А тут еще и правоохренительные органы, видимо, решили, что судебка им не нужна: готовые заключения и акты лежали по полгода, по восемь месяцев невостребованными. Еще явный криминал забирали. Да и то…

Вот в ту-то ночь, ребята, я и понял, что самое страшное в нашей работе! Это вовсе не ляпы, сделанные тобой в экспертизах, это не эксгумация, проводимая из-за твоей грубой ошибки. Самое страшное, коллеги, это ощущение ненужности! Специалист, обладающий опытом, знаниями, любящий свою работу – не нужен, его просто терпят!

Вот осознание этого и заставило меня резко изменить образ и мыслей и дел! Работать, наплевав на всех: вскрывать трупы – как учили. Освидетельствовать живых лиц – как предписано правилами. На вопросы следователя отвечать с полной объективностью и честно – несмотря ни на что и ни на кого! Вот понимание этого в гнусной атмосфере всеобщего бардака тех лет и помогло мне выжить в профессии. А может, и не только в профессии… Помогло пережить лихие 90-е.

А с Бюро нас соединили то ли в 2000-м, то ли в 2001 году.

– Да-а-а… Дела! А я и не слыхал о таких локальных реформах в судебной медицине, – удивленно протянул Осипов, – хорошо, у нас до такого не додумались.

– Вроде такая же хрень проводилась в Кемеровской и Ижевской областях и, по-моему, в Ленинградской, – ответил Биттер, – но не уверен!

– И цепочку ту вы, конечно, так и не нашли? – с хитро-невинным выражением лица спросил Бурков.

– Нашли… но не мы! Ее нашли уже по весне два кочегара из больничной котельной, что вывозили шлак. Зубным техникам ее загнали, деньги получили. Вечером обмыли, сидя в своей «копейке» в гараже, а двери-то его были закрыты, и было холодно, и двигатель работал… Причину смерти парней надо кому-то пояснять? Вот такая грустная история.

– М-да! От нечистого золота добра не жди, – подытожил рассказ Самуилыч, и все принялись за рыбку.

– Влад, а про кочегаров ты сбрехнул, да? – спросил зашедший в комнату еще в самом начале рассказа Женька Зенин. – Скажи честно.

– Что значит сбрехнул? Рассказываем-то мы о чем? – спросил Влад и сам же ответил: – О жизни судебно-медицинской! Или что, мне надо было закончить так: и они, приняв такое решение, зажили щасливо и дружно, а со своими женами – в любви, полном взаимопонимании и одновременно вышли на заслуженную пензию в званиях заслуженных врачей и отличников здравоохранения? Нет уж. То, что рассказано, – есть суровая правда жизни…

– Чего ты, Эуген, прицепился к Владу? Он рассказал свое. Рассказал интересно и, главное, поучительно. Вот ты сам взял бы, да и рассказал. Или слабо?

– Расскажу, расскажу. Сейчас вроде Самуилыч будет вещать? Или нет?

– Или да! Только дай с мыслями собраться.

Потом он поднялся из-за стола, прошелся по комнате и начал:

– На территории районного отделения, где я одно время работал, есть село… деревня… поселок. Ну, в общем, без разницы, как его обозвать. Главное, что основным градообразующим предприятием этого поселка была колония – ИТК. И была эта колония не простая, а для особо опасных рецидивистов. Там сидели так называемые «полосатики». Колония обеспечивала работой до 80 % жителей деревни. Иногда освободившиеся оставались на жительство в этой деревне, сойдясь с местными и одинокими женщинами. Жизнь есть жизнь. Такие «бывшие сидельцы» были, как правило, в завязке и жили как все деревенские: тихо трудились какими-нибудь кочегарами и никого не обижали. Правда, попивали порой. Я вам, коллеги, расскажу о том, что нельзя играть в карты, глянув при этом на троих слушателей, шлепающих картишками по столу:

– А мы-то че? Мы ничего, мы в дурачка…

– Да играйте, я не о вас, а вообще. А кроме того, расскажу и о том, как мне пришлось о тонкостях… э-э-э… одной насильственной смерти отчитываться перед… Пахано`м зоны!

Да-да! Отчитываться. Подробно объяснить старому урке все, что его интересовало, а хозяин, прокурор района и начальник РОВД наравне с Паханом внимали. Причем молча…

– Да ну, Вильгельм Самуилович, заливаешь. В жизни такого случиться не могло: чтобы перед зэком с согласия и в присутствии главных охранителей закона судмедэксперт отчитывался о…

– Ладно, не перебивай Деда, – сказал Биттер. – Жизнь – удивительная штука, и случиться может все. Продолжай, Самуилыч!

– Случилось это ранней осенью 1986 года. Была середина рабочего дня. Обед. Все знают, что в это время Самуилыча, то есть меня, трогать не рекомендуется! – и похлопал себя по животу. – Ну так вот, именно в обед, дребезжа всеми шестеренками, и подкатил к моргу раздолбанный милицейский «уазик». Забежавший сержант не просто сказал, а заорал так, что мы поперхнулись:

– Вильгельм Самуилович! Срочно! Поехали!.. В Советске (там колония располагалась) убийство. Серьезное…

– А где все?

– Наши уже уехали. Там и начальник милиции, и прокурор, и два следователя, и все опера`, – все это он выпалил на одном выдохе и замолк, шумно дыша.

Я понял, что дело серьезное: не зря же все правоохранители выехали – на ходу допил чай, взял чемоданчик, и мы покатили. На площади у «Белого Лебедя» – так в народе прозвали шикарное длинное четырехэтажное здание, выложенное белым кирпичом, – было довольно пустынно. Вернее, народ, как по проспекту, там никогда особо-то и не ходил, но движение «клерков» с бумажками, охранников, расконвоированных зэков было всегда. А сейчас у входа стояли лишь две «Волги» и кучка наших начальников, полирующих своими пиджаками пыльные бока машин. И только вывалившись из «УАЗа», я увидел, что везде стоит охрана с автоматами и служебными собаками. У меня еще мысль мелькнула: «Сбежал кто-то… и убил кого-то». Не успел я поздороваться, как из входной застекленной двери выбежал прапор:

– Товарищи прокурор и начальник милиции! Вас приглашает начальник колонии. Пройдите, пожалуйста!

Начальство ушло, а мы остались внизу. Из разговора с опера`ми выяснилось… Впрочем, ничего не выяснилось. Они тоже ни черта не знали.

– То ли кто-то кого-то застрелил, а потом повесился… то ли сначала повесился, а потом вспомнил, что еще дела остались – вылез из петельки, шмальнул нехорошего человека из автомата – и на место, – заржал один из оперов.

Так мы у входа с полчаса языки чесали, благо погода позволяла это. Потом снова появился давешний прапор:

– А кто из вас… судоэкспорт? – и назвал мою фамилию.

– Иди, Самуилыч! Твой черед настал! Ты навсегда останешься в наших сердцах, – хохотнул кто-то из оперов и шутовски перекрестил меня.

– Тьфу на вас, – сказал я весельчакам и пошел за прапорщиком. Мы быстро поднялись на второй этаж, в просторный кабинет начальника ИТК. Там было человек пятнадцать – все хмурые, и даже мрачные. Вот что я узнал.

Накануне вечером, в частном доме поселка застрелился бывший «сиделец» этой колонии, освободившийся ровно год назад. Известно, что он незадолго до освобождения проиграл в карты крупную сумму. И он ее за год должен был либо достать, либо, приехав в деревню, сунуть голову в петлю и одновременно застрелиться – по крайней мере, таковы были условия той игры. Труп обнаружили лежащим на полу – он не висел! Вот этот-то момент вызвал волнения среди зэков, ибо информация просочилась за колючку уже к утру. Зэки считают, что его застрелил кто-то из охраны.

– Ну, там еще кое-какие моменты имеются, но они вам, доктор, неинтересны, это чисто наши, внутренние дела, – добавил полковник. – Сейчас сюда приведут осужденного… короче, Пахана по кличке Апостол. Он, так сказать, «держит» зону. И вы, доктор, должны ему доказать, что труп сначала висел, а потом выпал из петли.

– Милое дело! Как же я ему докажу, если я трупа…

– Мы сейчас едем на место происшествия – его тщательно охраняют, и вы осмотрите труп. Сколько вам потребуется времени на это, столько у вас его и будет: час, два, сутки, в конце концов. А уж потом, – начальник кисло усмехнулся, – будет вам явление Апостола. И если вы ему не докажете, что труп висел, прольется много крови. Если вы докажете – он остановит волнения, если нет… Мы их, конечно, все равно прессанем, скоро, – начальник посмотрел на часы, – не позже, чем через час, прибудет спецрота УВД, но уж вы постарайтесь, доктор. Мы вынуждены пойти на такое «сотрудничество» с Апостолом, так как жертвы нам не нужны. А они – могут быть!