Афганским властям мы сообщили о твоей информации, и они смогли не допустить вывоза ценностей из страны. Правда, нет сомнений, что Наджибулла и его кабинет долго не удержатся у власти. Мы прекращаем оказывать им помощь, и сейчас они должны рассчитывать на себя и свои резервы.

Передаю тебе благодарность руководства и за ценную информацию о подготовке нападения на ядерный центр в Кахутте. Появившаяся в печати информация и превентивные меры, предпринятые пакистанским руководством, сыграли соответствующую роль, и теперь за этот объект можно не беспокоиться.

— Как бы мои люди не погорели… — задумчиво сказал Кустов. — Я в своих сообщениях просил об этом.

— Да, да. Сделано все на высшем уровне, комар носа не подточит.

— Эммануил Алексеевич, — не выдержал Кустов, — скажите, что в стране происходит?

— Что происходит? — переспросил Пискин. — Мы считаем, что агония. Надо ждать, что скоро страна развалится полностью. Партия довела… Я всегда говорил, что надо разгонять эту хевру. А эти, тоже мне переворотчики, я имею в виду Язова, Пуго, Лукьянова, нашего Крючкова. Я бы их к стенке — и дело с концом!

— Как к стенке?! А закон? Следствие, в конце концов?!

Кустов чувствовал, что заводится, но ничего сделать с собой не мог:

— Я же хорошо помню наши партсобрания, последнюю отчетно-выборную конференцию. Вы почти всегда выступали, призывали. Помню, как часто у вас звучало: «мы — вооруженный отряд партии», «мы — структурное, боевое подразделение партии»…

Пискин неожиданно громко расхохотался и прервал полковника. Затем генерал тяжело поднялся со своего места и, обойдя стол, остановился за спиной Кустова. Положил руки ему на плечи:

— Э, дорогой Николай Платонович, хочешь жить — умей вертеться. Попробуй скажи тогда что-нибудь против партии: место потеряешь, а вместе с погонами и голова слетит.

— Но в партии же миллионы людей, которые верят в идею. Другое дело — бездарные руководители, среди которых и хапуг, и карьеристов, и просто случайных людей немало. Вы же тоже — член партии, а всех — под одну гребенку!

— А я вышел из партии. Мне с ней не по пути.

— А с какой партией нам по пути, товарищ генерал?

— Разберемся, определимся. В таком деле торопиться нельзя. Революция свершилась — это главное, и сейчас каждому надо найти свое место.

Кустов опустил голову:

— По-моему, Наполеон как-то сказал, что во времена революций появляются два типа людей: те, кто их совершает, и те, кто их использует. Не кажется вам, что наступит время и вам это кто-либо будет инкриминировать?

— Чепуха, — небрежно махнул рукой генерал, — сейчас такое время, что умные люди должны не теряться и безошибочно использовать момент.

«Да, вот он — Пискин. Нет, не зря я был о нем такого мнения, — горько думал Кустов, не поднимая головы. Николай Платонович боялся, что не сможет удержаться, вскочит на ноги, бросит в лицо приспособленцу все, что думает о нем. — Да, действительно невозможно доказать ослу, что он осел, потому что он — осел!! Посмотрим, что он дальше будет петь. Льстить и хвалить он просто так не станет. Наверняка что-то задумал, стервец, подождем», — и, крепко стиснув ладони, Кустов заставил себя слушать.

А Пискин распалялся все больше и больше.

— Да, я был поставлен в такие условия, когда просто был лишен возможности говорить все, что думал, но теперь… Мы не имеем права выжидать. Вот ты говоришь, в партии миллионы верящих в идею. Чепуха все это. Пусть они остаются с этой идеей, а умные люди, такие, как мы с тобой, Николай Платонович, должны вовремя смыться. И чем быстрее это сделаем, тем легче будет адаптироваться в условиях новой власти. Надо сделать все, чтобы на нас обратили внимание, поняли, что мы нужны. Поэтому к черту сантименты! Лично мне наплевать на партию. Я понимаю: скажешь, что благодаря партбилету я получил и пост, и генерала. Да, это так. Но иного не дано. Мы не должны обращать внимание на тех, с кем раньше состояли в одной партии. Пусть цепляются за нее, а мы используем всех их в качестве трамплина и снова окажемся на плаву.

— Кукушка воробью пробила темя за то, что он кормил ее все время, — не сдержался Кустов и встал на ноги. — Неужели вы не понимаете, что в партии подавляющее большинство — честные люди. Большинство ученых, мыслителей, работников искусства, рабочих и крестьян, и они сейчас превращаются в жертвы.

— Ну и черт с ними! — Пискин грузно опустился на диван. — У меня есть к тебе, Николай Платонович, предложение. Я постараюсь пробить тебе генерала, но ты должен здесь поработать за двоих. Пришло время посмотреть на такие понятия, как «долг», «родина», «присяга», как на пустой звук, который, если быть реалистами, ничего не стоит. Мы с тобой никому ничего не должны. Наоборот, и государство, и правительство, и наше ведомство так задолжали нам, что надеяться на возвращение долга — глупо.

«К чему он клонит? — не мог понять Кустов. — Раньше я от него таких слов и близко не слышал. Не похоже, что он выполняет чью-то команду, да и на инструктаж тоже непохоже. Надо подождать, что он дальше будет говорить».

А Пискин продолжал:

— Мы с тобой сейчас обладаем уникальной информацией, за которую могут заплатить миллионы долларов. А протянем, упустим момент — эта информация потеряет свою ценность, или же кто-то из наших коллег просто опередит нас.

— Я не понимаю, о чем вы? — все больше настораживаясь, спросил Кустов.

— Не понимаешь? Ну да, я же пока не сказал главное. Дело в том, что если мы с тобой предложим информацию, скажем, американцам о том же старике-инопланетянине или об этой египтянке, которая встречалась с инопланетянами, предложим нашу агентуру, то у каждого из нас в банке может появиться счет со многими нолями. Теперь ясно тебе, о чем я веду разговор?

— Не совсем. Вы что, выполняете команду руководства?

— Нет, дорогой, — Пискин рассмеялся, встал с дивана. — Речь идет о предпринимательской деятельности двух бизнесменов. Можем мы с тобой, в конце концов, пожить на этом свете по-человечески, ни в чем не отказывая себе? Жизнь ведь одна, и продлить ее или дать нам еще по одной никто не может. Поэтому я предлагаю отбросить к черту все, что нам как пешкам вдалбливали в головы все эти годы. Я предлагаю пойти на контакт с американцами, заключить с ними сделку, потребовать за нашу информацию и агентурную сеть хорошую плату и одним махом из пешек превратиться в ферзей. Теперь я, по-моему, ясно говорю? Итак, жду ответ.

Пискин картинно скрестил руки на груди и отступил на шаг в сторону.

Кустов с трудом скрывал гнев, стараясь не смотреть на генерала, чтобы не сорваться и не навредить. Он понимал, что сейчас встать и дать негодяю по жирной роже или хотя бы попытаться его пристыдить — это значит позволить тому выйти сухим из воды. Разговор ведется один на один, и Пискин сможет просто обвинить Кустова в наговоре. Тут надо было не ошибиться, и полковник, напрягая мозг, думал, что предпринять и что сказать.

«Действительно, опасен ферзь, который когда-то был пешкой, — подумалось ему. — Ясно, что этот подонок решился на предательство, увещевания здесь бесполезны. Интересно, он приехал один? Если у него есть сообщник, им ничего не стоит просто разделаться со мной, и концы в воду. Остается одно — вести с ним игру».

— А как на это посмотрят наши руководители? Что будет с нашими семьями?

— Я все устрою. Если мы с тобой договоримся, я готов позаботиться о наших семьях и доставить их в одну из западных стран. Сейчас не проблема оформить выезд им, скажем, в туристическую поездку, а остальное — дело техники.

— А кто из нас пойдет на контакте американцами? — спросил Кустов, и делал это он с целью избежать ответа и создать у генерала впечатление, что согласен на предательство.

Пискин облегченно вздохнул и улыбнулся:

— А у нас будет разделение труда. Ты — идешь на контакт, рассказываешь о своих и моих возможностях, я — готовлю к отъезду наши семьи, одновременно удовлетворяю интерес американцев по вопросам, которые у них наверняка возникнут, когда они узнают, кто пошел с ними на контакт. Пусть открывают на наши имена счета, вносят на них аванс, мы же подтверждаем, что наши действия — не игра, не блеф, быстро делаем свое дело и исчезаем из поля зрения наших нанимателей. Уверен, что кое-кто из них последует нашему примеру.