Анни как будто начала что-то понимать и удивилась, как не догадалась об этом раньше.

—  Ты хочешь, чтобы я стояла на венчании вместо тебя?Я этого не сделаю!

Она скрестила руки, хотя уже чувствовала, что ее решимость слабеет.

— Ты слышишь меня, Федра Сент-Джеймс? Я этого не сделаю!

Но Федру она не обманула.

— Сделаешь, — рассудительно убеждала она, — потому что ты знаешь, речь идет о всей моей жизни. Подумай, Анни… Мое счастье… Может быть, мой рассудок в твоих руках.

— Нет, — ответила Анни, но это прозвучало не слишком уверенно.

Она всегда опекала Федру, а от привычек трудно отказываться.

— Пожалуйста, — молила Федра, крепко сжимая руки Анни. — Ты моя единственная надежда.

Анни настороженно поглядела на служанок, но они были заняты уборкой и болтовней друг с другом.

— Почему бы тебе не пойти к Чандлеру и не сказать ему правду?

— Он знаето моих чувствах, — сказала принцесса, — но его это не беспокоит. Хотя сейчас положение в Бавии изменилось, мистеру Хэзлетту все равно выгодно жениться на мне. Анни, ты знаешь Рафаэля… он принесет меня в жертву, как козу, но не поступится своей драгоценной гордостью.

Анни закрыла глаза. Месяц назад она нашла бы что возразить подруге, но теперь она знала — Федра права. Для Чандлера Хэзлетта и для Рафаэля брак не был завершением любви, он был договором, выгодной сделкой, обменом собственности на собственность.

— Кто же этот таинственный человек, которого ты любишь? — спросила Анни после минутного молчания.

Федра опустила глаза и принялась разглядывать свои изящные руки на коленях.

— Пока я не могу тебе сказать, — ответила она.

— Ты мне не доверяешь?

— Ну что ты! — искренне воскликнула принцесса, и слезы опять потекли по ее щекам. — Я знаю, ты никому не скажешь даже под угрозой смерти. Это я не смею. Если кто-нибудь услышит, не дай Бог, дойдет до Рафаэля. И тогда никто не знает, что будет.

Анни как будто обиделась за Рафаэля.

— Ты действительно думаешь, что твой брат может убить этого человека?

Федра достала носовой платок и вытерла слезы.

— Ты бы меня не спрашивала, если бы Рафаэль не вскружил тебе голову, — шмыгнув носом, проговорила она. — Ты не видишь его недостатки.

Анни улыбнулась. Она неплохо знала слабости Рафаэля, но принимала их как часть его личности.

— Ты говоришь о его нестерпимом высокомерии? Или о его упрямстве? Или, может быть, о его ужасной гордыне?

Федра сбавила тон.

— Ну, помоги мне, — едва дыша, взмолилась она. — Поможешь?

— Не знаю, — ответила Анни. — Я должна подумать.

— С каких это пор ты думаешь, прежде чем что-то делаешь?

Анни, не торопясь с ответом, несколько минут наблюдала за работой девушек.

— Многое изменилось с тех пор, как я приехала в Бавию, — наконец сказала она. — Возможно, я повзрослела.

С этими словами Анни поднялась и вышла из часовни, оставив принцессу одну. Она отправилась в холодные пыльные комнаты позади кухни, куда перенесли больных. Три оправившихся от ран мятежника, которые участвовали в злополучном нападении на замок, лежали у дальней стены. Двое спали, а третий мрачно смотрел на потолок.

Анни взяла кувшин с водой, чистую кружку и подошла к нему.

— Здравствуй, — сказала она.

Солдат уставился на нее черными наглыми глазами, но она заметила непроизвольное движение его губ, когда он понял, что у нее в руках.

Анни наливала воду в кружку, и он, не сводя глаз, следил за вожделенной струей.

— Меня зовут Анни Треваррен, — сообщила она. — А тебя?

— Зачем тебе? — огрызнулся он. — Чтобы выбить мое имя на надгробном камне?

Анни улыбнулась, и прижала кружку к его губам. Он пил с жадностью, то и дело захлебываясь.

— Не думаю, что он тебе пригодится в ближайшее время, — продолжала она. — Я имею в виду надгробный камень. Хочешь есть?

Он откинулся на подушки. Его каштановые волосы спутались и взлохматились, как грива дикого пони, и кожа под слоем грязи была очень бледной.

— Нет, — ответил он, хотя в животе у него заурчало.

— Как тебя зовут? — настаивала Анни и, выпытывая эти сведения, она опять поднесла чашку к его рту, но держала ее на расстоянии. — И не ври. Нет смысла.

— Джосия, — неохотно выдавил он. — Джосия Воэн.

Анни позволила ему напиться, хотя потребовала, чтобы он не торопился. Оторвавшись от кружки, он стал совсем белым от изнеможения. На грязной повязке на правом плече проступила кровь.

Джосия отвернулся, когда Анни отодвинула бинт и заглянула под него.

Его задел осколок шрапнели, и рана сильно воспалилась. Анни подумала, что, наверное, скоро и впрямь понадобится надгробный камень.

— Надо почистить рану, — сказала она. — У нас нет ничего, кроме доброго шотландского виски, так что, боюсь, тебе придется потерпеть.

Джосия был совсем юным, лет семнадцати, не старше, и Анни заметила страх у него в глазах, хотя он старался спрятать его.

— Его высочество принц, верно, хочет привести своих пленников в приличный вид, прежде чем разрубить их на куски, как кроличьи тушки.

Анни содрогнулась, но ответила твердо.

— Господи Боже мой! Такое было запрещено уже много столетий назад. Хотя не могу поручиться, что тебя не ждут неприятности.

Она пошла за бутылкой виски и чистыми бинтами. Кто-то, наверное, Кэтлин или одна из ее практичных помощниц, разорвали старые простыни на длинные узкие полосы.

— Измена карается смертью, — Джосия сообщил Анни, едва она принесла стул и уселась возле него, положив на колени бутылку и бинты. — Меня должны расстрелять за то, что я сделал, Или повесить.

Анни размотала бинты и приготовилась заняться раной. Ее бабушка Лидия много раз говорила, что спиртом можно иногда остановить инфекцию.

— На твоем месте, — процедила она сквозь зубы, — я бы не пугала себя всякими ужасами, особенно такими мелодраматическими, как виселица или расстрел. Мне кажется, у тебя и сейчас хватает проблем. — Она вздохнула. — Теперь соберись с духом, Джосия. Будь мужчиной. Предупреждаю, такой боли ты еще не знал.

Джосия стиснул зубы и закрыл глаза.

Анни налила в рану виски.

Джосия завопил и потерял сознание.

Анни еще не успела опомниться, как раненый, лежавший по соседству, вскочил и заорал:

— Что ты с ним сделала? Что ты сделала?

К счастью, и Кэтлин и солдаты Рафаэля еще не ушли, и разъяренный мятежник был схвачен прежде, чем успел добраться до Анни.

— Осторожней! — воскликнула она, когда двое солдат швырнули его на тюфяк. — Он только хотел помочь своему другу!

Солдаты неохотно отошли, но Анни увидела ярость в их глазах и вздувшиеся мускулы на их руках, и испугалась.

Когда они ушли, Анни повернулась к Джосии и с облегчением заметила, что он приходит в себя. Тогда она подошла к соседнему тюфяку.

Человек, который на нем лежал, был средних лет и совсем не похож на Джосию — коренастый, плотный, с рыжей бородой и спутанными волосами, из которых торчали колючки и солома.

— Совсем мальчишка, — проворчал он. У него была забинтована грудь, и он тяжело дышал. — Он ни о чем не знал, когда прибился к нам.

У Анни сжалось сердце, но она знала, что жалостью не поможешь, поэтому она сдерживала себя.

— Ему нечего меня бояться, — торопливо проговорила она. — Я здесь гощу. У меня нет власти.

На мгновение он закрыл глаза, а когда заговорил снова, его голос был хриплым от нахлынувших не него чувств.

— Ты хотела помочь, — прошептал он. — А я услышал, как он кричит, и подумал…

— Ты подумал, что я мучаю твоего друга. Я не обижаюсь на тебя, и ты не обижайся.

— Том! — донесся тихий голос Джосии с соседнего тюфяка. — Не позволяй ей лить виски на твои раны.

Том собрал все силы, чтобы его голос звучал спокойно и даже весело.

— Ага! Но если она это сделает, черт возьми, будь уверен, ты не услышишь от меня ни звука, а то кричит тут…

Анни засмеялась и нагнулась взглянуть на рану Джосии. Кэтлин тем временем подошла к Тому, а одна из женщин из деревни склонилась над третьим мятежником, который только что проснулся.