Саша побледнела:

— Ты убил его.

— Кого? — Тинни смотрел на нее в недоумении. — В той перестрелке погибло несколько человек, но это не имеет никакого значения, главное, что ты не пострадала.

— Зачем я тебе? — Саша остановила уже готовые вырваться у него слова. — Только не говори, что у тебя проснулись отцовские чувства.

Тинни пожал плечами:

— Ты сильно все усложняешь. Мне жаль, если люди, которых я нанял, потревожили тебя в неудачный момент, но они не были осведомлены обо всех деталях, — произнес он, намекая на их природу.

— Забудь. Зачем? — Теперь она определенно хотела получить ответ на свой вопрос. На вопрос, ради чего погиб Тим, до которого Тинни даже дела не было.

— Тебе пора научиться многим вещам. Принять свою суть. И оставить детство в прошлом.

— Под детством ты понимаешь человечность? Но разве не это тебя во мне так привлекает?

— И это тоже, — он даже не смутился того, что кто-то вытащил на поверхность его истинные мотивы.

Саша смотрела на него молча и не знала, о чем еще говорить. На Тинни было абсолютно бесполезно орать или впадать при нем в истерику: он не то что не огорчился бы, а просто не понял.

— Не нужно было меня спасать. — Саша поднялась, готовая покинуть комнату в том, в чем была.

— Не делай глупостей. Мы нужны друг другу. Изучи свои возможности, стань собой. — В ответ на ее гневный взгляд он лишь продолжил: — И позволь мне исследовать тебя.

— Убирайся.

Тинни не сдвинулся с места, словно она ничего только что не говорила.

— Оставь меня, — уже спокойнее произнесла она.

— Это означает «да»? — невозмутимо уточнил Тинни.

— Да, — выдавила из себя со злостью Саша, готовая запустить в него фарфоровой вазой с прикроватного столика. Но Тинни, очевидно, удовлетворился ответом, потому что прекратил донимать ее своими бесчувственными фразами и выполнил просьбу: оставил ее одну.

Как только дверь за ним закрылась, Саша рухнула на кровать и разрыдалась. Она проклинала себя за то, что втянула во все это Тима, потом за то, что позволила этому мрачному ублюдку обосноваться в ее душе, потом просто свернулась клубком, судорожно подрагивая на постели. А перед глазами прокручивались по кругу последние кадры из перестрелки. Это и все, что осталось ей на память, лучшие фото их недолгой жизни. И не лучшее начало новой. Или жизнь всегда должна начинаться в крови?

Свет за окном становился все ярче, а на душе у Саши было темнее самой безнадежной норы. И не хотелось ни на йоту проникать в тайны реберфов, постигать их искусные навыки использования людей, практиковаться и помогать в реализации амбиций ее так называемого отца.

Тинни не убивал Тима нарочно, не рассматривал его, как сопутствующие потери, просто ничего о нем не знал. Но от этого не становилось легче, совершенно, и так и не возникшие родственные отношения оборачивались чем-то абсолютно недостижимым, как луна для мотылька.

Саша вытерла слезы и посмотрела на сжатую в кулаке простыню: только домашние девочки распускают нюни, а она уже не одна из них, больше нет. Она научится всему, что ей предложат, и станет свободной, ото всех, и будет сама решать, что делать.

— Эй!

Тоненькое личико уже знакомой служанки тут же показалось в дверях.

— Тут есть какая-нибудь одежда?

Девушка в ответ затараторила что-то на французском.

— Отлично, мне что, сначала придется примерить тебя? — мрачно пошутила Саша, подходя к окну и отодвигая занавеску. Да так и застыла на месте, забыв и о девушке, и об одежде: ее взгляду открылись улочки, дома и силуэт Сакри-Кер на холме, который сложно было с чем-то перепутать.

Запахи в лаборатории сводили Сашу с ума. Временами ей казалось, что смесь машинного масла и селитры в сумме дают запах бутербродов из лавки на углу Мони и Тартан. Она сидела на высоком табурете в белом халате и представляла себя безумной профессоршей, делающей потрясающие открытия, при этом весело болтая ногами и наблюдая с ухмылкой за работой Стэна.

Тинни познакомил ее со своим лаборантом всего пару недель назад, но Стэн был настолько увлеченным и одновременно неприспособленным к жизни, что Саша не испытывала рядом с ним никакой неловкости. Он торчал в лаборатории почти с обеда и до глубокой ночи. По утрам Стэн работу не жаловал, но только потому, что ему далеко было добираться до дома, а даже если он и ночевал на рабочем месте, когда задерживался, потом долго отсыпался, восполняя ночные бдения.

— А можно вселиться в животное? — неожиданно спросила Саша, и Стэн даже оторвался от своего занятия.

— В принципе, можно, но это никто не практикует.

— Почему?

Стэн скривился, будто съел незрелую сливу. У него всегда было такое выражение лица, когда Саша задавала вопросы, ответы на которые, по его мнению, были очевидны.

— Потому что животные недоразвиты по сравнению с человеком. Предвосхищая твой следующий вопрос: и в слепых, глухих, безногих и убогих реберфы также не вселяются.

— Но ведь это должно быть интересно: кошачья грация, ловкость, к примеру, инстинкты, охота…

— А как потом из всего этого выбраться?

— А в чем проблема?

— Проблема? Да ни в чем. В самоидентификации, разве что. Психика животного не способна дать адекватный ответ на находящегося у руля реберфа, она слишком примитивна. Такой реберф застрянет в животном сонном состоянии, пока там же и не погибнет.

— Жаль. А что же люди? — Не унималась Саша. — Если они так развиты, почему ничего не ощущают?

— Потому что привыкли жить в мире своих постулатов, отметая все, что не вписывается в систему — это раз. И потому, что мир вокруг и его влияние на человека настолько велики и разнообразны, что невозможно отследить тот самый момент вторжения, пока не станет слишком поздно.

— Но мы ведь должны быть невероятно близки, чтобы сосуществовать на протяжении веков вместе, разве не так?

— Омела не слишком близка дереву, однако успешно сосуществует, — отозвался Стэн. — Но если ты намекаешь на то, что корни у людей и реберфов одни и те же, то такая теория имеет право на жизнь.

— И что же это значит? Что люди были реберфами?

— Глупость, — безапелляционно осадил ее Стэн. — Одна из человеческих ветвей эволюционировала в реберфов.

— Высшая ступень эволюции, значит, — с сарказмом протянула Саша.

— Вершина пищевой цепочки, — подтвердил Стэн, и Саша погрустнела, понимая, что он прав. Реберфы питаются человеческими эмоциями, греются в их телах, тратят их деньги и играют в их жизни.

— На чем мы вчера остановились? — прервал ее размышления Стэн.

— На одновременном захвате.

Они вчера весь день развлекались в лаборатории тем, что Саша пыталась распылить себя на двух человек одновременно, а Стэн фиксировал ее потуги.

— Стэн, ничего не выйдет, — резонно заметила она, а лаборант в это время увлеченно перечитывал свои записи. — Слышишь?

— Что? — он часто выныривал из своего волшебного мира, явно не сразу начиная воспринимать реальность.

— Это бесполезно, не получится.

— Я вижу, что не получится. Но как это доказать? — взглядом исследователя он пробежался по ней сверху донизу. Странное дело: как бы на нее ни смотрел Стэн, это всегда получалось совершенно невинно. Саша ощущала себя рядом с ним, как с… даже не братом, нет, а представителем другого вида, к примеру, кузнечиком, которого он очень напоминал, худой и нескладный, коленками внутрь.

— Э, нет, хватит с меня Тинни, — замахала на него руками девушка.

— Подожди. У меня есть одна теория, — начал он, и Саша поняла, что это надолго. Никто из других реберфов не возился со Стэном, не общался на равных, поэтому он готов был растолковать ей все, от начала бытия. — Возможно, все дело в привычном мышлении.

— Ты о чем это сейчас?

— С самого рождения вы пребываете в единицу времени лишь в одном человеке. Вы ассоциируете себя с одной психикой, с одним организмом. Но если сломать этот стереотип…