Хорошо поработав с утра, Анни, чуть слышно напевая, вышла из часовни, намереваясь посидеть у фонтана и порадоваться солнышку.

Но когда она встала на пороге большого зала, звуки замерли у нее на губах. Во дворе уже строилась виселица для Питера Мэтленда, и она ясно видела деревянные столбы.

Три дня стучали молотки и визжали пилы, наполняя смертельным ужасом летние дни и сердце Анни. Однако она продолжала трудиться, умывала больных, подавала им воду и суп, меняла повязки и белье, но ничто не могло надолго отвлечь ее от того зловещего, что происходило во дворе.

— Это для нас? — к концу третьего дня спросил Джосия. — Для кого там строят виселицу?

Он был все так же худ, но после того, как Анни почистила ему рану, а Кэтлин наложила шов, он быстро шел на поправку.

Анни вылила последнюю ложку супа в его раскрытый, как у цыпленка, рот.

— Конечно же, нет, — ответила она. — Это для человека по имени Питер Мэтленд. Во время беспорядков он застрелил студента в Моровии. Его судили, вынесли смертный приговор и теперь повесят.

У Джосии округлились глаза. Он и Анни не стали друзьями, но между ними понемногу крепло доверие друг к другу, хотя он все еще держался настороженно и даже временами воинственно.

— Он мятежник? Этот Мэтленд?

— Нет, — ответила Анни, с легким стуком опуская ложку в деревянную чашку и развязывая узел фартука. — Он один из солдат принца. А мятежником был как раз убитый студент.

Джосия не смог скрыть изумления.

— Вы уверены, мисс, что правильно поняли?

Еще бы не уверена, подумала Анни. Я видела, как это было, и из-за моих показаний его осудили.

— Да, — сказала она, решив не вдаваться в подробности. — Перестань волноваться и постарайся поспать.

— Вам бы самой последовать этому совету, — заметил с соседней койки бородатый Том. Как и Джосия, он быстро поправлялся, зато третий раненый был готов отдать Богу душу. — Не верите мне, посмотрите в зеркало, какая вы бледная. И синяки у вас под глазами.

— Кто из нас сиделка? — спросила Анни, постаравшись весело улыбнуться Тому, который ей очень нравился, несмотря на грубые манеры и дикий вид. — Ты или я?

Том фыркнул, но его глаза смотрели на нее серьезно и ласково.

— Да вы настоящая Флоренс Найтингейл, мисс. Вам бы пора и о себе подумать. А вы только о нас и о нас. Вот свалитесь, помяните мое слово. Кто-то должен позаботиться о вас.

Анни уныло оглядела большую комнату. Почти все больные уже покинули ее, чтобы включиться в беспокойную жизнь замка, оставалось всего четверо. Да еще трое раненых мятежников.

— Я превосходно себя чувствую, — слукавила она.

Колени у нее подгибались, и она чувствовала, что в любую минуту может упасть, с желудком творилось такое, что она с самого утра не могла проглотить ни крошки. Шум со двора пробирал ее до костей.

— Вам его в самом деле жалко? — переспросил Том с искренней заботой. — Солдата, которого повесят?

Горечь подкатила к горлу, и Анни судорожно проглотила ее.

— Да, — ответила она. — Но мне жалко и того человека, которого он убил.

Она опять словно была на рыночной площади в Моровии, и видела совсем молоденького студента, медленно падающего в фонтан, потом алую ленту в воде.

— Она богатая, — вмешался в их разговор Джосия. — Она с ними заодно. Просто ей хочется, чтобы беднягу вздернули где-нибудь подальше, и она бы ничего не видела и не слышала.

У Анни вспыхнули щеки, и от ярости так закружилась голова, что она испугалась, как бы ей не потерять сознания. Она уже хотела возразить, но Том опередил ее.

— Ты забыл, — спросил он, сверкая глазами, — что говоришь с женщиной, которая спасла тебе жизнь?

Джосия покраснел, но его настроение не изменилось, и он скрестил руки на груди.

— Не забыл, — процедил он. — Но и не забыл, что она меня чуть не убила.

Немного успокоившись за те несколько минут, которые ей дал Том, Анни вздернула подбородок и перешла к третьей кровати. Лежавшей на ней раненый выглядел скверно — худой, со старыми шрамами, паутиной покрывавшими кожу серо-голубого цвета. У него были не такие тяжелые раны, как у его товарищей, но он никак не шел на поправку.

Внезапная тишина, воцарившаяся в комнате, насторожила Анни, и она повернулась к двери.

Вошел мистер Барретт. Не глядя на Анни, он пересек комнату и остановился между кроватями Тома и Джосии.

— Вижу, вы оба довольно окрепли, чтобы ответить за свое предательство, — заявил он. Потом посмотрел на лежавшего без сознания третьего мятежника. — Вашему товарищу везет меньше.

У Анни перехватило дыхание. Она не пошевелилась, лишь крепко сжала пальцы в кулаки.

— Мистер Барретт, — позвала она, собрав все силы, какие у нее еще оставались.

Напряжение последних недель сказалось на друге и советнике Рафаэля. Он похудел, и Анни увидела стиснутые зубы и жесткое выражение в глазах, когда он повернулся к ней.

— Покиньте нас ненадолго, мисс Треваррен. Пожалуйста, — попросил Барретт, не забывая о своей обычной вежливости.

Понимая, что она не может ничего изменить, Анни впала в отчаяние.

— Эти люди еще больны, — произнесла она дрожащим голосом. — Прошу вас, сэр, чтобы вы не причинили им вреда во время допроса.

Мистер Барретт поднял одну бровь, и его лицо исказилось в невеселой усмешке.

— Не сомневайтесь, мисс Треваррен, — ответил он, промедлив пару минут. — Я обещаю вам, что буду сдержанным, если не доброжелательным.

Анни, все еще колеблясь, поглядела на Тома, и Том, улыбнувшись, показал ей взглядом на дверь.

Оглядываясь через плечо, Анни неохотно вышла из лазарета. За ней молча последовали две крестьянки, которые помогали ей ухаживать за больными.

Стук молотков бил ей в уши. Он отталкивал Анни, но в то же время необъяснимо привлекал ее, и она пошла на него, как ребенок, привлеченный звуками дудочки. В большом зале уже начались приготовления к свадебному торжеству. Вносили длинные деревянные столы, и повсюду сновали слуги с щетками и вениками.

У Анни болезненно сжалось сердце.

Снаружи ослепительно светило солнце, воздух был прозрачным, и пахло соленым ароматом моря. Виселица, на которую Анни до сих пор успешно избегала смотреть, неясно вырисовывалась на фоне сияющего голубого неба в качестве безобразного памятника добродетелям рода человеческого.

Анни глядела на нее, прикрыв одной рукой глаза, и ее мысли путались. Она не могла не думать о завтрашней казни, но и не могла не думать о мистере Барретте, допрашивающем Тома и Джосию. Ну, просто наседка, которую оторвали от цыплят!

— Ужасная картина, да?

Анни вздрогнула, потом повернула голову и увидела Люсиана. Она вся затряслась, подумав о том, как незаметно он подкрался к ней.

— Да, — только и сумела выдавить она из себя.

Ее глаза привыкли к яркому свету, и она увидела на помосте Рафаэля и еще одного мужчину, залитых полуденным солнцем. Они стояли, нагнувшись, и проверяли крышку люка, которая должна была уйти из-под ног Питера Мэтленда. Вот тут Анни задрожала по-настоящему.

— Забавно, правда? — ласково спросил Люсиан. — Это ведь Рафаэль приказал построить ее. А он умный человек, я имею в виду моего брата, и я уверен, он думает о том, что тоже, возможно, будет стоять там с веревкой на шее.

Живо представив картину, нарисованную Люсианом, Анни в ужасе закрыла рот рукой. Ее затошнило, но она быстро справилась с собой, правда, от глаз Люсиана ничто не могло укрыться, и он горько усмехнулся.

— Это не игрушки, Анни, не прекрасная сказка. Раньше или позже, но ты перестанешь изображать сиделку и притворяться, что все кончится хорошо. Хорошо не кончится. Бавия гибнет, и Рафаэль — тоже. — Он сделал широкий жест рукой, показывая на замок, стены… — Это всего лишь иллюзия. Беги, Анни, прежде чем это рухнет.

Слезы обожгли Анни глаза.

— Не могу, — прошептала она.

— Ну и дура.

Анни шмыгнула носом и выпрямилась.