Иван попытался зажечь мокрую сигарету. Красная головка спички оставила след на влажном коробке, а потом улетела в след от ботинка, наполненный водой. Спичка погасла, и тут из лужицы выскочил маленький лягушонок, коричневый и веселый. Иван сплюнул в эту лужицу, поджал губы, почесал нос и потер глаза под изогнутыми бровями, но так и не смог привести себя в состояние боевой готовности.

Чаще всего по ночам солдаты федеральной армии палили по Вуковару из минометов, танков и пушек. Они целились во все места, где могли укрываться хорватские воины, и стреляли по случайным домам гражданского населения.

– Стреляйте без разбору, – поучал капитан. – Это просто хорваты, дети усташей,родители усташей,бабушки и дедушки усташей. Онивсегда будут такими и были бы счастливы сейчас сделать с вами то же самое. И если вы их не уничтожите – они уничтожат вас!

При этом капитан тряс своими всклокоченными волосами, посеребренными проседью, и быстро подмигивал, глядя из-под густых черных бровей.

Половина пушек не работала, поскольку они проржавели, а солдаты забывали смазывать их. В свободное от стрельбы время солдаты играли в карты и смотрели американские порнофильмы, подключая видеомагнитофоны к батареям танков. А еще пели:

Они пели много других песен, к которым Иван относился с презрением. Интересно, почему в стольких песнях поется о первой любви, потерянной любви, зачем вся эта ностальгия. У самого Ивана первая любовь осталась в детстве. С другой стороны, детство, наверное, было самым искренним периодом его жизни, к которому прививались все другие события, словно яблоки к сливе, на которой они вырастали мелкими и кислыми.

В детстве Иван влюбился в девочку по имени Мария. Как-то раз зимой, перед тем как пойти на вечер по случаю Нового года, Иван поставил ботинки на плитку, чтобы нагреть их, а сам пошел в ванную побриться, хотя в этом тогда еще не было необходимости. Резиновые подошвы расплавились, но других ботинок не было, поэтому Иван пошел на танцы в этих. Пока он ждал Марию на лестнице, то впивался ногтями указательных пальцев под ногти больших так сильно, что несколько капель крови упали на золотистую плитку на полу.

Иван проводил Марию в спортивный зал, где и начались танцы. Ее волосы пахли ромашкой. Иван наступал ей на ноги и, чтобы избежать этого, отодвигался от нее подальше. Подружки Марии перешептывались. А Ивану казалось, что они хихикают из-за его расплавленных подошв. Он выскользнул из зала, его щеки горели от стыда. Через несколько дней они с Марией поболтали перед ее домом. Иван ходил вокруг девочки кругами, желая дотронуться и поцеловать ее, хотя и понимал, что не сможет этого сделать. Он пощупал языком дырки в зубах, из которых вывалились пломбы, проклиная зубных врачей из государственной клиники.

Вспоминая об этом случае спустя годы, Иван испытывал стыд. И заливал свои стыд ракией. В начале кампании у них были запасы замечательной сливовицы, золотистой и обжигающей горло, а теперь осталась только прокисшая бледная ракия после вторичного брожения. Кофе не было. Капитан выкинул мешок кофе в реку, приговаривая:

– Больше никаких вонючих мусульманских традиций и турецкого кофе, ясно вам?

– Но кофе пришел в Турцию из Эфиопии, – возразил Иван, глядя, как коричневые рыбы всплывают и открывают желтые рты, заглатывая темные зернышки, похожие на рассыпавшиеся четки молитв о даровании бессонницы, оставшихся без ответа.

– Это тоже мусульманская страна.

– Но не всегда ею была, и вообще там живут копты, их религия очень близка православию, – сказал Иван.

– Не важно. У нас нет фильтров, а если не фильтровать, то получится турецкий кофе. Турки могут пить грязь, а потом вытирать задницу пальцами, но для нас это ненормально.

– Можно сделать фильтры из газет, – снова встрял Иван.

– Ага, и отравиться свинцом.

– Все равно мы им отравимся, – пробормотал Иван, имея в виду пули, но очень тихо, чтобы раздражительный капитан его не услышал.

– И вообще, рядовой Иван, ты кто по специальности?

– Пекарь, – ответил Иван. Он был уверен, если сказать, что он философ, его поднимут на смех, так что «пекарь» звучит лучше.

– Почему не кузнец или что-то более энергичное?

– Я хотел стать доктором, но, к несчастью, мне пришлось бросить учебу. Родственники убедили меня, что цирюльник – это почти что доктор. И перед тем как стать пекарем, я был подмастерьем у цирюльника. И все было нормально, пока однажды ко мне не затлел побриться мой сосед Иштван. Я усадил его на стул, повязал на его шее белую салфетку, заточил опасную бритву на ремне и намылил лицо Иштвана. Пена осела на волосах, торчавших на сантиметр из его ноздрей, и Иштван чихнул.

«Хочешь, я тебе подстригу волосы в носу или выщиплю?» – предложил я. Он не ответил и снова чихнул, разбрызгав пену по всей парикмахерской.

«Gesundheit! [6]»– сказал я.

– Эй, у нас запрещено говорить по-немецки! – воскликнул капитан.

– Иштван чихнул в третий раз, и я сказал: «Будь здоров, сосед! Желаю тебе нескольких жен пережить!» Но Иштван не сказал мне спасибо, хотя и был известен своей вежливостью. Вместо этого он держал руку у носа и ждал, что вот-вот еще раз чихнет. Но не чихнул и через минуту, и я предложил ему: «Давай я постучу тебя по спине». Когда я замахнулся, Иштван уронил руку на колени, а голова его свесилась набок. Я посмотрел на него и стучал по спине, пока не понял, что Иштван умер. Я сбегал за его женой. Она вошла и спросила: «Он что, собирается избавиться от усов? Из-за этого весь сыр-бор?»

«Да ты на него посмотри, – сказал я. – Не видишь, что ли? Он умер!»

Женщина охнула и запричитала: «О, Боже мой! Wie schrecklich! [7]»

– Я тебя предупреждал! – перебил Ивана капитан.

– Ну, я ее спросил: «И что делать? Отнесем его домой?» А она в ответ: «А почему ты его не добрил?» Я ей: «А какая теперь-то польза от моего бритья?» – «Большая. Он должен быть чисто выбритым во время бдения у гроба».

Ей очень понравилось, как я побрил Иштвана, и она взяла с меня обещание, что я побрею его во время бдения еще пару раз, поскольку у мертвых волосы быстро отрастают. Как только мы отнесли тело Иштвана домой, я закрыл парикмахерскую и убежал. Нельзя сказать, что я былв ужасе. На самом деле я очень удивился, что настолько спокойно принял то, что человек умер, пока я его брил, и даже решил, что мне стоило бы стать доктором. А по дороге домой я увидел на пекарне объявление «Требуются помощники» и переквалифицировался в пекаря!

– Хм, – произнес капитан. – Другими словами, ты дезертировал. Дурной знак.

Вечером воздух был чистым и сухим, а настроение – праздничным. Бесхозное стадо свиней сбежало с низкого склона так быстро, словно за ними гнались демоны, чтобы загнать их в море Галилейское и утопить. Солдаты подстрелили несколько свиней. Развести костер оказалось непросто, потому что все ветки были сырыми. Ненад предложил отрезать кусок сала, потому что жир можно использовать в качестве горючего. После того как они проложили ломтики сала между ветками, пламя занялось, и над ним поднялось облачко дыма и такой запах, словно свинину одновременно жарили и варили на пару. Солдаты ели жадно, макая хлеб в жир, который капал в котелки, и запивали сливовицей. Один из солдат заметил, что из туши тонкими струйками стекают расплавленное серебро и золото. В желудке у свиньи они обнаружили человеческие пальцы с обручальными пальцами, несколько цепочек с крестиками, золотые дужки от очков. Голодные свиньи сожрали своих убитых хозяев. Из туш накапало столько жира, что пьяные солдаты начистили им сапоги и смазали ружья. Они пировали четыре дня.