Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Кончено! — крикнула принцесса. — Нас убьют!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Оранжевые и багровые языки пламени метались в темноте, поглощая нищету и роскошь, мечты и кошмары, верных и повстанцев. Хаос царил в ночи, и, когда Рафаэль смотрел на пылающий город из высокого окна парламента, его чувства были самые противоречивые.

Естественно, он был в отчаянии, потому что мир, который он знал и — несмотря на все его недостатки — искренне любил, мучился и умирал. В то же время он радовался тому, что Анни сейчас в безопасности за старинными стенами замка Сент-Джеймс. Его душу разрывали страдания и мятежников, и патриотов Бавии.

Но вместе с тем Рафаэль был счастлив. Анни Треваррен отдалась ему, и ее тело подарило ему восторг, какого он никогда прежде не испытывал. Анни опустошила его, исчерпала все потайные резервы его страсти, взяла все, что он только мог ей дать. Но, доведя его едва ли не до полного разрушения, она воскресила его.

На мгновение Рафаэль закрыл глаза и погрузился в сладостно-мучительные воспоминания о том счастье, которое он нашел в объятиях Анни, однако жестокое настоящее мешало ему предаваться приятным размышлениям и не оставляло его надолго.

На этот раз подошел невесть откуда взявшийся Барретт.

— Армия ждет твоего приказа — защищать Моровию или спасаться бегством, — торжественно произнес Эдмунд Барретт. — Ты принял решение?

Рафаэль молча прощался с родной страной, которую он знал и которая, возможно, всегда существовала только в его воображении — необозримые зеленые луга возле моря, где в ярко раскрашенных повозках странствуют ремесленники и пасутся среди холмов овцы. Решение уйти вызывало боль, как рана от копья.

— Конечно, — ответил он, переведя взгляд на бледное, встревоженное лицо Барретта. — Прошу тебя собрать отряд для защиты крестьян и мелких землевладельцев от мародерствующих мятежников. Я хочу вернуться в замок Сент-Джеймс. Надо обвенчать Федру, а потом ты, Барретт, проводишь мою сестру и ее мужа до границы Франции.

Барретт помрачнел. Тень разочарования или злости мелькнула в его глазах. Рафаэль толком не разобрал.

— А потом?

— Потом ты можешь идти на все четыре стороны. Распустишь своих людей и поедешь, куда хочешь. Ну, например, в Америку или в Австралию. На твое имя открыт счет в лондонском банке, там хватит на первое время.

Несколько минут Барретт молчал. Он смотрел в окно на горящий город. Наконец, все еще не поворачиваясь к Рафаэлю, он спросил:

— А что ты?

Рафаэль вздохнул, изо всех сил сохраняя спокойствие.

— Мы это уже обсуждали. Я останусь в Бавии.

— До тех пор, когда тут все разрушат, а тебя со связанными руками приведут в главный двор и повесят? — спросил Барретт.

Он не повысил голос, но его слова прозвучали язвительно.

Рафаэль сжал зубы, однако заставил себя расслабиться.

— Как мелодраматично, Барретт, — проговорил он. — Почему бы тебе не попробовать себя в писании пьес?

— Послушай, черт побери! — проскрежетал Барретт. — Я не уеду из этой проклятой страны без тебя. Если для этого мне придется избить тебя до потери сознания и увезти отсюда в мешке из-под ячменя, я это сделаю. — Задохнувшись от ярости, он остановился. — Боже мой, — продолжал он, — неужели ты, Рафаэль, думаешь, что я смогу жить спокойно, бросив в беде лучшего друга?

Ненадолго отвернувшись от окна, в котором плясало адское пламя, Рафаэль мягко проговорил:

— Твоя ответственность за меня закончится, Барретт, как только ты проскачешь по подъемному мосту замка Сент-Джеймс. Возможно, было бы лучше — и добрее — если бы ты оставил свои заботы уже сейчас.

На лице Барретта отразилась нешуточная внутренняя борьба.

— Мы дружим больше двадцати лет, — заметил он, едва сдерживая рвущийся наружу гнев. — При чем тут ответственность, Рафаэль? На мосту или сейчас — это конец, правда?

Рафаэль был на пределе: он всей душой боялся разрыва с Барреттом. Только прощание с Анни было страшнее этого. Но он считал необходимым подвести черту, чтобы ничто больше не связывало его и не мешало ему. Вот почему он старался говорить резко, большими шагами меряя комнату от окна к двери и обратно.

— Ради Бога, Барретт, ты бушуешь как женщина, которую только что бросил любовник. Успокойся и держи свои чувства при себе или уходи в отставку — либо одно, либо другое. У меня нет ни времени, ни желания выслушивать твои чувствительные откровения.

Барретт вскипел. Рафаэль чувствовал, что от него пышет жаром, как от раскаленной печи, но ничего больше не сказал до тех пор, пока они не спустились по широкой лестнице в огромный зал с мраморным полом. Здесь, вытянувшись по-военному, Барретт холодно, с официальной отчужденностью обратился к принцу:

— Я хочу посоветовать вам, сир, как можно скорее уехать из Моровии, — проговорил он, безразлично глядя куда-то мимо левого уха Рафаэля. — Эскорт будет готов через пятнадцать минут. Я думаю, к этому времени вы решите, что делать с арестованными: Ковингтоном и остальными.

У Рафаэля затвердела шея и тотчас разболелась голова. Он не мог отдать этих людей мятежникам, но и их освобождение, особенно во время революции, было бы воспринято как пародия на справедливость.

— Пусть сидят под стражей до суда, — ответил он.

Барретт ничего не сказал, лишь холодно кивнул и пошел к лейтенанту, который стоял неподалеку в ожидании приказаний.

Через четверть часа, в точности как и говорил Барретт, большой отряд ждал их на улице позади неосвещенного здания парламента. Примерно человек пятьдесят, подумал Рафаэль. Лошади оседланы… Ковингтон и его отщепенцы вышли из военной тюрьмы, в которой провели предыдущую ночь. Они все, со скованными за спиной руками, разместились в двух тюремных фургонах.

Рафаэль с бесстрастным видом наблюдал за арестованными, не в силах забыть измученную Фелицию, ее неистовые мольбы, ее дрожавшие руки. Чем он мог ее утешить? Как ни тяжело было ему отказывать ей, но юноша убит, несколько торговцев ранены, не счесть убытков. Он поступил бы несправедливо, если бы освободил Ковингтона и остальных.

Рафаэль уже вскочил на коня, когда к нему подъехал Люсиан и насмешливо отдал честь.

— Уделите мне минуту вашего времени, сир, — сказал он.

Его возбужденный гнедой перебирал ногами и стучал копытами по каменной мостовой.

Рафаэль не обратил внимания на сарказм в тоне и манерах Люсиана и ответил ему, как ответил бы любому солдату.

— В чем дело?

Люсиан подъехал ближе и таинственно прошептал:

— Наверно, было бы справедливо, мой высокомерный незаконный брат, если бы я оставил при себе сведения и позволил вам мчаться прямо в ожидающую вас засаду. Только ради Федры и, конечно же, Анни, я не поддамся соблазну!

Рафаэль, сам того не ожидая, с силой толкнул брата в спину, так что Люсиан чуть не вывалился из седла. Юноша неожиданно быстро пришел в себя, вытер кровь в углу рта и посмотрел на Рафаэля с неприкрытой ненавистью.

— Мне много раз хотелось, — яростно выдохнул Рафаэль, — сделать то, что я сделал. Оставь меня в покое, Люсиан, иначе — клянусь всем, что мне дорого — я сброшу тебя с лошади и изобью до бесчувствия.

Люсиан немного отступил для безопасности, и когда вновь заговорил, в его голосе звучало вежливое сожаление.

— Мятежники хотят Ковингтона и его бандитов, — сообщил он, кивая в сторону тюремных фургонов. — Ты можешь спасти многие жизни и свою собственную тоже, если отдашь их сейчас.

Рафаэль положил ладонь на луку седла и настороженно прищурился, когда спросил брата:

— Откуда ты знаешь?

Молодой солдат улыбался, хотя его слова звучали жестко и пренебрежительно.

— Я слышу много важных разговоров теперь, когда меня выгнали из королевского дома.

Рафаэль приостановился, пропуская вперед Барретта.

— Скажи своим приятелям, кто бы они ни были, что этих солдат будут судить в замке Сент-Джеймс, и их судьбу решат присяжные из простых людей, из крестьян или фермеров… Но не толпа.

37
{"b":"150460","o":1}