Маркус, однако, всегда был для Пандоры полной загадкой. И теперь, ожидая возвращения Бена, отправившегося к катеру за привезенной с Огненного острова рыбой, женщина решила попробовать припомнить, что в точности произошло тогда, в кабинете доктора Сазерленда, в их первую встречу.

Она вспомнила тот вопрос Маркуса: «Зачем вы ко мне обратились?» Вспомнила и длинные белые пальцы доктора, когда взмахом руки он указал ей на кресло, стоявшее рядом с массивным столом. Совершенно пустым, если не считать таблички с именем и фамилией хозяина кабинета.

— Меня к вам прислал сотрудник социальной службы нашей больницы. — Пандора открыла сумочку и попыталась отыскать там скрученный трубочкой талон на прием. Из этого, однако, ничего не вышло. Казалось, сумочка по каким-то причинам просто не хотела отдавать талон своей хозяйке. Более того, в самый неподходящий момент все содержимое сумочки вдруг высыпалось на пол. По кафельному настилу громко стукнула и покатилась помада, рядом распласталась пара запасных черных чулок. Пандора покраснела, так что ее обычно бледное лицо запылало ярко-красными пятнами. «Из-за этой помады да черных чулок доктор может принять меня за какую-нибудь шлюшку», — испугалась Пандора.

— Будь хорошей девочкой, подбери все, что уронила. А я пока прочту твою историю болезни. — Голос и выговор доктора Сазерленда явно не принадлежали обитателю города Бойсе. «Скорее всего, он из Нью-Йорка», — думала Пандора, ползая по полу в поисках разлетевшегося содержимого сумочки. Поднявшись, она стала исподтишка наблюдать за доктором, склонившим свою ухоженную голову над неизвестно откуда взявшейся папкой с бумагами. Она заметила, что ногти на его длинных и гибких руках аккуратно подстрижены, наманикюрены, до блеска отполированы и, возможно, хотя в этом она сомневалась, еще и подкрашены.

Еще ползая по полу, Пандора углядела на ногах у доктора черные шнурованные ботинки. В помещении больницы медицинский персонал носил спортивного вида туфли, а молодежь — та вообще тапочки. Ботинки доктора явно были очень дорогими. Так же внушительно выглядел и его костюм.

В конце концов ей все же удалось восстановить порядок в своей сумочке, и она, выпрямившись, замерла в кресле. Руки сжимали сумочку, ноги почти не касались пола. Последнее обстоятельство заставляло Пандору ощущать себя маленькой девочкой.

— Так, понятно, миссис Бэнкс. Вы, значит, неоднократно обращались в больницу, причем трижды были приняты на стационарное лечение. В последний раз у вас были обнаружены переломы на лице. Гм. — Доктор откинулся чуть назад в своем кресле, а затем сделал неожиданный и стремительный бросок вперед. — Вот здесь, да? Вот в этом месте. — Его пальцы надавили на левую скулу Пандоры. — А ведь здесь расположена самая прочная кость в теле человека. Над ней он, наверное, очень здорово поработал. Чем он это сделал? Кулаком?

— Нет. — Пандора каждый раз содрогалась при воспоминании о том ударе. — У него был прут, железный прут.

Доктор Сазерленд опять откинулся на спинку кресла.

— Да, пожалуй, прутом это можно было сделать. Так, что еще. Сломанные пальцы. Шесть сломанных ребер. А ножи он когда-нибудь применял? Угрожал ли он вам огнестрельным оружием?

— Нет. — Пандора мотнула головой. Она ощущала себя совершенно незащищенной перед этим человеком. Ни с кем еще до этого момента она не обсуждала свою жизнь с Норманом. Конечно, мать знала, что Норман бьет ее. Но обе они предпочитали не говорить об этом.

«Ты всегда была неуклюжей», — так обычно Моника комментировала каждый новый синяк Пандоры, обходя тем самым эту неудобную для них обеих тему.

— У вашего мужа были неприятности с полицией?

— О, нет, никогда. Норман не такой.

Доктор Сазерленд улыбнулся.

— Большинство таких, как он, никогда не имеют неприятностей с полицией, дорогая моя, — сказал он. — Избиение жен — это тайное преступление. Совершается оно за закрытыми дверями и так, чтобы никто не мог вмешаться в происходящее. Вот скажите, разве в ваши семейные дела кто-нибудь когда-нибудь вмешивался ^?

— Нет, никто. — Пандора опустила глаза. Ее трясло. Она вспомнила те случаи, когда, чтобы не закричать в голос, запихивала себе в рот носовой платок. Бывало и так, что сам Норман зажимал ей рот и нос своей огромной ладонью, не давая кричать. От этого она несколько раз едва не задохнулась.

— Вы потеряли ребенка, да? — спросил Сазерленд с едва уловимым сочувствием в голосе.

— Да. Он ударил меня ногой, и я упала с лестницы. В тот момент я была уже на четвертом месяце.

— Простите меня, все это, вероятно, очень болезненно для вас, миссис Бэнкс, но если вы доверитесь мне, я попробую помочь вам выбраться из той гибельной ситуации, в которой сейчас находитесь.

— Почему «гибельной»? — Слово потрясло Пандору. — Я не думаю, что все так уж плохо.

— Может быть, миссис Бэнкс, может быть. Но вот, например, последняя моя клиентка все же погибла. — Доктор Сазерленд принялся выписывать рецепт. — Это лекарство немного успокоит вас, дорогая. Ко мне вы придете в следующий понедельник. Постарайтесь особенно не волноваться. А для меня составьте, пожалуйста, список тех вещей, которые приводят вашего мужа в ярость.

Доктор поднялся. Стоя, он как бы нависал над Пандорой. Рукопожатие у него было крепкое. До конца безупречно исполняя роль хозяина кабинета, он проводил Пандору до двери. Визит к врачу ее немного успокоил. «Вот, во всяком случае, человек, который знает, как можно поправить ситуацию», — думала Пандора К тому же она отметила в нем ту же уверенность в себе, что была и в ее отце. Поезда, которые водил Фрэнк, всегда приходили вовремя по расписанию. Поэтому Пандора надеялась, что и доктор Маркус Сазерленл тоже сможет кое-что наладить в ее жизни.

— Чуть было не забыл, — сказал Бен, возвратившись с пальмовой корзиной, — я получил факс от твоей матери. Она приезжает в следующую пятницу.

— О, черт! — Пандора замерла посреди кухни.

— Неужели ты так ее боишься? — Он опустил корзину и обнял Пандору.

— Сейчас не так, как раньше, Бен. Она уже слишком стара и не сможет сделать мне больно. Разве что только словами. Речь о другом — часто мать бывала очень жестока со мной. Причем не только в детстве, но и когда я была с Норманом, да и в другие времена тоже. Например, Моника очень старалась заставить меня остаться с Маркусом. И все потому, что ей нравилось быть тещей психиатра и являться в этом качестве в гости в наш большой особняк. Этого я ей не могу простить. Я пыталась, но мне по-прежнему горько вспоминать то, что она делала тогда.

— Знаешь, Пандора, все твои дела и поступки, хорошие или плохие, всегда будут следовать за тобой по жизни.

— Ну что же, возможно, это и так. Жаль только, что я пока не успела сделать ничего особенно хорошего, не правда ли?

Бен улыбнулся.

— А вот я как раз сделал кое-что очень хорошее, — сообщил он. — Я поймал желтохвостого тунца. Пошли. Я покажу тебе, какие приправы мы используем на нашем острове при готовке рыбы.

Бен поручил Пандоре сначала нарезать тонкими ломтиками лук, затем обжигающие маленькие плоды чили, от которых больно закололо в пальцах. Эта работа заняла много времени и позволила Пандоре постепенно забыть кошмары жизни с Маркусом.

Бен тоже не сидел сложа руки: он разделил тунца на толстые ровные части, а потом, воспользовавшись своим большим острым ножом, надрезал каждый, как почтовый конверт, сбоку. Сдобренная смесью из зеленых перцев, чили и лука рыба была готова к жарке. Бен достал из холодильника горсть тертого кокоса и на сите выжал из него жидкость.

— Вот это, — сказал Бен, выбрасывая отжатые части кокоса, — мы зовем мусором. А та жидкость, что я выдавил, это чистое кокосовое молоко. В старые времена моя бабушка собирала с поверхности этого молока масло и использовала в осветительных лампах.

Бен облил рыбу «молоком», нарезал помидор и разложил его красные ломтики по всему блюду.

— Вот теперь мы можем все это поставить на медленный огонь и ждать Джанин.