Лукко прошел в помещение, где хранился ее труп, там находился один из работников в зеленом комбинезоне.

— Привет, сержант, что это у тебя за пушка?

Лукко посмотрел на мужчину и опустил «инграм».

— А вы тут в шахматы играете?

— Конечно. Это же не запрещено законом, правда?

— Ты не слышал шум?

— Слышал несколько сирен, но это же больница.

— Значит, все в порядке.

— Разумеется.

Служитель спокойно смотрел на сержанта, наверняка думая про себя, какого черта он сюда заявился.

— В больнице была перестрелка. — Эдди кивнул на «инграм». — Я пришел сюда просто для проверки.

— У нас все в порядке.

— У тебя есть труп неизвестной, под номером 0801.

— Точно. — Служитель пожал плечами. — Труп здесь, парень, он никуда не денется.

Лукко почувствовал себя глупо, наверху находились полицейские, которые нуждались в его помощи.

— Ты мне просто покажи его.

— Нет проблем. Хочешь сам взглянуть?

— Нет. — Он выпалил это быстро, очень быстро. Что с тобой, Эдди? Это просто еще один труп. Нью-йоркский полицейский не должен бояться смотреть на трупы. — Да, конечно, сам.

— Сначала нет, потом да?..

— Пошли, пошли, я не собираюсь торчать здесь весь день.

— Это уж точно, сержант. — Служитель направился к ряду контейнеров в стене. — Ноль восемь ноль один… ага, иди сюда.

И он выдвинул контейнер, в котором лежал труп неопознанной девушки. Кожа у нее бело-голубая, глаза закрыты, волосы не блестят от низкой температуры. Лукко почувствовал некоторую неловкость от того, что видит ее обнаженной, но его сочли бы сумасшедшим, если бы он предложил накрыть ее саваном. Внезапно он понял, как ужасно подействовали на него страшные события последних минут, и к своему удивлению почувствовал подступающую рвоту.

Эдди приказал себе немедленно взять себя в руки. Полицейского из отдела по расследованию убийств не должно тошнить при виде трупа, ведь он только что видел на восьмом этаже страшную, кровавую картину и сам рисковал жизнью. Внизу какой-то идиот пытался убить его. Что за проклятый день, да и время всего — десять сорок две. А кроме того, у него сегодня выходной.

Лукко попытался улыбнуться и сглотнул подступивший к горлу комок. Что за проклятый день. Ты просто жестокосердный, упрямый ублюдок, презренный итальяшка-полицейский.

— Все в порядке?

Смотритель как-то странно взглянул на него.

— Да. Послушай, на восьмом этаже было серьезное дело. Много убитых.

— Сколько? — Это был вопрос профессионала.

— Восемь или девять, что-то вроде этого.

— Спасибо, что предупредил, парень. Мне надо подготовить морг.

И служитель задвинул неизвестную девушку назад в ее ледяное обиталище.

Юджин Пирсон остановился на каменных ступеньках, ведущих в квартиру дочери. Он посмотрел через сводчатое окно в толстой стене на холм Авентин, верхушки деревьев и купола, на красные шиферные крыши, на разбросанные в беспорядке статуи и развалины, делавшие Рим вечным и величественным. Боже мой, как повезло Сиобан, что она учится именно здесь.

Дом принадлежал администрации консерватории, и на его этажах стоял шум от духовых и струнных инструментов. Он улыбнулся, вспомнив, как всего год назад тащил по этим ступенькам сундук Сиобан. Это был сундук ее матери, прошедший с ней Тринити-колледж в Дублине, а до этого женскую католическую школу при монастыре святой Маргариты.

Несколько девушек пробежали вниз по лестнице, смеясь и щебеча на английском с акцентом, присущим жителям восточного побережья США. Судья почувствовал себя несколько неловко за то, что вторгается в мир своей дочери. Мараид права — ребенку хочется чувствовать, что ей доверяют, что она может быть самостоятельной. На современном языке Мараид объяснила, что ребенку нужно собственное пространство.

Он поднялся на четвертый этаж и пошел по коридору. Паркетный пол тщательно натерт, медные таблички на дверях сверкают. Некоторые двери открыты, и судья бросал взгляд на маленькие, уютные гостиные, из которых двери вели в две или три спальни. Кто-то пытался выводить на флейте замысловатый пассаж из «Венецианской мессы» Монтеверди, сбивался, останавливался и начинал сначала. Какое замечательное место, как хорошо, что дочь учится именно здесь.

На табличке комнаты 412 написано три фамилии: Андретти, Томпсон и, конечно, Пирсон.

Юджин Пирсон тихонько постучал в дверь. «Пусть она будет дома, — взмолился он про себя, — пусть она сейчас откроет мне дверь».

Дверь открыла темноволосая девушка лет двадцати, из квартиры доносился запах готовящейся пиццы. Пирсон заметил, что в окно гостиной видны терракотовые черепичные крыши, а за долиной виднеется холм Авентин и голубое небо.

— Что вам угодно? — спросила девушка по-итальянски, недовольная тем, что кто-то тревожит ее в субботний полдень.

— Извините, а Сиобан Пирсон дома?.. — Он улыбнулся. — Понимаете, я ее отец.

Девушка с каким-то пренебрежением посмотрела на него и, не сказав ни слова, удалилась в квартиру, оставив дверь открытой. Пирсон не понял, было ли это приглашением войти. Затем в небольшой прихожей появилась худенькая, с короткой стрижкой, девушка примерно того же возраста. Для Рима ее лицо было слишком бледным, в одном ухе у девушки висела серьга в форме символа ядерного разоружения, на губах черная помада. На ней надета черная футболка, под которой отсутствует лифчик.

— Мистер Пирсон?

Он понял, что она американка, откуда-то со Среднего Запада или чуть южнее.

Судья снова улыбнулся.

— Сиобан дома? Я случайно приехал в Рим.

Он пожал плечами, как бы подчеркивая случайность своего визита.

— Она еще не вернулась.

«Слава Богу, по крайней мере она здесь».

— А когда, вы думаете, она придет?

— Ну… — Девушка, фамилия которой, как он подумал, была Томпсон, смутилась. — Я точно не знаю. Вам лучше пройти в квартиру.

Судья Юджин Пирсон проследовал за Салли Томпсон в гостиную, при этом одна из трех дверей, ведущих в спальни, закрылась. Юджин огляделся, среди различных домашних предметов он увидел фотографию в рамке, на которой он, Мараид и Сиобан изображены в день ее выпуска из школы при монастыре святой Маргариты. Все улыбались, еще одна веха их семейной жизни. Он взглянул на американку, она смотрела на него как-то неуверенно.

— Хотите кофе?

— Так где она?

— Думаю, все еще в Венесуэле…

В Венесуэле??? Он удивленно уставился на девушку.

— В Венесуэле? — вежливо переспросил судья, надеясь, что это название ресторана или их собственное наименование какого-нибудь района Рима.

— С Ричардом.

— Простите?..

Значит, у дочери есть приятель. Что ж, вполне естественно.

— С Ричардом. Вы получили ее письмо, мистер Пирсон?..

— Когда?

— Ох… недели четыре назад. Она все пыталась дозвониться вам и маме, но так и не смогла. Звонила даже вам на работу в суд, но вы уже ушли с работы.

— Я тоже несколько раз пытался дозвониться ей, но отвечала какая-то итальянка и, похоже, никак не могла понять, что мне нужно…

— Так вот, Сиобан написала вам. Это я знаю точно, потому что она отдала мне письмо, чтобы я его отправила. А Ричард сказал, что сам отправит. Потом она снова написала вам за день до их отъезда и в этот же вечер пыталась позвонить, но вы были на какой-то вечеринке, и у нее опять ничего не вышло. Сиобан, она, как бы сказать… очень импульсивна, так ведь? Она сказала, что позвонит вам из аэропорта.

— А куда они полетели?

Теперь судья вполне был похож на расстроенного отца.

— В Венесуэлу… — Девушка внимательно посмотрела на него. — О, Боже, только не говорите мне, что вы не знали об этом.

— Представьте себе, не знал.

— Вы не хотите присесть?

— Пока нет.

— Не возражаете, если я закурю?

— Нет.

Салли Томпсон достала из голубой пачки «Житан» сигарету и прикурила от спички, достав ее из коробка с названием какого-то ночного клуба. Она явно нервничала. Чтобы несколько успокоить ее и чувствуя, что в нем нарастает злоба и ощущение беды, Юджин Пирсон сел. Венесуэла?..