Я понимаю, к чему клонит Доусон.

– О таких вещах он ничего не говорил. Ничего.

Доусон трет переносицу пальцами и некоторое время прищурившись смотрит на меня, затем раздельно произносит:

– Гибель вашего мужа, миссис Ричмонд, была обставлена им весьма основательно.

Во мне пробуждается беспокойство.

– Что вы имеете в виду?

Доусон пропускает мой вопрос мимо ушей.

– Так значит, он не упоминал о своей страховке? Непосредственно перед смертью?

– Нет.

– Сумма страхового возмещения должна быть значительной?

– Видимо, да. Так мне сказали. Раньше я этим не интересовалась. Этот вопрос мы с Гарри никогда не обсуждали.

– Вот как?

Волнение мешает мне дышать.

– Вы сказали, что он обставил свою смерть обстоятельно.

Взгляд Доусона упирается мне в лицо.

– В корпусе яхты сделаны два отверстия, в них вставлены две пластмассовые трубки, приличного диаметра. Сделано это, видимо, было для того, чтобы вода быстро заполнила внутренние полости. Потом мистер Ричмонд… – Доусон делает паузу. – Потом он задраил себя внутри яхты.

Я медленно впитываю сказанное инспектором.

– Вы полагаете..?

– Создается такое впечатление, что он действовал так в расчете на то, чтобы его тело никогда не нашли.

Несколько секунд я молчу.

– Вы думаете, что он сделал все это сознательно?

– Большинство уходящих из жизни людей оставляют предсмертные записки, миссис Ричмонд. Они стараются объяснить свой поступок. Так им легче решиться.

– Но не в том случае, когда… – Я хочу, чтобы Доусон закончил эту мысль за меня.

– Не в том случае, когда мужчина думает о финансовом благополучии оставшейся семьи. В таких случаях человек действует не по обычной схеме. Заботясь о том, чтобы дать возможность жене или детям получить за себя страховку, он старается скрыть истинные обстоятельства своей смерти. Он уезжает туда, где его тело не могут обнаружить. Не оставляет никаких предсмертных записок.

Я подавленно киваю и низко наклоняю голову. Доусон допивает воду и встает.

– Спасибо за содействие, миссис Ричмонд. Я прошу извинения за беспокойство.

Я провожаю его до входной двери, где на секунду задерживаюсь.

– Вскрытие… Оно уже закончилось?

– Результаты вот-вот будут готовы.

– И… я полагаю, сомнений нет? – Я жду, чтобы инспектор помог мне, но он молчит. – Я имею в виду, в том, что случилось?

Доусон сочувственно смотрит на меня.

– Миссис Ричмонд, смерть вашего мужа не была случайной.

Я тру лоб рукой.

– Да, да, я понимаю.

Я наблюдаю, как Доусон садится в машину. За рулем молодой полицейский, который раньше уже приезжал к нам домой. Совершенно машинально, не думая о том, как это будет воспринято, я энергично машу рукой вслед отъезжающему автомобилю.

Вернувшись к детям, ловлю себя на том, что весело подмигиваю Кэти. Позже, когда остаюсь одна, начинаю анализировать произошедшее и понимаю причину своего приподнятого настроения. Я позволила себе подумать, что худшее уже позади.

– Боюсь, что пока определить точную дату невозможно, дорогая, – говорит Чарльз, останавливаясь на краю обрамляющего нашу лужайку водосточного рва и бросая на меня скользящий взгляд.

Мы говорим о похоронах.

– Почему? – спрашиваю я.

Чарльз сжимает пальцы рук и часто моргает. Уголки рта у него опускаются. Я вижу его усталое, с обострившимися чертами лицо, глубокие, почти старческие морщины на лбу. Боже, как несладко приходится ему с Энн.

– Видишь ли, в таких ситуациях дела продвигаются небыстро. Полиция должна закончить расследование. Пройдет некоторое время, прежде чем они смогут закрыть это дело.

Полагаю, Чарльз хотел сказать: «Прежде, чем они смогут выдать тело». Я смотрю вокруг. Наливающиеся золотом пшеничные поля недвижимо стоят под голубым небом. Жарко. Ни дуновения ветерка.

– Но я думаю, что полиция свою работу уже закончила.

– Я уверен, что закончила, – с нажимом произносит Чарльз. – Просто осталась еще эта бумажная волокита. Они же бюрократы.

Бюрократы. Видимо, причина не только в этом. Наверное, они все-таки что-то обнаружили при вскрытии. Эта мысль ударяет мне в голову, как и вино. Я уже выпила второй бокал, что вдвое превышает мою обычную норму.

– Значит, официальное расследование еще не закончено?

– Нет. И кто знает, сколько им еще потребуется времени. Может, недели. А может, месяцы. У меня такое впечатление, что полицейские в этих делах не торопятся.

Слова Чарльза приводят меня в смятение.

– Так значит, до похорон может пройти…

– О нет, нет. Похороны состоятся гораздо раньше.

– Ты сказал, бумажная волокита. Что это за бумаги, Чарльз?

Судя по всему, моя настойчивость его удивляет.

– Они мне сказали, что должны закончить некоторые формальности. Ничего конкретного не уточняли.

Все-таки, это касается вскрытия. Что же тогда еще? У меня бессильно опускаются руки.

Я оглядываюсь на террасу. Молли и Маргарет пьют там кофе. Кэти лежит в шезлонге, отгороженная от мира своим «вокманом», Джош стоит рядом с террасой у жаровни и орудует на решетке палочкой, затем украдкой бросает что-то на угли, от чего они пыхают сильным пламенем. Он отступает назад и озирается по сторонам, пытаясь определить, заметил ли кто-нибудь его проказу.

– Я собираюсь выставить дом на продажу, – как бы между прочим говорю я.

– Ну, теперь ты можешь сделать это… Ситуация ведь прояснилась.

Видимо, Чарльз имеет в виду, что теперь у меня будет свидетельство о смерти, и с юридической точки зрения я становлюсь вдовой.

– Мне не хотелось бы делать этого до похорон, – поясняю я. – Знаешь, все эти покупатели, бродящие по дому.

– Я понимаю тебя. В конце концов, это дело можно немного отложить.

– Положение у меня, правда, незавидное. Ведь я рассчитывала на страховку Гарри. Но самоубийство не оплачивается. – Поняв, что неудачно пошутила, я грустно улыбаюсь.

Чарльз вскидывает на меня взгляд. На бровях у него сверкают капельки пота.

– Да, в таких случаях…

Судя по всему, разговор о деньгах ему неприятен. Мы снова начинаем движение. Идем по периметру лужайки к саду, где на кустах ярко светятся распустившиеся розы. Время от времени Чарльз тяжело отдувается, выпячивает нижнюю губу и глубоко вдыхает носом воздух. На нем его обычная одежда для уик-энда, которая независимо от погоды состоит из потертых вельветовых брюк и толстой хлопковой рубашки.

– Да, я хотел сказать, что Энн переживает из-за тех своих высказываний в твой адрес, – говорит он смущенно. – Она тогда действительно очень расстроилась.

Я говорю то, что он хочет услышать: дескать, не принимала это близко к сердцу.

– Но, знаешь, в ее словах, возможно, и была доля истины. Наверное, я оказывала Гарри недостаточную поддержку.

Чарльз быстро вскидывает голову.

– Что ты, что ты! Наоборот, я считаю, ты была очень добра по отношению к Гарри. Очень добра!

– В последний период не совсем.

Я не знаю, зачем я говорю это Чарльзу. Может быть, просто хочу узнать, что он думает обо мне в связи с самоубийством Гарри. А может, внутренне желаю подготовить его к тому, что истина в отношении Гарри в конце концов вскроется.

– Это было трудное время, Эллен. Ты не должна себя винить. Я не думаю, что Гарри мог рассчитывать на большее с твоей стороны. – Чарльз делает движение рукой, как будто желая дотронуться до меня, но тут же отдергивает руку назад. – Ты была такой преданной…

Преданной. Значит, в его глазах я чиста. Похоже, даже если бы я объявила, что это я довела Гарри до самоубийства, Чарльз не поверил бы мне.

Мы останавливаемся у большого куста великолепных красных роз. От жары их бутоны склонились вниз. Я решаюсь, наконец, на вопрос, ради которого утащила Чарльза на эту прогулку. Этот вопрос давно мучает меня.

– Я хотела знать. – В животе у меня холодеет. – Я хотела узнать, как они идентифицировали тело Гарри?