Я вышел на середину круга и дал Лили знак, что можно начинать: слова я придумал еще в лодке Мак-Грегора. Решив, что именно это хочет услышать женщина, я воспользовался заклинанием Бидди Джозефс: «Отдаюсь тебе и беру тебя к себе. Буду любить только тебя и никого больше, ныне и присно».

Но какой заговор прочитала Лили? Хотя губы ее шевелились, их движения не совпадали с теми словами, что я велел ей произнести.

Мы медленно пошли навстречу друг другу, нас разделял упавший Камень Одина. Встав на колени, я просунул руку в отверстие. С другой стороны Лили тихонько вставила свою маленькую холодную ладонь в мою, но тут же отдернула ее.

Мы встали и посмотрели друг на друга поверх камня. У нее за спиной небо расколола двузубая вилка молнии. Гром не грянул. Без единого слова Лили показала на бусы Мирабеллы. Я снял маленькое ожерелье с запястья и повесил его Лили на шею.

Не важно, повторяла она мои слова или нет.

Я знал, что мы оба лгали.

31 декабря

Скоро полночь. Время застыло между старым и новым годом — на том миге, которого не существует, когда время замирает и ни один человек не может ни родиться, ни умереть.

Я договорился, чтобы завтра нас доставили на безымянную часть скалы, где отец устроил лабораторию. Я уже почти отчаялся найти перевозчика. Никто меня, конечно, не узнал, ведь прошло десять лет. К тому же, следя за отцом, я прятался, подплывал к скале только по ночам, а когда доставляли «посылки», держался дальней стороны. Но людей отпугивал сам остров. Там не отдыхают тюлени, не гнездятся птицы, не пристают лодки. За десять лет скала стала такой грязной, что, кажется, целому океану не отмыть ее дочиста. Туда-то я и стремлюсь — на этот островок Преисподней, вышедший на поверхность, где мне пообещали вернуть жизнь, которой у меня никогда не было.

Дневник Уолтона:

Он близко — так близко, что не описать словами, мчится ко мне, больше не дожидаясь погони. Ветер приносит с собой его дыхание, с темного неба взирает его смертоносное око. Я ждал в радостном предвкушении, а теперь жду в страхе. Он совсем не там, где я рассчитывал. Теперь он сзади. Я перелетел свою цель, и вот зверь уже у меня за спиной.

1 января

Остров похож на угловатый череп, выступающий из черных вод: отвесные виски, углубления для носа и глаз, полоска каменистого пляжа вместо зубастой ухмылки. В небе тревожно кричали птицы. Прямо на нас спикировала крачка, затем поморник. Наша лодка чуть не опрокинулась, уворачиваясь от них. Капитан подошел ближе к берегу, и птицы отстали, словно поставив на нас крест.

Документы, которые я всучил капитану, были забрызганы свежей кровью. Их выдали кредиторы: этот человек единственный в городе согласился доставить нас на остров, но в обмен я должен был пригрозить тем, кому он был должен. Они погасили его долги неохотно, что подтверждала кровь. Капитан переводил взгляд с воды на небо и зубчатые скалы, поминутно облизываясь. Вчера вечером, договариваясь с нами, он был пьян, а сегодня утром стал еще пьянее, но чем ближе была наша цель, тем скорее он трезвел.

Лили показала на череп:

— Этого места боятся из-за его очертаний?

Капитан внезапно вспылил:

— Мы что, дураки, по-вашему?

Пришлось выудить из него, что селяне думают о случившемся.

Остров всегда был почти необитаем и считался лишь ориентиром при высадке на главный. Но десять лет назад сюда приехал какой-то иностранец и арендовал одну из лачуг. Он хорошо заплатил, чтобы его не беспокоили.

Из Англии и с континента доставляли огромные ящики, от которых исходил запах смерти и разложения. В окрестностях начал исчезать и без того немногочисленный домашний скот; прочих животных находили покалеченными. Люди верили, что всякий пропавший без вести мошенник находится на острове — умирающий или уже мертвый, но никто не решался об этом заговорить. Горстка местных жителей, доведенных до крайности зловонием и сценами, подсмотренными ночью в окно, покинула остров. Вскоре нанятые незнакомцем головорезы лишь подплывали на лодке к берегу, сбрасывали на песок все более устрашающие предметы, именуемые припасами, и уплывали прочь.

Город охватили ужас и возмущение. Не в силах противостоять иностранцу, люди вышли из пивной и столпились вокруг недавно прибывшего груза. Наш капитан тоже присутствовал и поддержал решение открыть ящик. Он помнил продавленный нижний угол с темным влажным пятном, помнил шорох внутри и слабое царапанье о доски.

Он искренне хотел открыть ящик.

— Но ни у кого из нас не поднялась рука. — Он поправил паруса, чтобы идти параллельно острову. — Хоть мы и выпили немало, но все равно сдрейфили.

Как-то раз поздним вечером рыбаки заметили на обратном пути незнакомца, плывшего в ялике вдали от берега. Иностранец подождал, пока луна скрылась за тучи, и сбросил в воду большие тюки. Когда об этом случае стало известно, группа мужчин наконец вышла в море. Но они опоздали: незнакомец исчез.

— А что нашли в лачуге? — спросила Лили.

— Жуткое кровавое месиво. Самое страшное он убрал, и оставалось лишь гадать, что здесь творилось до этого.

Два дня спустя с приливом выбросило голову. Она почти полностью разложилась, но, судя по длинным волосам, принадлежала женщине.

После этой истории я плотнее запахнул плащ. Несмотря на то что я сам был свидетелем этих событий, со стороны они казались еще более зловещими.

— Вы больше ничего не слышали о незнакомце?

— Ни словечка. Пока не появились вы.

Легким движением он ослабил парус, и мы закачались на неприветливых волнах. Кругом царила тишина, лишь вдалеке безумно кричали птицы.

— Я не доверяю человеку, пока не увижу его лица. — Он вытер выступивший на лбу пот. — Зачем вы сюда прибыли?

— Лучше вам этого не знать, — ответила Лили.

Он быстро перевел взгляд на нее:

— А вы?

Она молча улыбнулась своими тонкими губами.

Наконец капитан развернул парус и высадил нас.

Пока я пишу это в дневнике, его лодка удаляется. Рядом со мной на каменистом пляже лежат наши запасы: пища, вода и большие брикеты торфа, ведь на острове нет деревьев — одни кусты для растопки. На песке, выше линии прилива, стоит шлюпка с веслами, чтобы мы могли добраться обратно.

Хотя в последнее время меня преследовала одна навязчивая мысль, сейчас не хочется подниматься и заходить в лачугу. Лили сказала, что здесь я избавлюсь от прошлого и вновь обрету свою украденную жизнь.

Обрету? Но разве я еще не человек? По крайней мере, я уже стал глупцом. Нужно обладать головой и сердцем глупца, чтобы делать то, чего я так страшусь. Я же прекрасно понимаю, что мой поступок обречен, проклят. Теперь меня подталкивает не просто вожделение. В последние дни ласковое выражение лица сменилось у Лили ухмылкой мертвеца. Но я уже попался в сеть. Чем больше буду барахтаться, тем сильнее запутаюсь. Поэтому я лежу неподвижно и жду паука.

Позже

Когда я наконец отложил перо, собрал запасы и поднялся на холм, Лили уже миновала две каменные лачуги у самой тропы и подошла к третьей. Ее дверь висела на одной ржавой петле, накренившись внутрь. Соломенная крыша провалилась и трухлявым пологом прикрывала вход во внутреннюю комнату, где отец оборудовал лабораторию. От нее не осталось ни мебели, ни химических приборов, ни малейшего осколка разбитой пробирки.

Я переступил порог. Повеяло ледяной сыростью.

— Лили?

— Я здесь.

Она безошибочно нашла нужную лачугу и комнату. Я смел в сторону упавшую солому.

Внутри хижина была голой, если не считать каменной глыбы такой длины и ширины, что на ней могло поместиться существо моего размера. Теперь там лежала Лили, растянувшись, словно покойница перед погребением: руки по швам, веки опущены. Глядя на бледную кожу, на которую падала тень, и впалые щеки, так легко было представить ее мертвой, и я открыл в изумлении рот. Лили тихо засмеялась.