На прием привели девочку, пострадавшую в результате автодорожной травмы – перелом локтевой кости. Следствие по этому поводу, естественно, назначило экспертизу для определения тяжести телесных повреждений. Девочку на осмотр привела мама, она же и принесла медицинские документы: постановление о производстве экспертизы, историю болезни, амбулаторную карту – короче, все, что положено в таком случае. Девочке девять лет. Хорошенькая до невозможности: кудряшечки, бантики, нарядное платье – ну прямо куколка! Мама девочку завела в кабинет, где мы с медсестрой вели прием. Я расспросил маму и девочку об обстоятельствах причинения повреждений, после чего мама, оставив девочку с нами, умчалась на пару минут с кем-то срочно поговорить. Ну а мы делаем свои дела и разговариваем с девочкой. А та очень охотно, очень живо рассказывает и о том, как она первый класс окончила, и о том, что соседский мальчишка ее за косы дергает, и про свои игрушки рассказала. И все это так бойко, так искренне, по-детски простодушно – будто солнышко заглянуло к нам. Но вот я, перебирая медицинские документы, замечаю, что нет нужных рентгеновских снимков. И вслух озвучиваю мысль свою:

– А где же рентгенограммы?

Девочка, решив, что этот вопрос адресован к ней, помолчав пару секунд, живо вскакивает со стула, разводит ручки и на полном серьезе говорит:

– А х… их знает…

Далее – немая сцена с отпадением нижней челюсти у доктора и медсестры, затем – всеобщее и дружное ржание… Представили? Мы потом все оставшееся время цитировали этот ответ!

Тут же заржавший Серега Бурков – а иначе как ржанием его смех и не назовешь, – держась руками за живот, проговорил:

– Мы…тоже… будем… цитировать, точно будем, а дальше х… его знает. – И громкие раскаты уже всеобщего смеха заполнили комнату!

Когда отсмеялись, Вадик, вытирая слезы с глаз, продолжил:

– Как вы знаете, в медицине есть закон «парных случаев» – закон неофициальный, но тем не менее исправно действующий и в нашей профессии. Такое совпадение случилось и в тот раз. Через пару дней после этого случая мне следователи назначают еще одну экспертизу – естественно, по другому делу. Фабула: папа пришел домой пьяненький и взялся играть с дочкой, примерно такого же возраста, что и предыдущая. И в частности, он начал ее подбрасывать вверх. Папа бросает и ловит, девочка с папой радуются, и все смеются, все довольны. И все бы хорошо, но этот… с позволенья сказать, папа один раз девочку поймать не сумел, и она чувствительно ударилась левым бочком. Девочка поплакала и через полчасика вроде успокоилась. Мама папе, конечно, высказала все, что о нем думает, и даже больше. А уже ночью у девочки так разболелся животик, что вызвали «Скорую помощь». В больнице ее осмотрели хирурги, заподозрили разрыв селезенки и ночью же прооперировали.

На следующее утро мне принесли постановление о производстве экспертизы, и следователь попросил сходить осмотреть девочку в больнице. Как вы, коллеги, знаете – тяжкий вред, он и сейчас, и через месяц будет таковым и никуда не денется. Но, как говорится, в «каждой избушке свои игрушки», то есть, несмотря на общность правил производства экспертиз, везде имеются свои легкие прибамбасы и свои привычки. Вот и в этом районе было принято осматривать таких потерпевших еще в больнице. Я не стал особо-то спорить – не переломлюсь! – и пошел в реанимационное отделение побеседовать с доктором и сделать вид, что посмотрел девочку.

Поднялся, значит, туда и нашел доктора:

– Коллега, мне надо бы поговорить о вашей больной и глянуть на нее. Как это сделать?

– Так… какая больная, вы говорите?

Ну я назвал фамилию девочки. Реаниматолог, услышав, тут же засмеялся. Знаете, одни люди ржут, как лошади – типа, как он, – и Вадик показал на Буркова, – а есть те, кто смеется беззвучно, но очень заразительно. Я, не зная причины этого смеха, тоже засмеялся: уж очень заразительно доктор это делал, аж на диван повалился. Отсмеявшись, он рассказал:

– Девочку оперировать начали примерно в 4 ночи. Операция технически не сложная, но под общим наркозом. И после операции, когда девочка пришла в себя, я ее повез в реанимационную палату. Девочка на каталке лежит спокойно, мы о чем-то по дороге разговариваем. Когда я ее перекладывал на койку, она сказала:

– Дядя, а ты посидишь со мной?

– Конечно, маленькая, обязательно посижу. Больно?

– Да нет, не очень… только спать хочется. Дядя, а ты мне расскажешь сказку?

– Ну, конечно, расскажу, а какую?

Девочка начала мне пояснять, о чем хочет услышать, но вдруг, прервавшись на полуслове, стягивает с ножек простыню, поднимает одну ножку и просит:

– Дядя, посмотри, что там за х…я ко мне прицепилась, – и показывает на промежность, где стоит катетер в мочевом пузыре! Полный отпад!!!

Вот такие случаи рассказал нам Вадик Соколов и добавил, что он потом весь месяц, вспоминая эти случаи, смеялся так, что сидел весь розовый в красную полоску!

– Лихие 90-е, говорите? – задумчиво сказал молчавший до сих пор Виталька Кондратьев. – Хорошая тема: есть что рассказать! Давайте я начну про то славное времечко, когда самой разной работы было навалом, а денег – наоборот, ни шиша не было.

– Давай, Вит, повествуй, – опять распорядился Биттер.

– Это случилось летом 1995 года. Оригинальничать не буду и начну как все: утром, придя на работу, я обнаружил… Хотя нет, вру, не совсем так было. Все началось накануне вечером, когда я ехал из города на своей новой «девятке», что купил всего-то за месяц до этого. Представьте: летний вечер, время около 21-го часа, дорога пустая, асфальт недавно уложен, погода отличная, небо безоблачное. В открытые окна врывается ласковый ветерок, играет музычка. Удовольствие сплошное. И вот километра за два до моего района увидел, как автокраном грузят в «КамАЗ» консервную банку, на которую наступил сапогом здоровенный дядя-великан, не иначе, и лишь потом я понял, что это была покореженная до неузнаваемости легковушка, вроде даже как импортная. И наверняка никого живых в такой смятой машине остаться не могло. Немного, и исключительно про себя, я позлорадствовал в адрес своего соседа-эксперта, которому завтра светит совсем непростая работенка. ДТП-то на его территории произошло! От этой мысли настроение заметно улучшилось. Как говорится, все слабости да грехи человеческие! Вот, наверное, за такие мысли уже через пяток километров последовало наказание: я вспомнил, что сосед именно с завтрашнего дня находится в очередном отпуске, и труп – если он есть, конечно – непременно отправят мне! Ну вот, а дальше-то и было как всегда. Вернее, утром, как всегда, я пришел на работу, а вот там-то все пошло не как всегда.

Вся территория у морга была обставлена разнообразными машинами: пара «девяток», пара «мерсов» и непременный черный «бумер» с тонированными стеклами! В машинах и возле них переминались стайки крепких парней: кто – в спортивных костюмах, кто, несмотря на жару, в кожанках, ну и пара ребят в недавно вошедших в моду малиновых пиджаках.

– Доктор… вы доктор? – спросил один из пиджаков.

– Да.

– Нам бы дельце одно с вами перетереть надо.

Я оглядел его. Высокий, хоть и худой парень лет тридцати, может, чуть больше: спокойное лицо, колючие с прищуром глаза, на шее – толстенная цепяра «из желтого металла», массивные «гайки» на пальцах.

– Ну, пойдем… перетрем.

Вместе зашли в отделение.

– Тетя Нина! – крикнул я санитарочке, открывая дверь кабинета. – Как там у нас насчет чая?

– Сейчас, Виталий Иванович, несу…

– Две кружки, – попросил я ее. – Вы будете? – спросил я у Пиджака.

– Не, не буду!

– Одну кружку! – опять крикнул я в коридор и, надев халат, сел на свое место. Пиджак, усевшись в кресло для посетителей, сказал:

– Горе у нас, доктор! Вы, наверное, в курсе? Наш братан вчера разбился на машине, и его к вам привезли. Через полчасика придет из города наша машина, и мы заберем его. Вы нам справочку успеете выписать? Задержки не будет?