Серена удивленно посмотрела на мальчика.
– Что ты сказал? Отгоняет браконьеров?
Мальчишка шаркнул ногами и пожал плечами. Затем посмотрел на свою собеседницу так, будто считал, что она немного не в себе.
– Ну, да. Он постоянно этим занимается.
– Но я думала… – Серена не договорила и поспешно закрыла рот.
Потому что поняла: Лаки нарочно вкладывал ей в голову такие мысли. Она же ограничилась всего одним взглядом – и тут же решила, что он изгой, человек вне закона, и позволила себе бездоказательно в это поверить. Нет, сегодня действительно такой день, когда она чувствует себя полной дурой.
– Знаете, у нас были неприятности, – мрачно произнес Уилл и почесал острый локоть. – Отец поехал на побережье искать работу, и мы с мамой и братишками остались здесь. Браконьеры решили, что наши садки станут для них легкой добычей, но Лаки показал им, что они ошибались.
– Лаки… – пробормотала Серена. Крутой парень Лаки Дюсе. Спаситель забавных зверушек, оставшихся без матери. Защитник беззащитных людей. Не браконьер, а охотник за браконьерами, грабящими женщину с детьми.
– Он добрый человек, – произнес Уилл. – Но вы, наверно, это и без меня знаете. – Поняв, что сказал лишнее, мальчишка густо залился краской. Он был в том возрасте, когда кажется, что в жизни все так или иначе связано с сексом, и любая оплошность равна катастрофе. – Я не то имел в виду… Понимаете, я…
– Я знаю, – задумчиво отозвалась Серена. Она все еще не пришла в себя от только что сделанного открытия и потому не слишком вникала в то, что говорил ее собеседник.
Если Лаки не браконьер, тогда почему он пытался убедить ее, будто занимается именно браконьерством? И откуда у него вражда с егерем? Может, они просто недолюбливают друг друга? Может, Лаки считает, что Перри Дэвис плохо выполняет свои обязанности? Причин может быть сколько угодно, и не все из них хороши. То, что Лаки не любитель незаконной охоты и рыбной ловли, вовсе не значит, что у него за душой нет других грешков. Не исключено, что он все-таки приторговывает контрабандным спиртным, запасы которого хранит в доме и не хочет показывать его ей.
– В любом случае мне пора, – сообщил мальчишка и, шагнув к выходу, добавил: – Я оставил еду на столе.
– Да, спасибо тебе. Уверена, что Лаки будет доволен, – сказала Серена и заставила себя улыбнуться. – Была рада познакомиться с тобой, Уилл.
Мальчишка снова покраснел и застенчиво улыбнулся в ответ.
– И я тоже. До свидания.
С этими словами он выскочил за дверь и потрусил на берег, где на черной воде протоки покачивалась лодка. Серена вышла на галерею и, когда он отчалил, помахала рукой. Даже с расстояния было заметно, как мальчишка в очередной раз покраснел до корней волос. Юность, как все-таки она прекрасна! Чувствуя невольное расположение к Уиллу, Серена покачала головой и задумалась. Интересно, каким был Лаки в этом возрасте?
Что тут думать? Разве такое просто представить? Нет, конечно, практически невозможно, коль она не смогла разгадать, каков этот великан-каджун в его нынешнем возрасте. Если он не браконьер, то кто же? Контрабандист? Торговец оружием с золотым сердцем?
Ее взгляд скользнул по крыльцу и лестнице, что вела наверх, в запретную комнату.
Какое вам дело, что я здесь прячу?.. Нечего всяким дамочкам-психологам тут вынюхивать!.. И вообще, как говорится, меньше знаешь, лучше спишь…
Потому что так безопаснее?
Серена уже поставила было ногу на ступеньку лестницы, однако тотчас остановилась, мысленно приказав себе «Стоп!». Что, собственно, ей нужно? Лучше понять его или найти оправдание тому прискорбному факту, что ее нестерпимо влечет к нему? Нет, не стоит вообще об этом думать. Опустив голову, Серена смотрела на собственные ноги, как будто те принадлежали не ей, а кому-то другому. Еще бы, ведь они вопреки ее воле поднимались все выше и выше по ступенькам лестницы. Рука потянулась к круглой дверной ручке и повернула ее. Дверь открылась внутрь. Серена была готова увидеть в комнате все, что угодно, но только не это. Даже в самых буйных фантазиях она не ожидала того, что предстало ее взгляду. Казалось, она морально готова ко всему – ящикам с оружием, упаковкам наркотиков, коробкам с крадеными вещами. Увы, она оказалась не готова к встрече с прекрасным, с произведениями искусства.
Чердачное помещение было уставлено картинами. Они выстроились вдоль стен, по две-три штуки в ряд. В самом центре просторной комнаты высился мольберт. Стоявшая на нем работа была не закончена.
Переступив порог, Серена с изумлением огляделась по сторонам. В отличие от первого этажа чердак не был перегорожен и являл собой одно просторное помещение, окна которого выходили на фронтон, а на северном краю крыши были устроены световые люки. Проникавший сквозь занавески свет, приглушенный и мягкий, падал на пол вытянутыми прямоугольниками. Возле стены стоял рабочий стол. Чего только на нем не было! И банки с кистями, и тюбики с краской, и блокноты для эскизов, и карандаши, и заляпанные пятнами краски тряпицы. Пол застелен куском брезента, поверх которого был установлен мольберт. В помещении стоял густой запах масляной краски и каких-то химикатов, по запаху похожих на дешевую парфюмерию.
Так вот каков главный секрет Лаки Дюсе! Он художник.
Стараясь не наступать на брезент, Серена осторожно обошла мольберт, чтобы получше разглядеть стоящие у стен картины. На всех до единой было изображено болото: лесные заросли и повисший над водой туман. Картины на редкость тонко передавали волшебную тишину природы, некое неуловимое ощущение ожидания. Это были прекрасные живописные работы, притягательные, удивительно красивые, исполненные гнетущего напряжения и мучительного чувства одиночества. Они были великолепны и одновременно слегка пугали.
Серена задержалась перед одной из них, на которой была изображена одинокая белая цапля. На фоне высоких серых стволов огромных кипарисов, увешанных фестонами мха, и плавающих среди них клочьев серого утреннего тумана величественная птица казалась маленькой и невзрачной. Серена стояла посреди душной комнаты, и ей казалось, будто картина затягивает ее в свое природное пространство и вот-вот проглотит целиком. Она едва ли не кожей ощущала промозглый холод тумана, ноздри щекотали прелые запахи болота. Казалось, будто она наяву слышит далекие крики невидимых птиц.
Все картины отличала одна общая особенность – они как будто тянули зрителя в самое сердце болот, в самую гущу терзавших художника мук. Это были талантливые, уникальные полотна.
– О, Лаки! – прошептала Серена, чувствуя, как к ней приходит мучительное переосмысление. Она закрыла глаза и зарылась лицом в ладони.
Именно этого он и страшился больше всего. Ему не хотелось, чтобы за фасадом грубоватой бравады она разглядела его ранимую суть. Но не потому, что он ее стыдился, а потому, что просто не любил, когда кто-то пытается заглянуть ему в душу. Эти же картины были слишком личными, слишком интимными. Лаки Дюсе не из той породы людей, что легко впускают окружающих в свой внутренний мир. Теперь ей это было предельно понятно. Чего она никогда не подозревала, так это того, что его внутреннее «я» окажется столь ранимым, столь исполненным душевными терзаниями и тоской.
Обхватив себя за плечи, как будто ей было зябко, Серена посмотрела на картину, изображавшую надвигающуюся грозу. Тревожное недоброе небо представляло собой беспорядочную серо-зелено-желтую массу, нависшую над спокойной водной гладью. На глаза невольно навернулись слезы.
Лаки постоянно давал ей понять, чтобы она не смела вторгаться в его жизнь, не смела проявлять излишнее любопытство. Он согласился лишь стать ее проводником, сдержанным и не слишком любезным, и скрепя сердце временно предоставил крышу над головой. Она же проявила излишнюю настойчивость, если не сказать беспардонность, объясняя свое любопытство профессиональным интересом. Уверив себя в том, что имеет право выяснить, в ладах он с законом или нет, она даже не заметила, как нарушила самое главное право человека – право на личную жизнь. Серена резко обернулась и шагнула к выходу. В следующий миг у нее перехватило дыхание: в дверном проеме, пристально на нее глядя, молча застыл Лаки. Он стоял неподвижно, однако Серена едва ли не кожей ощутила исходившее от него напряжение, которым было наэлектризовано окружавшее пространство. Она встретилась с ним взглядом, и глаза его сверкнули, словно молния, которая предвещает приближение бури.
