Когда отворили двери, толпа хлынула в актовый и спортивный залы. За кулисами игроки в майках и кепках группировались в команды по трое. Официальные лица были в чёрных футболках, на которых белыми буквами обозначили их статус: тренер, подающий, рефери и хронометрист. Запасных игроков собрали в Зелёной комнате. Два ответственных за сцену снова и снова всё проверяли.

Примерно за десять минут до начала игры Сара Пленсдорф доложила Хикси Райс, что Феба Слоун не явилась и ей не дозвониться ни по одному телефону.

Хикси заявила решительно:

— Ну что же, матч начнётся через десять минут, и если она не явится к этому времени, мы вызовем запасного игрока… Уэзерби, ты не прогуляешься в Зелёную комнату и не спросишь, кто из запасных игроков желает выйти на сцену?

Поскольку футболка Девочки с Бабочками была совсем маленькой, тут же надписали карточку — на всякий случай, — чтобы повесить на шею запасному игроку, который заменит Фебу. Хикси, которая видела во всем хорошую сторону, сказала, что замена в критической ситуации только сделает игру ещё более волнующей. Шум в зале уже стал оглушительным: скандировали болельщики, вопили паниковавшие участники матча, драли глотку продавцы орешков. Уэзерби предсказывал, что половина города на неделю потеряет голос! Доктор Диана считала, что у многих может ухудшиться слух.

В семь тридцать объявили по трансляции, что доктор Преллигейт, ректор колледжа Мускаунти, заменит номер семьдесят девять. Последовал одобрительный рёв, но Квиллер подумал: «Каково её родителям, которые сидят сейчас в зале и не понимают, куда подевалась Феба?» И тут из-за кулис бодро промаршировали участники квартета пикакской парикмахерской — в полосатых блейзерах и соломенных канотье. Выстроившись перед синим занавесом, они затянули переделанную на новый лад песню, которую все любили петь у туристского костра:

Это продолжалось, пока не подняли занавес, и тут все увидели сцену, украшенную десятью разноцветными флагами, и тридцать одно пустое кресло. Квартет запел: «Своди меня на игру в слова». Потом на сцену вышли участники, и каждого приветствовали выкриками и свистом. Квиллер должен был признать, что всё это выглядит впечатляюще.

— Леди и джентльмены, государственный гимн! — объявил Уэзерби Гуд. Все поднялись и запели.

Когда отзвучали последние ноты и болельщики снова уселись, на сцену вышел мэр. Он поблагодарил собравшихся за то, что они поддерживают программу, призванную научить взрослых читать и писать. Свою речь он заключил словами: «Мяч в игре!»

В первом туре Квиллер подал первое слово «Мазилкам»: «мама». В зале воцарилось молчание, возникла пауза. Затем доктор Преллигейт резво подбежал к микрофону и произнёс это слово по буквам — правильно, судя по движению большого пальца рефери. Удивлённые зрители переговаривались шёпотом.

Одну за другой вызывали команды, им предлагали произносить простые слова из четырёх букв. Однако когда подошла очередь «Редисок», Квиллер подбросил слово «эмпириокритицизм». Двое взрослых и один девятилетний мальчик собрались в кружок, и Калверт, подойдя к микрофону, отчеканил все шестнадцать букв. Раздался смех, затем аплодисменты, и игра пошла всерьёз: Квиллер «подавал» такие слова, как «калейдоскоп», «амбивалентный», «эмпирический».

После третьего тура «Домкратам» пришлось покинуть сцену. Затем выбыли «Врунишки», после них — «Молотки». До седьмого тура дошли только «Землекопы», «Пилюли» и «Кривляки». «Землекопов» добили слова «ксенофобия» и «винегрет».

Итак, на сцене остались две команды. Напряжение возросло до предела. Болельщики орали во всю мочь и размахивали плакатами. Последним шансом «Пилюль» было слово «параллелограмм», но они ошиблись, а «Кривляки» произнесли слово по буквам правильно.

Синий занавес опустился, и все десять команд в последний раз промаршировали по авансцене под аплодисменты болельщиков. Мэр преподнёс серебряный вымпел «Кривлякам» — команде Театрального клуба.

За занавесом торопливо убирали складные кресла.

— Что за суматоха? — удивился Квиллер. — Что происходит?

Уэзерби Гуд схватил его за руку и сказал:

— Хикси хочет тебя видеть. — И с этими словами он вытолкнул Квиллера на авансцену.

Хикси обратилась к залу:

— Сегодня вечером мы хотим отдать должное тому, чьи слова нас развлекают и информируют… кто поддерживает каждое начинание в нашем городе, даже если приходится выступить судьей на конкурсе кошек… кто ездит на велосипеде, в то время как остальные загрязняют воздух выхлопами своих автомобилей… чей творческий разум придумал этот матч на приз. Это Джеймс Макинтош Квиллер!

Зрители устроили овацию стоя, а Квиллер любезно раскланивался, меланхоличный, как всегда. Занавес у него за спиной раздвинулся.

Хикси продолжила свою речь:

— С признательностью и любовью мы одаряем вездесущего и странствующего мистера Квиллера знаком нашего почтения. — Она взмахнула рукой, указывая на то место на сцене, куда был направлен луч прожектора.

— Что это? — спросил Квиллер, хотя уже всё понял.

— Это «лежачий» велосипед — новейшая модель на двух колёсах! — объяснила Хикси. — Ты же говоришь, что лучше всего тебе думается, когда ты едешь на велосипеде или сидишь в кресле задрав ноги. Теперь ты можешь это совмещать.

Сладкозвучным сценическим голосом Квиллер произнёс:

— У меня просто нет слов! Впервые в жизни я не знаю, что сказать! Меня переполняют чувства! Когда вы увидите, как я лёжа еду по Мейн-стрит, пожалуйста, помните, что я не сплю! Я мыслю!

С полдюжины игроков помогли Квиллеру погрузить велосипед в его пикап. Многим участникам матча не хотелось расходиться — они были возбуждены шоу. Задержалась и Сара Пленсдорф. Квиллер сделал ей комплимент по поводу её бурной деятельности за кулисами.

Понизив голос, она проговорила:

— Я кое-чего тебе не сказала, Квилл. Это касается Фебы. В понедельник, после репетиции, она пришла ко мне в полночь и попросилась переночевать в комнате для гостей. Дверь квартиры захлопнулась, сказала она, и неизвестно, когда… Джейкпридёт домой. Я питаю какую-то инстинктивную неприязнь к этому парню и не поверила Фебе, тем более что у неё был подбит правый глаз. Я не знала, что сказать. Как-то не хочется совать нос в чужие дела.

— А она ничего не добавила на следующее утро?

— Она ещё спала, когда я уходила на работу, а прямо из редакции я отправилась на обед в свой клуб. Вернувшись домой, я не застала Фебы. Она даже не оставила записки. А когда бедняжка не появилась сегодня вечером, я сначала подумала, что она стесняется из-за подбитого глаза, но потом решила, что девочка уехала в Калифорнию! Она уехала к своей бабушке! Знаешь, Феба такая импульсивная!

— Но она должна бы оставить тебе записку, — заметил Квиллер.

Сара отмахнулась от этого замечания:

— Молодые люди такие порывистые, им некогда остановиться и подумать.

— Ну что же, Сара, спасибо, что сказала. Я уверен, что она тебе позвонит из Калифорнии. Держи меня в курсе.

Квиллер поехал домой не по Мейн-стрит, а по дорожке, поскольку не забрал почту и газету. Может быть, Феба в своей студии? Но на автостоянке было пусто, и во всём здании Центра искусств горел лишь свет в вестибюле, который оставляли на ночь.

Пикап медленно двигался по дорожке, и Квиллер издалека увидел освещённые окна своего амбара. Когда смеркалось, датчик включал свет в доме, и четырёхэтажный восьмиугольник превращался в гигантский фонарь. Объехав вокруг здания, он подрулил к двери кухни. Надо поместить этот странный велосипед в гостиной, где достаточно места, чтобы прислонить его к каменной стене. Он будет там неплохо смотреться. Даже если им никогда не пользоваться, он послужит темой для разговора, так же как шашки, в которые не играют. Прежде чем протаскивать велосипед через кухонную дверь, Квиллер вошёл в дом, чтобы подготовить сиамцев к непривычному новшеству. Он увидел, что весь пол усеян какими-то маленькими тёмными предметами. Было тихо: виновные затаились. Обе кошки с мрачным видом свернулись на каминном кубе.