Наверно, это было неотъемлемое свойство твоей сестры: стоило ей войти в квартиру, как мы ощутили волну энергии и энтузиазма, сразу поднялось настроение и перспектива праздника с градусником под мышкой перестала ввергать в уныние. От одного звука её голоса мы зарядились бодростью, а когда на стол было выложено содержимое пакетов, стало ясно, что Новый год будет встречен достойно.

                   Переодевшись в принесённые ею старые джинсы и водолазку, повязав фартук и закатав рукава, Александра энергично принялась за дело. Пока в кастрюле тихонько кипел рис, она обжаривала порезанное кусочками филе горбуши. На посыпанном мукой столе лежал комок теста.

                   — Ммм, пирог с рыбой и рисом? — сипло мурлыкнула я.

                   Переворачивая в сковородке кусочки рыбы, Александра дружески подмигнула мне.

                   — Иди, солнышко, отдыхай. Не беспокойся, всё будет отлично.

                   Но совесть не позволяла мне бездельничать. Я так привыкла быть здесь хозяйкой, что роль пассивного наблюдателя пришлась мне совсем не по нутру. По исходным продуктам из пакетов я определила, что из них получится салат "Цезарь" и селёдка под шубой.

                   — Давай, я помогу, — предложила я. — Буду готовить что-нибудь параллельно, а то ты к Новому году точно не успеешь.

                   — Успею. Времени — вагон, — ответила Александра, бросив взгляд на кухонные часы. — Не напрягайся, Лёнечка.

                   Твои руки на моих плечах молчаливо сказали мне то же самое. Оттого, что на кухне хозяйничал кто-то другой вместо меня, мне было немного неуютно, но оно того стоило. Чтобы посмотреть на Александру в этой непривычной роли, а главное, увидеть, что у неё в итоге получится, не грех было и самоустраниться с кухни на время.

                   А в итоге весь фартук, а также водолазка и джинсы твоей сестры были в муке — да что там, даже на щеке Александры остался белый след, но пухлый овальный пирог с аккуратно защипанными краями и дырочкой в верхней корке румянился в духовке. Александра в это время готовила ингредиенты для "Цезаря": на одной сковородке поджаривала кубики хлеба в масле с чесночным соком, а на другой — куриное филе. Прислонившись к дверному косяку, я не могла оторвать взгляда от её стильной стрижки, которая ей неимоверно шла: когда Александра склонялась к духовке, чтобы проверить пирог, передние пряди чуть свешивались вниз, а затылок и виски были подстрижены очень коротко.

                   — Уфф, — выдохнула она, повернувшись ко мне с улыбкой. — Всё под контролем, помощь не требуется.

                   — Мне просто приятно смотреть, как ты тут хлопочешь, — призналась я. — Оказывается, ты умеешь готовить.

                   Александра сверкнула своей голливудской улыбкой.

                   — Уметь-то умею... Просто времени не всегда на это хватает.

                   Глядя, как она помешивает в сковородке подрумянившиеся кубики хлеба, я ощущала приятные и уютные мурашки по телу... Может, от лихорадки, а может, и от чего-то другого. В простой домашней одежде, в фартуке и с лопаточкой в руке, Александра стала мне намного ближе и роднее — почти такой же родной, как ты. Такую Александру было гораздо проще и естественнее называть Сашей, чем другую — щегольски одетую, сногсшибательно элегантную, красивую и стильную, властную и деловую, какой она обычно представала передо мной. Тот привычный облик окутывал её в моих глазах прохладной аурой недосягаемости, и я даже не представляла себе, что она может быть другой — простой и тёплой. Я подошла и стёрла с её щеки мучной след.

                   — Спасибо тебе, Саш, — сказала я. И пояснила, чтобы, не приведи Бог, этот жест не был понят превратно: — Тут у тебя... мука.

                   Глаза Александры снова озарились отсветом нежности. Как всегда, этот взгляд поверг меня в смущение и трепет — будто ветер свистел у висков, а под ногами у меня оказывался край пропасти.

                   Угощение вышло на славу. Всё было потрясающе вкусно, мы замечательно и душевно посидели втроём; позвонил Денис и поздравил с Новым годом... У меня отчего-то защемило сердце, а глаза защипало. Вот и всё, что осталось от моей семьи...

                   Нет, теперь у меня была новая семья.

                   Засиживаться далеко за полночь мы не стали и пошли спать около часа, но толку от этого было мало: меня мучил кашель, а у соседей гремела музыка. Я вылезла из постели и отправилась на кухню — заварить себе грудной сбор, раз уж всё равно не спалось.

                   Озноб щекотал меня ледяными пальцами, и я ёжилась около плиты, ловя кожей тепло вскипавшего чайника. Кашель опять согнул меня пополам. От частого напряжения у меня уже болели мышцы пресса.

                   — Ты чего тут, Лёнь?

                   На кухне появилась Александра — в джинсах, на ходу просовывая голову в горловину водолазки. Натянув её и пригладив чуть встрёпанные волосы, она озабоченно заглянула мне в глаза.

                   — Извини, я тебя, наверно, кашлем разбудила, — прохрипела я. — Травяной сбор себе заварить хочу.

                   Её руки бережно откинули пряди моих распущенных волос мне за спину.

                   — Бедный ребёнок... Угораздило же тебя... Знобит? Ну, иди сюда, я тебя погрею.

                   Не успев моргнуть глазом, я очутилась в тёплых объятиях Александры. Крепко прижатая к её груди, я боялась даже вздохнуть, а моё сердце ухнуло в бездну... Каждым сантиметром своего тела ощущая упругое и сильное, великолепное тело Александры, я мысленно ругала себя, обзывая похотливой дрянью и идиоткой. Господи, что я делаю, что я творю?! Меня обнимаешь не ты, а я ловлю кайф! Может быть, твоя сестра сделала это просто из человеческого сочувствия и желания пожалеть и приласкать, как младшую сестрёнку, а может...

                   Эта грустная нежность в её глазах — мой вечный призрак-преследователь и загадка, отдающая горечью.

                   От двусмысленности положения у меня запылали щёки, а из носика чайника тем временем уже валил пар.

                   — Саш, чайник уже... — пробормотала я, неуклюже пытаясь высвободиться. И добавила совсем уж беспомощно: — Не надо, а то ещё заразишься...

                   С мягким грудным смешком Александра отпустила меня, напоследок потеребив мне уши жестом любящей старшей сестры. Я заварила сбор, накрыла чайник полотенцем и присела к столу. Кашель словно царапал мне грудь когтями, но это хотя бы отвлекало от неуместного сладострастного напряжения, постепенно переходившего в неприятную слабость в коленях и презрение к себе. Уфф, да что же это?..

                   Это был шок.

                   — Ты чего трясёшься вся? — с тревогой тихо спросила твоя сестра, щупая мне лоб. — Так, где тут у тебя градусник?

                   — В спальне, на тумбочке у кровати, — поморщилась я. — Ладно, потом температуру измерю... Яну не буди.

                   — Не думаю, что она спит, — сказала Александра.

                   Через полминуты градусник уже торчал у меня под мышкой, а твои губы покрывали поцелуями мой лоб, веки и брови.

                   — Тебе плохо, маленький?

                   На твой вопрос мне следовало ответить "да": руки и ноги заледенели, но голова и грудь пылали страшным жаром, от которого, казалось, мозг был готов вытечь из ушей. Серебристый столбик ртути остановился у цифры 39,5.

                   — Ничего себе! — присвистнула Александра. — Почти сорок! Так, ну-ка, быстро пьём аспиринчик — и под одеяло. Малина у вас есть?

                   В заваренный мной грудной сбор была щедро добавлена засахаренная малина, а на ломтике лимона мне поднесли три растолчённые в порошок таблетки аспирина. От вашей с Александрой заботы у меня выступили на глазах слёзы: никого роднее вас у меня сейчас не было на целом свете.