– Не знаю. – Я уже готова отступить. – К психотерапевту. К человеку, с которым можно говорить о своих проблемах.

– К болтуну? – издевательски смеется Гарри.

– К профессионалу. К подготовленному врачу.

– И о чем мы будем с ним говорить?

– О наших проблемах.

– И что это за проблемы?

– Не знаю. В том-то все и дело, что не знаю. – Я не упоминаю о Кэролайн Палмер, продолжая притворяться, будто ее не существует.

– Не знаешь? – Гарри садится на кровати. – Здорово! Я тоже не знаю.

Повисает молчание. Гарри прекрасно понимает, в чем проблема, но не хочет этого признать. Я тоже ничего не говорю.

– Боже правый! – Гарри уже почти кричит. – Я нуждаюсь в понимании и поддержке, а вместо этого получаю эти глупости! – Он буквально дрожит от ярости и кажется, что сейчас ударит меня. Но Гарри сдерживается, вскакивает с кровати и уходит в ванную.

Несколько дней спустя подобная сцена повторяется. Начинается все с моего невинного замечания о том, что нам необходимо уделять больше внимания детям. Гарри заводится с пол-оборота. Масла в огонь подливает выпитая им приличная доза спиртного. Гарри уже не сдерживается и, схватив меня за руки, яростно встряхивает. Думаю, он не намеревался сделать мне больно, но синяки не сходили несколько дней.

В следующий раз он почти ударил меня. Точнее, сильно толкнул. Какой оскорбленной я тогда себя почувствовала!

Я понимала: в такие минуты Гарри был сам не свой. Убеждала себя, что злость не в его характере. Однако стала бояться таких вспышек, которые могли окончательно разрушить наши отношения. И хотя чувствовала, что добром все это не кончится, убедила себя терпеть. Терпеть во имя нашего брака.

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что совершила тогда крупнейшую ошибку.

Я засовываю фотографии в конверт, кладу его в большой пакет и, наглухо запечатав с помощью степлера, бросаю в ведро для мусора.

Я продолжаю рыться на полках вплоть до обеда, когда заставляю себя пойти на кухню и что-нибудь съесть. Перед едой принимаю аспирин, чтобы остановить начинающуюся головную боль. Немного прогулявшись по саду и досмотрев почту, еду в школу за Джошем. Но на самом деле я просто убиваю нестерпимо медленно тянущееся время.

Мы с Морландом проходим в оранжерею и садимся на свои обычные места в плетеные кресла. Ричард открывает бутылку вина. Такое начало вечера превратилось у нас уже в ритуал. Мы договорились не касаться вопроса о спасательном судне. И оба исходим из того, что если появятся какие-то новости, нам сообщат.

Мы пьем вино и ведем неспешную беседу. Я чувствую, что в компании с Ричардом успокаиваюсь. Он создает мне ощущение защищенности.

Появляется Джош, держа в охапке несколько учебников. Он спрашивает, о чем ему написать в сочинении. Внимательно выслушивает советы Морланда, менее внимательно – мои. Джош топчется вокруг нас (явно тянет время), но наконец уходит.

Разговор у нас перепрыгивает с темы на тему. Ричард рассказывает об инциденте с тренером из яхт-клуба – тот сильно разозлился из-за того, что его бывшая жена вновь собралась замуж и устроил скандал на свадебной церемонии.

Мне жалко тренера и я размышляю вслух:

– Может, ему следовало просто поговорить со своей бывшей женой? И она изменила бы свое решение?

Морланд скептически поджимает губы.

– Не думаю. Такие решения люди легко не меняют.

– Но по статистике большинство людей после разводов сожалеют о случившемся, – мягко возражаю я.

– По статистике? – с сомнением в голосе произносит Морланд. – Но ведь она берет в расчет только одну сторону, не так ли? А что думает другая?

– Другая всегда может бороться.

– Бороться?

– Да, бороться за сохранение брака.

– Может быть, может быть… Но бить морду новому мужу – это уж слишком.

– Не знаю, – полушутливо говорю я. – Во всяком случае, в этом можно увидеть и проявление настойчивости, а такое качество всегда привлекает.

– Сомневаюсь. – Ричард изображает на лице гримасу. – Уж лучше принимать жизнь такой, какая она есть.

Возникает пауза. Мы оба не решаемся развивать тему дальше. Иначе разговор затронет наши судьбы. Несколько раз Морланд упоминал о своей жене. Ее зовут Триция. Она специалист по средневековым гобеленам и работает на одну известную транснациональную корпорацию. Много ездит. Любит театр. Детей у них нет.

Примерно в таком же объеме я рассказываю Морланду о Гарри. Наши путешествия. Смешные случаи из его парламентской жизни. Отдых. У меня возникает мысль, что, по моим рассказам, у Ричарда может сложиться впечатление, будто мы с Гарри были счастливы в браке.

Морланд говорит о том, что через два дня должен снова ехать в Саудовскую Аравию. Отложить поездку не удалось. Он обещает звонить.

– Я вернусь в Англию в пятницу, но к вам смогу подъехать не раньше понедельника, – произносит он каким-то странным тоном. – Дело в том, что на уикэнд сюда приедет Триция. – Ричард смотрит на меня так, будто хочет сказать: «Тут уж ничего не поделаешь.»

– О! – восклицаю я с неестественным оживлением. – Это же здорово!

Несколько секунд Морланд молчит. У меня создается впечатление, что он мучительно подыскивает слова, чтобы сказать что-то еще, но он лишь подливает в бокалы вина.

Нарушая наконец паузу, Морланд спрашивает, чем я сегодня занималась. Я говорю, что искала кое-какие бумаги.

– Какие именно?

– Вся беда в том, что этого не знаю и я сама.

– В них важные сведения?

– Да, они могут иметь большое значение.

Ричард молча ждет.

И тогда я начинаю говорить. Мне необходимо перед кем-нибудь открыться, а Морланд – единственно подходящий для этого человек.

– Речь идет о том, что, по некоторым данным, произошла пропажа солидной суммы денег, за которую отвечал Гарри. – Краска стыда проступает у меня на лице. – Денег, собранных на благотворительном концерте, организованном с помощью Гарри. – Я смотрю в сторону лужайки. – Люди из благотворительного фонда считают, что Гарри знал, что произошло с деньгами. Они подозревают его в незаконном их сокрытии. – Я рассказываю о счетах от фирмы «Маунтбэй», о том, что их не могут найти, о платежных поручениях, на которых стоят подписи Гарри и престарелого члена попечительского совета. О том, что никто не может установить характер услуг, которые оказывала благотворительному обществу «Маунтбэй». Я рассказываю о компании «Симмондс Митчел» и стараюсь изобразить дело хоть немного в пользу Гарри. – Если он и использовал деньги для того, чтобы играть на бирже, то должен был действовать, исходя из желания приумножить их в интересах общества, – говорю я, понимая, что это звучит неубедительно.

Морланд слушает меня очень внимательно. Глаза у него серьезные. Он смотрит куда-то вдаль, слегка покачивая головой. Это, видимо, должно означать одновременно и неверие в мои слова, и сожаление.

– И что же именно вы надеялись найти? – спрашивает он наконец.

– Что-нибудь. Адрес «Маунтбэй». Имя или телефон кого-нибудь, кто связан с этой фирмой. Кто мог бы пролить свет на ситуацию.

– И ничего?

– Пока ничего.

– Вы обращались к юристам?

– Нет. Но я говорила об этом Гиллеспи. Он сказал мне, что никаких доказательств вины Гарри нет. Поэтому, дескать, я могу быть спокойна. Заверил, что благотворительное общество никогда не обратится в суд. Я, лично, сомневаюсь, да и дело-то совсем не в этом, правильно?

– Когда это произошло, Эллен?

– Деньги пропали в течение последнего года. Последняя выплата в адрес «Маунтбэй» произведена в январе.

Кресло под Морландом жалобно скрипит. Он наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Его хмурый взор устремлен в сад. Пару раз Ричард взглядывает на меня, как бы желая получить подтверждение каким-то своим тревожным мыслям. Наконец от спрашивает:

– Раньше вы ничего не знали об этом деле с «Маунтбэй»?

– Нет. Я видела, что Гарри чем-то озабочен, но думала, все это из-за экономического спада…