Когда с трапезой было покончено, Джулия убрала миски. Пандора прислонилась спиной к стене пещеры и вслушалась в бой барабанов, вновь зазвучавший под пальцами Джейн. Интересно, правда ли то, что в этих барабанах лежат кусочки разбитого сердца некоей женщины, которую звали Матерью Земли? Или же все это лишь плод воображения, сновидений, наркотиков и прочих элементов гаитянской игры в волшебство? Пандора почувствовала, что и сама начинает относиться ко всему этому со все большим раздражением и скептицизмом. И вообще, что она делает здесь в компании с этими женщинами? Однако постепенно, по мере того как звуки барабанов сливались воедино, злость покидала ее, а душа начинала сбрасывать свои защитные латы.

— Всю свою жизнь, — начала рассказывать Пандора, — я считала, что я — никто… Я должна была стать жертвой аборта, но этого не случилось. И быть сейчас среди вас у меня нет права. Но я билась за свое существование и пришла на этот свет даже вопреки желанию своей матери. Сновидения помогли мне понять, что я и мне подобные — нежеланные и отвергнутые — вырабатывают для себя особый жизненный стиль, нацеленный прежде всего на выживание. Других прав на полноценную жизнь они как бы и не имеют, потому что ни радости, ни восторга в факте их рождения не было. Следовательно, они не знают и не верят, что существуют радость и удовольствия. Им легче жить в печали и страдании — вечных спутниках таких людей. Смех и радость легко их оставляют. Кроме того, так как мать никогда не обнимала и не целовала меня, а отцу долгое время запрещалось даже дотрагиваться до своей дочери, я практически ничего не знала о каких-нибудь знаках привязанности с их стороны. Если не считать, конечно, затрещин или шлепков. В этом, может быть, и была, кстати, заложена какая-то часть любви. Все это я увидела и вновь пережила в моих сновидениях, но гораздо важнее другое: во снах я поняла, что так никогда и не смогла позволить придать своей жизни определенное направление. Я просто шла по дну ущелья насилия, творимого надо мной матерью, ущелья, углубившегося после ухода моего отца. По этому ущелью я и пришла прямиком в свою жизнь с Норманом. В сновидениях я поняла, что не должна была ни в коем случае связывать с ним жизнь. Но из всех ситуаций моим любимым выходом было подчинение инерции. Вот и тогда я лишь пошла вперед по лежавшей передо мной дорожке и угодила прямо в постель к Норману. И, если бы на дальнейшем пути мне не попался Маркус, я бы или пребывала до сих пор в постели Нормана, или же когда-нибудь он меня убил бы.

О, вы и представить себе не можете, как я была благодарна Норману! Я была признательна ему даже за то, что он меня бил и за то что он хотел меня. Во всяком случае, муж достаточно думал обо мне, к тому же после побоев он всегда потом сожалел о содеянном, а порой даже плакал, видя, что натворил. Я часто, слизывая языком слезы с его щек, прощала его. В этом я не походила на свою мать, не имеющую ни капли сострадания ко мне. Я была рада тому, что на свете был такой вот Норман и что он хотел меня так сильно, что решил жениться. Еще больше благодарности я стала испытывать к Маркусу, когда обнаружила, что и он тоже хотел меня. Я и поверить не могла, что этот вот высокообразованный психиатр, гарвардский выпускник, вдруг возжелает девчонку, родившуюся в семье железнодорожника. Выходя за Маркуса, я наконец-то сделала то, что вызвало у матери одобрение.

Мне снилось в пещере, как я и другие женщины из группы Маркуса глотали таблетки. В какое-то мгновение меня озарила мысль, что все мы, посещавшие эти «групповые занятия», были лишь наполовину людьми. Наши души почти никак не проявлялись, не жили, мы были лишены контроля над нашими телами, над нашими жизнями. Короче, все, что с нами произошло, мы заслужили. Маркус никогда не говорил, что сожалеет о чем-либо, случившемся между нами. Он просто иногда покупал мне подарки, и я была ему за это благодарна. Ведь раньше мне никто и никогда не дарил меха и жемчуг. Да и вообще я не могла предположить, что кто-то из моих соседей, живших у железной дороги, смог бы когда-нибудь позволить себе подарить близким что-то из украшений. Если бы Маркус не попался, я бы так и оставалась с ним до сих пор. Или погибла бы от чрезмерного потребления таблеток.

Когда я спала в пещере, я видела и свою встречу с Ричардом. Это был человек, сумевший заставить меня смеяться. Он научил меня заниматься любовью с нежностью. Убрал из физической любви насилие и боль. — Пандора помолчала. — И я опять это сделала.

— Что ты сделала опять? — спросила Джанин.

— Я сделала его центром моей жизни. Так же, как превратила отца в основу всего существования. Поэтому, когда он ушел, он унес с собой главную часть меня самой. А я осталась опустошенным болванчиком. Все звуки, которые я могла издавать, звучали пусто, не по-настоящему. Мой голос потерял глубину, слова — значение. Тело утратило даже способность вынашивать детей. Когда я выходила за Ричарда, я уже была богатой, потому что с Маркусом каждый болезненный акт сексуального насилия имел свою стоимость, свою цену, ибо за ним для меня следовал обязательный поход в магазин с правом неограниченного доступа к кредитной карточке мужа. С Ричардом все стало иначе. Он любил играть. Я была ему благодарна за то, что он и меня этому научил. Поэтому я отдавала ему все, что имела. Сначала он брал это с признательностью. Потом все с большим пренебрежением. Мои деньги позволили ему стать центром всеобщего внимания. В сновидениях мне вспомнилось даже то, с какой скоростью мы стали самой популярной парой в Бостоне. При этом я все чаще как бы терялась в тени окружавшей нас толпы. Мне так удавалась незаметная роль, что я быстро превратилась в идеальную домохозяйку. Я занималась домом, а муж снисходил до секса со мной лишь тогда, когда был к этому расположен. В моей постели со временем, как и в моем доме, вдруг стало все больше пустоты, и я ничего уже не могла сделать, чтобы заполнить ее. Эпизод с Гретхен мало удивил меня. Я понимала, что Ричард нашел в ней живую душу, которой во мне уже не было. Я была холодна, изношена, устала.

— Так что же ты узнала во сне, Пандора?

Пандора глубоко вздохнула, а потом сказала твердым, гораздо более уверенным голосом, шедшим откуда-то из глубин ее души:

— Я поняла, что существую и что для того, чтобы чувствовать себя живой, мне нет необходимости сливаться, объединяться с каким-нибудь мужчиной. Я поняла, что я человек сама по себе. Я — не составная часть какой-то пары, я не «мы» и не «нас». То, что я делаю, — мое, и нет нужды отдавать это кому-либо. Еще я поняла, что мне надо поехать и найти моего отца. Я знаю, стоит мне лишь освободить его от груза той великой лжи, которую мать навесила на нас с ним, мы оба выздоровеем душой.

— А как насчет Ричарда? — осторожно спросила Джейн.

— Еще не знаю. Я и правда пока не знаю.

Джейн приглушила барабаны, и на какое-то время их умирающая музыка сплотила женщин в универсальном единстве мира и понимания, доступном и желанном для женщин всего мира.

— Знаешь, — произнесла Джанин, — все это происходит совершенно по-разному у мужчин и женщин. В старые времена, Пандора, все молодые мужчины ходили в море. Так что год за годом островами правили женщины. Мужчины, конечно, возвращались, но в жизнь острова они так по сути и не входили. Такие женщины, как мисс Рози и ее подруги, имели собственные деньги, которые они обменивали на то, что хотели получить. Так что для них иметь или не иметь при себе мужчину мало что существенно меняло в их жизни. А потом сюда стали приезжать туристы из Америки, и — еще хуже — пришло американское телевидение. И наши девушки вдруг решили, что живут они лишь за счет мужчин и для них.

Джейн рассмеялась.

— Ну, теперь-то мы, молодежь, уже опять поменяли свой взгляд на эти вещи. Я вот хочу сделать собственную карьеру. Может быть, выйду при этом замуж, а может, и нет, кто знает? Во всяком случае, мое поколение девушек не будет жить так, как жила ты, Пандора.

Пандора вздрогнула.

— Знаю, — согласилась она. — Я была идиоткой, но я ею быть перестала. Это ужасно — лежать и видеть, как я позволяла всему этому случаться со мной.