— Что пьем? Нет, это не по моей части. — Он сделал смешную рожицу, глядя на ее стакан молока с ванилью, и заказал себе двойной эспрессо. — Как поживают турки?

Турки? Она не знает никаких турок. В голове у нее крутилось столько лиц, что она не сразу сумела выделить из этой мешанины Мелика с Лейлой.

— А, нормально.

За ответом последовала с виду глупая реакция: она посмотрела на часы. Ибо подумала: сейчас они, наверно, находятся на полпути в Санкт–Петербург. На самом деле она, конечно, имела в виду Анкару.

— Они выдают замуж мою сестру, — сказала она.

— Вашу сестру?

— Мелика сестру, — поправилась она, и оба покатились от хохота, веселясь над этой оговоркой. Сегодня он так молодо выглядит, подумала она и решила сказать ему об этом. Что и сделала не без кокетства и тут же устыдилась.

— Господи, вы правда так считаете? — Он довольно мило покраснел. — По правде сказать, я получил приятное известие, касающееся моих близких. Такие вот дела.

Последней фразой он как бы давал понять, что не вправе сказать больше в данную минуту, и она отнеслась к этому с полным пониманием. Он, безусловно, достойный человек, и она искренне надеялась, что они станут друзьями надолго, хотя и не в том смысле, в каком он, наверное, себе это представляет. Или это все ее представления?

Как бы там ни было, пришло время посерьезнеть. По совету Эрны она пришла с распечаткой, которую уже показывала Иссе, а также со страничкой, где были указаны телефон, домашний адрес и имейл доктора Абдуллы, взятые с его общедоступного сайта. Внезапно про все это вспомнив, она выдернула заготовленные листки из рюкзака и протянула их Брю, сама же посмотрелась в зеркало.

— Вот ваш человек, — произнесла она строгим тоном. — Его конек — мусульманская благотворительность.

Пока он в недоумении изучал эти страницы — она ведь толком еще не объяснила ему сути, а только собиралась, — Аннабель выудила из рюкзака неоприходованный чек на пятьдесят тысяч и начала в очередной раз благодарить его за щедрость, причем с такой пылкостью, что он полностью утратил способность воспринимать прочитанное; это их обоих развеселило, они смеялись и смотрели друг другу в глаза, чего она обычно себе не позволяла, но с Брю можно, потому что она ему доверяла, и смех ее был громче, чем его, но потом она все–таки себя одернула и сверилась с зеркалом, прилично ли выглядит.

— Есть кое–какие проблемы, — сказала она, снова глядя ему в глаза и с грустью отмечая про себя, что у него на лбу появились морщинки озабоченности, тогда как еще минуту назад его лицо озаряла радость от получения приятных новостей. Увы, ничего не попишешь.

Одна проблема, уточнила она. Мой клиент желает передать все деньги на доброе дело в интересах братьев–мусульман, и тут ему нужен совет авторитетного человека, каковым является доктор Абдулла. Но, учитывая весьма щекотливое положение нашего клиента, о чем мы оба знаем, так что не стоит вдаваться в подробности, он не может обратиться к последнему напрямую, вот почему, после того как его права на наследство будут окончательно установлены, — а вы дали понять, что не предвидите здесь никаких проблем, — он выражает пожелание, чтобы «мистер Томми», как он ласково называет вас, сделал это за него.

— Если это согласуется с политикой банка «Брю Фрэры», — закончила она, по–прежнему глаза в глаза и с лучезарной улыбкой, которую, увы, он не подхватил.

— А наш клиент… в порядке? — с сомнением спросил Брю, при этом брови его, кажется, готовы были взлететь выше головы.

— В данных обстоятельствах он в порядке, благодарю вас, мистер Брю. Более чем. Скажу так: ситуация могла бы быть гораздо, гораздо хуже.

— Но он по–прежнему… его не…

— Нет. — Она оборвала его на полуслове. — Нет, мистер Брю, отнюдь. Наш клиент находится ровно в том же положении, в каком вы его застали.

— В надежных руках?

— В надежных, насколько они могут быть надежными в данных обстоятельствах. И этих рук много, добавлю я.

— Ну а ты, Аннабель? — спросил он изменившимся голосом и, весь подавшись вперед, схватил ее за предплечье, при этом глядя ей в глаза с такой нежностью, что ее первым побуждением было разделить его тревогу и по–детски расплакаться, ну а вторым — резко отстраниться и укрыться за броней своего профессионального статуса. А еще она с неодобрением отметила про себя, что он обратился к ней по имени, без всякого на то разрешения. Вот уж непростительное поведение. Она вся напряглась, за что ему тоже следовало бы ответить. И за то, что она заговорила сквозь зубы. В груди у нее все сжалось, но кому до этого есть дело? Уж точно не пожилому банкиру, по–хозяйски цапнувшему ее за руку.

— Я без боя не сдаюсь, — бросила она с вызовом. — Понятно?

Он все понял. Он уже ослабил хватку и теперь держал ее за кисть, а на его лице было написано смущение.

— Я никогда не сдаюсь. Потому что я адвокат.

Притом очень хороший, добавил он с абсурдной готовностью.

— Мой отец адвокат. Моя мать адвокат. Мой зять адвокат. Мой бывший бойфренд адвокат. Карстен. Я выставила его, потому что он, работая в страховой компании, клал под сукно рекламации в расчете, что жалобщики в конце концов отстанут. В моей семье считается непрофессиональным эмоциональное поведение. Как и брань. Однажды я перед вами не сдержалась. О чем сожалею. Приношу свои извинения. «Если бы не ваш гребаный банк», сказала я. Он не гребаный. Просто банк. Вполне приличный, уважаемый банк, насколько это вообще возможно.

Словно ему мало было держать ее за кисть, он попытался приобнять ее за спину. Она стряхнула его руку и встала.

— Мистер Брю, я из тех адвокатов, которые не идут на компромиссы. Вот такая дурацкая, совершенно никчемная позиция. Только не надо мне «мягко стелить». Всякие хитроумные схемы — это не по моей части. Или мы идем до конца, или ему крышка. Здесь «Общество по спасению Иссы». И цель одна: сделай ради Иссы единственно возможное и разумное. Я понятно выражаюсь?

Но прежде чем Брю нашелся с пристойным ответом, она со всего маху села на стул, и тут же к ней бросились две женщины из дальнего угла ресторана. Одна приобняла ее за то место, куда хотел положить свою руку Брю, вторая же тыкала жирной пятерней в сторону «вольво» — универсала, незаконно припаркованного у обочины.

Гюнтер Бахман готовил свой офис к приему. С девяти утра большие люди из Берлина кучковались по двое, по трое в предбаннике Арни Мора, попивали кофе, отдавали приказы своим помощникам, брехали по мобильникам и мрачно пялились в мониторы своих ноутбуков. На автостоянке стояли два служебных вертолета. Народ попроще парковался возле конюшен. Телохранители в пошлых серых костюмах слонялись по двору, как бездомные коты.

А тот, из–за кого разгорелся этот сыр–бор, старая ломовая лошадь Бахман, нацепивший по такому поводу свой единственный приличный костюм, развлекал гостей: вот о чем–то серьезно потрепался с важным чиновником, вот похлопал по плечу дружка–приятеля, которого не видел сто лет. Если бы кто–то сейчас его спросил, сколько он уже варится в этой каше и давно ли со всеми на короткой ноге, он бы ухмыльнулся и тихо шепнул в ответ: «Двадцать пять, как два пальца обоссать». Именно столько, как ни крути, он оттрубил в секретной службе.

Эрна Фрай покинула его, чтобы быть рядом с бедной девочкой, как она теперь называла Аннабель. Если бы ей была нужна другая отговорка, хотя это и не требовалось, она бы предпочла пешком пройти через всю Европу, только бы не дышать одним воздухом с доктором Келлером из Кёльна. Лишенный ее стабилизирующего влияния, Бахман передвигался быстрее и тарахтел громче обычного — пожалуй, чересчур громко, как мотор, в котором не хватает одной шестеренки.

Кто из этих мужчин и женщин с их обезоруживающими улыбками и незаметными взглядами по сторонам его друг, а кто враг? Какой тайный комитет, какое министерство, какая религиозная или политическая партия готова к сотрудничеству? Лишь единицам, насколько ему известно, довелось самим пережить взрыв шахидской бомбы, зато в затяжной подковерной борьбе за лидерство в системе спецслужб они были ветеранами, прошедшими огонь, воду и медные трубы.