В нижнем ящике лежит коробка с фотографиями Гарри в школе и в армии. Раньше он держал их в старом потрепанном чемодане. Когда мы поженились, я уговорила его показать их мне и он сделал это почему-то без особой охоты – прошлое то ли тяготило, то ли раздражало его.
Вот фотография с поездки на лыжный курорт: улыбающийся Гарри на фоне сельского домика в Швейцарии вместе с другими ребятами, изо всех сил старающимися занять позу поглупее. Вот более серьезное фото: Гарри во время армейской экспедиции в пустынных холмах где-то в Шотландии. Здесь он уже взрослый, подтянутый и решительный смотрит, нахмурившись, в объектив. На следующем снимке Гарри рядом с другими гостями на чьей-то свадьбе. Ее отмечали под большим шатром в Беркшире. Была ветреная суббота в сентябре 1982 года. Именно там мы с Гарри впервые встретились. Нас познакомил мой бывший кавалер. А вечером, когда мы всемером отправились в индонезийский ресторан у Бромптонской дороги, мы с Гарри оказались рядом за столом.
Свое чувство к нему я не решилась бы назвать любовью с первого взгляда. Скорее, испытывала что-то похожее на благоговение. Он произвел на меня неизгладимое впечатление: атлетическая фигура, широкие плечи, легкий загар, ясные глаза, бьющая через край энергия. Быстрый, умный – Гарри без особых усилий заправлял компанией, будучи веселым, если не сказать искрометным, собеседником. Чтобы не показать свои невежество и скованность, старалась говорить как можно меньше. Я не боялась, что не произведу на него впечатления, так как у меня и в мыслях не было ему понравиться. Я не знала, что моя относительная мягкость и отсутствие агрессивности, по мнению Гарри, выгодно отличали меня от других. Позднее он сказал, что все решил для себя почти сразу, хотя не мог объяснить, почему. Мне кажется, это было каким-то наитием. Или он просто чувствовал себя со мной спокойно.
За два года до этого я разошлась с прежним мужем и уже созрела для небыстрого, но продуманного в деталях ухаживания Гарри. Мне понадобилось некоторое время, чтобы оценить качества, которые он старательно скрывал в себе – ранимость и одновременно великодушие. И понять, что от меня Гарри ждет возможности довериться другому человеку и обрести душевное равновесие. Именно это я была в состоянии ему дать. Я была ему нужна, а это, на мой взгляд, очень близко к любви.
Теперь, оглядываясь на того Гарри, каким увидела его впервые, я вспоминаю несколько месяцев безграничного счастья после нашей свадьбы. И не могу восстановить в памяти тот поворотный момент, когда он перестал во мне нуждаться. В какой-то миг он ускользнул от меня в свой замкнутый мир. До сих пор я мучаюсь оттого, что не смогла предугадать этот поворот. Хотя признаков к тому было достаточно, я просто не замечала их. Думаю, что если бы не была так занята детьми и не испытывала бы такое удовлетворение от жизни, то поняла бы: что-то не так. Когда я щажу себя, то говорю, что это был тяжелый период, и Гарри был настолько напряжен, что я все равно не смогла бы различить в его поведении эти странные и опасные настроения. Мысль об этом немного притупляет чувство собственной вины.
Я просматриваю оставшиеся фотографии. Школа, каникулы за границей, армия, еще одна лыжная вылазка. В следующем ящике лежат перевязанные пачки писем. Большинство из них относится к концу семидесятых, когда Гарри служил в Германии и Северной Ирландии. Несколько писем от его тогдашней подружки, пухлой девушки по имени Сьюзи, с которой мы познакомились несколько лет тому назад. Письма эти написаны сумбурно и лишены серьезных чувств.
В остальных ящиках стола нет ничего примечательного, хотя я не очень четко представляю, что именно ищу. Может быть, какую-нибудь записку или письмо, какой-нибудь ключ к разгадке состояния Гарри за неделю до его смерти. Например, копию завещания, поясняющую, почему Кэти должна была получить так мало. Что-нибудь, способное пролить свет на поведение Гарри в последние полгода. Я ужасно хочу избавиться от гнева, хочу понять.
К тому же желаю уничтожить все компрометирующее меня прежде, чем это найдет кто-нибудь другой. Я огибаю стол и проверяю, нет ли сзади потайных отделений, хотя прекрасно знаю, что нет. Обыскиваю стенные шкафы, затем сажусь за стол и выдвигаю средний ящик. Авиабилеты, кредитные карточки, карманные ежедневники трехлетней давности, старая записная книжка. Я пролистываю ежедневники. Записи, сделанные аккуратным почерком Маргарет или каракулями Гарри, совершенно обычные. Записная книжка исписана от корки до корки и сильно истрепана. В ней нет дат, последние записи были сделаны года полтора назад. Я ищу имя Кэролайн Палмер, хотя абсолютно уверена, что в то время они с Гарри еще не были знакомы. Я не нахожу ее имени ни на букву «к», ни на букву «п».
В конце книжки на пустой страничке рукой Гарри сделано несколько цифровых пометок. Номера кредитных карточек и, похоже, номера банковских счетов, помеченных «л/с» или «д/с» – лицевой и депозитный счета.
Я откладываю записную книжку в сторону. При жизни Гарри я заглядывала в этот ящик от силы раза три и то только тогда, когда он звонил и просил проверить, нет ли там его чековой книжки. Однажды Гарри забыл здесь свои ключи. Я заметила, что сейчас их тут нет. В ящике лежат только ключи от стола, запасные от дома и запрятанные подальше ключи от шкафчика с оружием.
Звонит телефон. У меня мелькает надежда, что это Кэти, пока до меня не доходит, что еще нет и половины первого. Это Энн. Она натянуто со мной здоровается. Задвинув ящик, я сгибаюсь над столом, положив локти между кучами бумаг. Энн рассказывает о своих трудностях, связанных с тем, что Диана осталась у них на ночь, ругала ужин и, отказавшись идти в кровать, заснула в кресле.
Я сочувственно хмыкаю, а затем говорю, что, может быть, Диана была расстроена панихидой и разговорами о том, что Чарльз выставил свою кандидатуру в парламент. Но через пару дней она успокоится. Энн в этом не уверена. Стараясь слушать как можно внимательнее и что-то бормоча, я просматриваю лежащие справа от меня дубликаты счетов, оплаченных по кредитным карточкам Гарри, со сделанными рукой Маргарет пометками «Оплачено». Это за март. Я вижу, что Гарри не стеснял себя в расходах, хотя у нас были денежные затруднения. Он истратил более пятисот фунтов. Здесь плата за бензин и прочие повседневные расходы, но есть и счета за покупки в «Торнбулл и Эссер», в основном за сорочки, а также счета из нескольких шикарных лондонских ресторанов с соответствующими ценами и из двух поскромнее, о которых я даже никогда не слышала. Мне кажется, что в эти два ресторана Гарри, скорее всего, ходил с Кэролайн Палмер, потому что вероятность быть узнанным была там невысокой.
Интересно, чем сейчас занимается эта Палмер, страдает ли она по Гарри? Почему-то мне кажется, что нет.
Энн изменила тон. Он стал требовательным, отрывистым и возмущенным. Она говорит, что в понедельник Диана должна вернуться к себе домой, но вряд ли ее можно оставить одну на долгое время, кто-то должен за Дианой присматривать. Однако ей с Чарльзом вряд ли удастся это делать каждый день, потому что Чарльз занят подготовкой к выборам.
– Я стану заезжать к ней, как только будет выдаваться свободное время, – обещаю я.
– Было бы очень мило. Ты знаешь, мы так намучились с ней, пока ты находилась в отъезде.
– Да, я все понимаю.
Энн делает паузу, выражая свое недовольство мною, и наконец говорит:
– Ну что, как прошла беседа с Леонардом?
Я отвечаю, что Леонард старается все уладить. Пытаясь восстановить семейную гармонию, в разрушении которой меня, похоже, считают виновной, объясняю суть проблем, связанных с отсутствием свидетельства о смерти и спрашиваю совета насчет дома: как Энн смотрит на то, чтобы я попыталась сдать его в аренду. Обращение к ее мудрости немного смягчает Энн, и она советует мне с этим не торопиться. До конца разговора, как я полагаю, мне удается восстановить с Энн некоторое взаимопонимание. Этим и отличаются наши с ней отношения: они подобны шатким мосткам, требующим постоянного ремонта.
