и contrarius (противоположный), которые заканчиваются на слог — us, а перед [этим] последним слогом у них присутствует буква i? Стыд и робость удерживают меня от того, чтобы произносить их согласно твоему определению». (4) Но, недолго помолчав под впечатлением приведенных в качестве возражения примеров, тот [из грамматиков, что начал спор] все же вскоре собрался и вновь принялся поддерживать и защищать выведенное им правило, утверждая, что слова proprius, propitius, anxius и contrarius должны произноситься в звательном падеже так же, как произносятся aduersarius (противостоящий) и extrarius (внешний). Равным образом inscius, eburius, sobrius должны произноситься в этом же падеже несколько необычно, но более правильно — с i, но не с е. [Грамматики] продолжили свой спор далее, я же, рассудив, что нет смысла больше об этом слушать, оставил их, кричащих и ссорящихся.