(13) Поэтому также говорят, что Вергилий, человек весьма сведущий в древностях, без вызывающего отвращение хвастовства, в „Георгиках“ обращается к зловещим богам (numina laeva), [1069]подразумевая, что у такого рода богов есть некая сила, способная скорее причинять вред, чем помогать. Стихи Вергилия суть таковы:

(14) Среди тех богов, которых надлежит умилостивлять, чтобы беды отстранялись от нас или от плодов труда, также присутствуют Аврунк (Auruncus) и Робиг (Robigus). [1071]

О последовательности и порядке обязанностей, соблюдаемых в обычаях римского народа

(1) Среди знатных людей Рима преклонного возраста, преуспевших в изучении древних обычаев, состоялся в моем присутствии некий спор о последовательности и порядке обязанностей, <и> когда обсуждалось, кому мы должны предоставить первенство и предпочтение, если необходимо при оказании помощи и исполнении обязанности предпочесть одних другим, не было согласия (поп consentiebatur). [1072](2) Однако легко согласились и приняли из обычаев римского народа, что первое место после родителей должны занимать сироты, доверенные нашему попечению и заботе; второе после них, следующее место, занимают клиенты, [1073]также передавшие себя под нашу защиту и покровительство; далее на третьем месте — гости; [1074]затем — когнаты и свойственники. [1075]

(3) Есть множество свидетельств и примеров, записанных в древних хрониках, из которых мы приведем пока один о клиентах и когнатах, тот, что под рукой. (4) Марк Катон в речи, которую он произнес перед цензорами против Лентула, [1076]написал так: „Наши предки считали более священным защищать сирот, чем не обманывать клиентов. Против когнатов за клиента свидетельствуют, против клиентов никто не дает свидетельство. Отца они считали первым по званию, следующим — патрона“. [1077]

(5) Однако Мазурий Сабин в третьей книге „Гражданского права“ ставит гостя на более высокое место, чем клиента. Слова из этой книги суть таковы: „Относительно обязанностей у предков было установлено так: сначала — [по отношению к] подопечному, затем — к гостю, затем — к когнату, после — к свойственнику. Равным образом, женщинам оказывалось предпочтение перед мужчинами, а сиротское попечение ставилось перед опекой над женщинами. Даже если опекуны выступали против кого-либо, детям которого они были назначены, они должны были соблюдать интересы ребенка“. [1078]

(6) Твердое и ясное свидетельство этого представляет авторитет Гая Цезаря, [1079]великого понтифика, который так начал речь, произнесенную им в защиту вифинцев: [1080]„Ради гостеприимства ли царя Никомеда [1081]либо ради нужды тех, <о> деле которых идет речь, не смог я избежать этой обязанности, Марк Юнк. Ведь со смертью людей не должна уничтожаться память так, чтобы она не сохранялась самыми близкими, и без крайнего бесчестья нельзя оставить клиентов, помогать которым учат нас наши предки“. [1082]

О том, что Апион, ученый муж, прозванный Плистоником, написал, будто он сам видел в Риме взаимное узнавание друг другом, после старого знакомства, человека и льва

(1) Апион по прозвищу Плистоник [1083]отличался большой начитанностью, [знанием] греческой культуры и разносторонней ученостью. (2) Говорят, его книги, в которых он описал почти все чудеса, что видел или слышал в Египте, весьма популярны. (3) Относительно того, что, по его словам, он услышал или прочитал, он излишне словоохотлив, возможно, из порочного стремления к похвальбе — ведь Апион чрезвычайно хвастливо выставляет напоказ свою ученость. (4) Однако о том, что описано в пятой книге „О египетянах“, он, по собственному утверждению, не услышал и не прочитал; но сам видел [это] в Риме своими глазами. [1084]

(5) „В Большом цирке, [1085]— повествует он, — для народа устроили травлю множества диких зверей. (6) Я, — говорит он, — был свидетелем этого события, так как случайно оказался в Риме. Там было немало диких зверей, размеры животных были необыкновенны, и все они выделялись либо внешним видом, либо свирепостью“. (8) „Но кроме всего прочего, — продолжает он, — вызывала изумление величина львов, и особенно одного из них. (9) Один этот лев мощью и величиной тела, ужасающим рычанием и ревом, трепетом шейных мускулов и гривы обратил на себя всеобщее внимание. (10) Среди многих других был выведен отданный для сражения со зверями раб [одного] консуляра, звали этого раба Андрокл“. (11) „Когда лев увидел его вблизи, — продолжает [Апион], - то внезапно, словно в изумлении, остановился, а затем понемногу, спокойно, будто бы стараясь узнать, подошел к человеку. Тут он кротко и приветливо виляет хвостом по образу и обыкновению ласкающихся собак, прижимается к человеку и нежно лижет языком руки и ноги у него, совершенно уже оцепеневшего от ужаса. (13) Андрокл во время этой ласки столь свирепого зверя, восстановив утраченное присутствие духа, мало-помалу поднимает глаза, чтобы рассмотреть льва“. (14) „Тогда можно было увидеть, — говорит он, — как свершилось словно бы взаимное узнавание радостных и благодарных человека и льва“.

(15) Это столь удивительное событие вызвало в народе громкие крики, и Андрокл был вызван Цезарем [1086]и спрошен о причине того, почему его одного пощадил столь свирепый лев. (16) Тогда Андрокл рассказывает изумительную, достойную удивления историю. (17) „Когда мой господин управлял провинцией Африкой [1087]с проконсульским империей, — сказал он, — я был вынужден к побегу его ежедневными несправедливыми наказаниями и, чтобы у меня было более безопасное убежище от хозяина, правителя этой земли, я отправился в безлюдные поля и пустыни и принял решение, если не будет еды, так или иначе искать смерти. (18) Тогда, — продолжил он, — в палящий жгучий полдень, обнаружив отдаленную скрытую пещеру, я вхожу в нее и там затаиваюсь. [1088](19) Немногим позже к этой же пещере подходит этот лев с покалеченной окровавленной лапой, издавая стоны и рычание и жалуясь на боль и муку от раны“. (20) Он сказал, что сначала его ужаснул один вид приближающегося льва, и душа [его] была объята страхом. (21) „Но после того как, — продолжил он, — лев, войдя внутрь, как стало ясно из самих обстоятельств, в это свое логово, увидел меня, затаившегося вдалеке, он подошел, кроткий и ручной, и показал мне поднятую лапу и протянул, казалось, будто бы прося о помощи“. (22) „Тогда, — говорит [Андрокл], - я вытащил огромную занозу, засевшую в подошве его лапы, выдавил гной, скопившийся в глубокой ране, и весьма тщательно, уже без сильного страха, высушил [полость] внутри [раны] и вытер кровь. (23) И вот, успокоенный этой моей заботой и лечением, он лег, положив лапу мне в руки, и заснул, (24) и с этого времени целых три дня я и лев прожили в одной и той же пещере и питались одной и той же пищей. (25) Ведь он приносил мне в пещеру более жирные части от диких зверей, на которых охотился, а я, не имея огня, ел [их], подсушив на полуденном солнце“. (26) „Но когда мне, — рассказывал он, — уже стала невыносима эта звериная жизнь, после того как лев отправился на охоту, я покинул пещеру и, пройдя почти трехдневный путь, был замечен и схвачен солдатами, и доставлен к господину из Африки в Рим. (27) Он тотчас же распорядился, чтобы я был присужден к смерти и отдан диким зверям. Но я вижу, — закончил он, — что и этот лев, пойманный отдельно от меня, теперь отблагодарил меня за благодеяние и лечение“.