Снова раздался смех. Потом один из ее молодых людей закричал:

— Мне двадцать, Фанни. Сколько раз двадцать укладывается в сорок?

Смех стал громче. Фанни сияла, она уперлась руками в бока и повернулась к говорившему.

— Не один раз, — воскликнула она. Публика просто завыла. — Во всяком случае, послушайте вы, болваны, у меня есть многое, что делает меня счастливой сегодня вечером. Вы видите, вон там стоит мой сын Люк, хотя ему хотелось бы сейчас залезть под камень. Так вот, он сделал меня гордой. Его приняли в Гарвардский университет, и они так сильно желали заполучить его, что собираются платить полностью за его обучение. Как вам это нравится, ведь он из семьи Кастил, а?

Люк поднял голову, его лицо в этот миг было таким красным, что я подумала, что его сейчас охватит пламя. Все повернулись и уставились на него.

— Ну, Люк, дорогой, ты хочешь сказать речь в этой связи или ты думаешь, что эти туземцы не поймут тебя?

Люк ничего ей не ответил.

— Это не имеет значения, не беспокойся, дорогой. Я могу говорить за нас обоих, а когда я приеду в Гарвард, я покажу этим профессорам одну штучку или пару.

— Конечно, ты им покажешь, Фанни, — заорал кто-то.

Затем оркестр грянул «Счастливого дня рождения» и толпа начала петь. Фанни, стоя на бачке, приняла горделивую позу и широко улыбалась, глядя на мою мать и на меня. Когда пение закончилось, все начали аплодировать, а с полдюжины молодых людей бросились помогать Фанни слезть на землю.

Несколько минут спустя наше внимание привлекли двое мужчин, которые начали толкать друг друга. Один из них обвинял другого в том, что тот влез перед ним в очередь за пивом. Их приятели, вместо того чтобы развести забияк, стали еще больше подстрекать их, пока не началась драка. Тогда гости бросились разнимать их. Вся эта сцена показалась отцу забавной.

— Я хотела бы уехать, Логан, — твердо заявила мать. — Это празднество становится все хуже и хуже.

— Подожди одну минуту, — сказал отец и поднялся, чтобы подойти поближе к дерущимся. Через общий шум до меня доносился смех тети Фанни. Ветер усилился, и гирлянды лампочек над лужайкой стали раскачиваться из стороны в сторону. Транспарант, висевший над гаражом, оторвался с одной стороны и болтался теперь в ночи, как флаг во время военной баталии.

Тетя Фанни устремилась к месту драки.

— Что это за подобие драки в мой день рождения? — потребовала она объяснения, уперев руки в бока.

Трое ее молодых поклонников начали описывать ссору. Слушая их объяснения, она с трудом держалась на ногах. Люк подошел к ней сзади, посмотрел на меня и покачал головой. Мама вдруг бросилась вперед и схватила отца за руку.

— Логан, я хочу поехать домой, сейчас! — настойчиво повторила она. Он смотрел на нее какое-то время, потом кивнул головой. Она подвела его ко мне.

— Пойдем, Энни. — Судя по ее гневному лицу, она была готова взорваться в любую секунду.

Я молча последовала за матерью. Отец плелся сзади. Но еще до того, как мы дошли до своей машины, Фанни заметила нас и закричала:

— Куда ты направилась, Хевенли? Мой праздник только еще начинается!

Я обернулась, но мать сказала мне, чтобы я шла прямо к машине. Смех Фанни следовал за нами, как хвост за воздушным змеем. Отец ковылял вслед за нами и подошел, когда я уже забралась на заднее сиденье.

— Ты можешь вести машину? — спросила его мать.

— Конечно, могу. Я не понимаю, из-за чего ты так заволновалась. Два парня немного поспорили. Что в этом особенного? Теперь они снова лучшие друзья.

Он влез в машину и стал шарить по карманам в поисках ключей.

— Ты слишком много выпил, Логан. Я знаю, что ты уже принял спиртное до того, как мы отправились на это торжество.

— Ну и что? Для этого и существуют приемы, разве не так? — ответил он с удивительной четкостью.

— Нет, — твердо заявила мать.

Наконец он нашел ключи и сконцентрировал все свое внимание на том, чтобы вставить в гнездо ключ от зажигания. Я никогда не видела отца таким смущенным. Внезапно капля дождя ударилась о переднее стекло. За ней последовала еще одна и еще.

— Кажется, на прием собирается хлынуть дождь, — проговорил он хмуро. — В любом случае Роланд был прав.

— Это самое лучшее, что могло бы произойти, — заметила мать. — Это охладит их всех, — добавила она, внимательно посмотрев на него. — Всем полезно немного остыть.

Отец включил мотор, и мы рванулись вперед.

— Что ты этим хочешь сказать? — Он повернулся к матери и воинственно посмотрел на нее.

— Тебе не нужно было позволять ей целовать себя и так вульгарно с тобой обходиться, Логан. Все видели это.

— Ну и что я, по-твоему, должен был делать? Драться с ней?

— Нет, но тебе не надо было быть таким податливым и проявлять излишнюю солидарность.

— Солидарность? О, перестань, Хевен. Это нечестно. Ко мне пристали, я…

— Сбрось скорость, дождь усиливается, и ты знаешь, какими становятся эти дороги, — предупредила его мать.

— Я не хотел танцевать с ней, но я подумал: если откажусь, то никто не мог бы поручиться за то, что она могла бы сказать или сделать. Фанни была пьяна, как индеец в субботу вечером, и…

— Медленнее! — закричала мать неистово. Потоки воды заливали теперь переднее стекло, и дворники были бессильны справиться с ними.

Мне было очень неприятно видеть своих родителей в таком состоянии. Я понимала, что подобные стычки случаются между ними только тогда, когда дело касалось тети Фанни. Каким-то образом ей всегда удавалось вносить раздор между ними, посыпая соль на старые и новые раны. «Очень плохо, — подумала я, — что она не убежала с кем-либо из своих молодых кавалеров и не оставила Люка жить с нами. Тогда мы смогли бы быть действительно счастливой семьей и никогда бы не беспокоились о том, что может возникнуть неприятная ситуация, подобная сегодняшней».

— Я ничего не могу разглядеть! — закричала мама.

Но отец ее не слушал.

— Можешь себе представить, что творится теперь там? — сказал он со смехом. Затем он посмотрел на маму. — Прости меня, если я причинил тебе боль, Хевен. Честное слово, я только пытался…

— Логан, не отрывай глаз от дороги! Эти бесконечные повороты…

Дорога вниз в Уиннерроу была крутой и с резкими поворотами. Дождь, надвигаясь с востока, обрушился теперь на склоны горы. Неровное управление машиной моим отцом бросало меня из стороны в сторону на заднем сиденье автомобиля. Я потянулась вверх и ухватилась за ручку, которая была над окном.

— Ты знаешь, что я не имел в виду сделать что-либо… — начал он снова, но мать оборвала его.

— Хорошо, Логан, — перебила она, подчеркивая каждое слово. — Мы поговорим об этом, когда доберемся до дому.

Внезапно, в то время как мы приближались к крутому повороту, перед нами возник автомобиль, который поднимался вверх по той же дороге и в значительной мере заехал на нашу сторону.

Я услышала крик матери и почувствовала, что наш автомобиль бросило вправо. Потом я ощутила, как сработали тормоза…

Последнее, что я помню, был отчаянный крик мамы и постоянно всхлипывающий голос отца, произносящий мое имя: «Энни… Энни… Энни…»

Я с огромным усилием открыла глаза. У меня было такое ощущение, что мои веки как будто плотно сшиты. Я постоянно моргала, и с каждым разом мои веки открывались и закрывались все легче.

Где я находилась? Белая комната, на потолке — уродливый пластиковый плафон. А эта кровать… она пахла крахмалом, и белье было таким грубым. В моих ушах тихо позванивал колокольчик.

— Энни! Сестра, она открывает глаза. Сестра… сестра!

Я медленно повернула голову, которая, казалось, была сделана из камня, как бюст Джефферсона Дэвиса [2]во дворике школы в Уиннерроу. Женщина во всем белом, медицинская сестра, приложила пальцы к запястью моей правой руки, чтобы проверить пульс. Я также заметила, что к моей руке прикреплена трубка от капельницы.