Мелодия: «Souvenirs» The Gathering(музыкальная тема нон-фильма). Конец экспозиции.

Потом я перекупил агентство «Вэнити», стоявшее на пороге краха. Перекупил и выставил весь персонал за дверь. Потом заставил позвонить Манон и начал кастинг. Мне нужны были двойники, много двойников. Я открыл или перепрофилировал офисы в Париже, Нью-Йорке, Москве, Милане, Лондоне, переманил дорогих скаутов, дал объявления. Пятьдесят человек на полной ставке безостановочно прочесывали улицы, бары, кабаки, модельные агентства, городские парки, школьные дворы и супермаркеты в поисках двойников. По первому варианту сценария я составил исчерпывающий список необходимых двойников. Я отверг четверых Вернеров Шрейеров, пока не нашел то, что надо, он работал в баре для гомосексуалистов в Монреале. Я нашел близняшку Наташи Кадышевой прямо в агентстве самой Наташи, бедняжка была полька и ни разу не снималась, несмотря на свое сходство с Кадышевой — или как раз из-за него. Мне нужны были двойники всей светской фауны из мира моды, телевидения, кино. Мне нужны были модели и статисты. Собрав достаточное количество народа, я отправил их всех в старинный швейцарский пансион, подновленный моими стараниями, где Мирко, с помощью старой преподавательницы танцев на пенсии и стилиста-героиномана, которого вышвырнули от Баленсиаги из-за проблем с наркотиками, учил их «всему-что-нужно-знать», чтобы выглядеть идеальной крошкой из клипа. В программе: релукинг — парни учились, как пользоваться стайлинг-гелем и одеваться в жанре fashion victim, [27]чтобы не иметь при этом слишком дурацкий вид, девушки учились задоверчению и искусству fuck те look; [28]курсы нью-йоркского диалекта, хороших манер — двойники должны были выглядеть непринужденно в любых обстоятельствах, а значит, нам приходилось их учить, как подобающим образом держать нож и вилку, — репетиции фотосессий, тренировки по nаmе dropping, [29] контрольные по литературе: прокомментируйте следующую фразу Брета Истона Эллиса: «Чем ты красивее, тем прозорливее»; обзорные курсы по «общей культуре»: звездные пары, кто с кем трахается в Голливуде, десять фотографов, с которыми вы обязаны мечтать работать, творчество Дэвида Линча, Ларри Кларка и Грегга Араки вкупе с байками со съемочной площадки и рассуждениями общего порядка об андерграундном кино, русских гостиницах, а также за или против войны в Ираке, за или против Бекхэмов, что выливалось в практические занятия по светской беседе, а главное, главное, основной предмет: «Тысяча и одна чушь, которую должна проглотить Манон». Зверушки схватывали быстро и предавались разнузданному разврату в дортуарах, все были полны энтузиазма, усидчивы, счастливы, что находятся здесь, все были уверены, что их снимают скрытой камерой, и только того и хотели. Но съемки не было. Все получали хорошие деньги и подписали договор о строжайшей конфиденциальности. Спустя три месяца все были обучены, все были декаденты, пригодные для любого употребления, настоящие модные и продвинутые зверушки: я мог наконец начать большую игру.

Эпизод четвертый: Нью-Йорк, весна прошлого года. Дневной интерьер — президентский номер в «Пьере» (мой номер): у Манон первые фальшивые съемки. За фотоаппаратом — приблизительная копия Инез ван Ламсвеерде, недавняя выпускница нашей Школы, ассистент — один из самых скверных моих наймитов, бледный двойник Гийома Кане. Паркет завален новой осенне-зимней коллекцией Дольче и Габбаны, всей целиком. Три вентилятора вращаются на полную мощность, грозя разнести к черту все здание. Фальшивая Инез не вполне владеет ситуацией. Манон позирует и свято всему верит. До чего забавно. Я выхожу и отправляюсь в «Нелло» слопать эскалоп по-милански.

Из единственного сносного фото, получившегося из этих чудовищных съемок, я изготовил фальшивый итальянский «Вог». Я откупил заброшенную типографию на обочине богом забытого шоссе на юге и посадил туда расстригу-фальшивомонетчика, старинного, скажем так, делового знакомого Мирко, короче, гениального, циничного и вдохновенного прохвоста, который плодил для меня потрясающие фальшивые журнальные обложки.

Я повторял эту операцию раз в неделю на протяжении почти года, и Манон ничего не заподозрила. Она даже не замечала, что, когда бывала строптива и, ссылаясь на мигрень, избегала вкушать плоды нашего союза, ее букерша (блестящая ученица Школы) едва удостаивала ее телефонного разговора и снимала трубку, только чтобы приказать сбросить еще пять кило, угрожая увольнением, зато когда она была милой, пылкой и соглашалась в постели на всякие sex toys(искусственные члены, хлысты, наручники) и вторжение посторонних участников, вернее, участниц, уже назавтра букерша начинала истерически гоняться за ней, предлагая рекламные кампании имбирной кока-колы или «Вюиттона», с Аведоном в качестве фотографа и Вернером Шрейером, одним из самых удачных моих двойников, в качестве престижного партнера по лежачим играм.

Фальшивый Аведон снимал, фальшивый Вернер позировал, гримерши в полном составе потихоньку хихикали, пока Манон кривлялась, жалуясь, что она нарасхват. Я отправлял негативы в лабораторию, оттуда они попадали на обработку, и в конечном счете все это оказывалось на печатном станке у фальшивомонетчика, который немедленно высылал мне целые связки фальшивых «Эль», фальшивых «Вог», фальшивых GQ, набитых фальшивыми гиперреалистичными рекламами, и, должен признаться, Манон выглядела откровенно неплохо. То же он проделывал и с афишами, и я оплачивал пиратскую расклейку во всех городах, где мы бывали: я посылал расклейщиков лепить лицо Манон повсюду, где она случайно может оказаться, а потом все содрать, покуда другая команда отрабатывала свои деньги ста метрами дальше, и так далее, и так далее, и так далее, и Манон двигалась вперед в декорациях, не подозревая, что декорация движется вместе с ней.

Время шло, и Манон с каждым днем ломалась все больше. Она жила в нон-пространстве, существовавшем только в ее глазах, для ее глаз, благодаря ее глазам, отрезанная от мира в замке из папье-маше, а она думала — из золота и мрамора. Она снималась, на следующий месяц фото появлялись в журналах, когда она шла по улице, всюду красовалось ее лицо, она ходила в бары и ночные клубы, которые я снимал на вечер, на закрытые показы фильмов, вышедших сто лет назад, на презентации несусветных журналов, отпечатанных в двух экземплярах, один для нее, другой для меня, на дни рождения мировых звезд, которые были лишь их жалкими двойниками, она отказывалась давать интервью для 5-го канала, для «Нигде больше» и для «Халифа TV», обедала с неудавшимися манекенщицами, переодетыми в топ-моделей, и они пресмыкались перед ней, потому что таковы были мои указания, флиртовала с Робби Уильямсом, который не был Робби Уильямсом, добивалась увольнения Летиции Каста, несколько слишком преуспевающей, на ее взгляд, но это тоже была не Летиция Каста, разве что суши в тарелках были отчасти реальными, а я, я ликовал, глядя, как Манон тонет в своем безмерно разбухшем «я», довольная собой, одуревшая от кокаина и проплаченной славы, нон-звезда среди таких же нон-звезд, окруженная потрескиванием вспышек популярных нон-фотографов, погруженная в абсолютный бред.

Все это было довольно рискованно. Я жил в постоянном и страшно возбуждающем поначалу страхе, что кто-то из двойников совершит оплошность или, еще того хуже, предательство и разбудит ее подозрения, а главное, поскольку все держалось на полнейшей изоляции Манон в ее нон-пространстве, я больше всего опасался непоправимого вторжения внешнего мира, малейшего столкновения Манон и ее убеждения, что она что-то значит, с реальностью, где она не значила ровно ничего.

Следующий эпизод: Каннский фестиваль, я, воспользовавшись скоплением американских звезд, запускаю под фанфары свой последний проект, это настоящий прием, и на него приглашены реальныелюди. Я постарался влепить Манон очередной сеанс нон-съемок на следующий день в восемь утра, накачал ее стилноксом и водкой: по логике, она должна была рухнуть, как сноп, но логика не учитывала ее сопротивляемость алкоголю и порошкам, а сопротивляемость эта значительно усилилась за прошедшие месяцы благодаря регулярному поглощению в немереных количествах всякой и всяческой гадости, и в тот вечер, в одиннадцать часов, Манон, в истерике, выгружается прямо в реальность, в ночной клуб, набитый оригиналами ее придворных двойников, и героически ухитряется не заметить ничего, тем самым открыв мне, насколько удался мой замысел. Манон была готова поверить во все, что угодно, она смотрела и ничего не видела, потому что не хотела ничего видеть. Она болтает пару минут с настоящим Вернером, якобы отснявшим с ней целую рекламную кампанию, он ее не узнает, естественно, потому что видит впервые в жизни, и она немедленно делает вывод, что не с ней самой что-то не в порядке, а что это Вернер притворяется. И если бы все честное собрание забросало ее камнями, крича: «Уходи, ведьма, ты не наша!» — Манон точно решила бы, что они завидуют или что им заплатила Летиция Каста, или, что еще хуже, приняла бы брань за славословие, камни за розы и склонилась бы перед ними, с раной на виске, с разбитой губой, истекая кровью и не чувствуя боли, и говорила бы: «Спасибо, спасибо». Я ловил невероятный кайф, это был незабываемый вечер.