Все, естественно, притихли, и никто не возразил, а молчание, как вы знаете…

– Ну, мальчики, коль вы старика разбудили, давайте… развлекайте, рассказывайте!

– Так, Самуилыч, ты и расскажи. Поди, за все годы такого нагляделся, что нам, салагам, и не снилось, а?

– Нагляделся. Но лучше вы, а то у меня голова спросонья не работает, «разогнаться» сначала надо.

– Сейчас разгоним, – брякнул Серега Бурков и протянул ему кружку.

– Ну ладно, – проговорил молчавший до сего момента Влад Марлов, – давайте тогда я расскажу. Мне словосочетания «спирт», «лихие 90-е» и «малиновые пиджаки» тоже кое-что напомнили…

Этот случай произошел в конце 94-го года. Представьте картинку: вторая половина ноября, часа два дня. На улице около десяти градусов – в минусе, естественно. Серое низкое небо, на земле уже затоптанный, заплеванный и поэтому тоже серый снежок. Все серое. И настроение безрадостное, серое! Зима неотвратимо приближается, а, в отличие от нее, зарплата не торопится, она уже восемь месяцев даже близко к нашему карману не приближалась! Мелкие подачки, что в нашей больнице называли авансом – не в счет. Их только и хватало разве что на хлеб. Разгул демократии… мать ее! В лаборатории районного судебно-медицинского отделения, а если попросту – в морге, за столом сидят три человека. Два доктора – я и мой напарник патологоанатом – и санитар. Мы пьем спирт. Это единственное, что пока есть. И закуска: полбулки хлеба и вареный картофель, ну еще соль! Мы пьем, потому что замерзли, как цуцики, а замерзли потому, что битый час искали в снегу золотую… пардон, из «желтого металла», цепь. А история случилась такая. Накануне в морг привезли «братка» в том самом пресловутом малиновом пиджаке: разбился на автомобиле. «Нажрался» до соплей – в желудке у него была чистая водка, хоть фильтруй и, пардон, пей по новой. Ну, так вот, напился он, значит, и на скорости порядка 150 км/час въехал в бетонную опору. Опора осталась цела, а вот «браток» подкачал, целым не остался. Замечу в скобках, что среди прочей одежды на его шее еще была толстенная цепь. Ну труп мы, как и положено, вскрыли, вместе с санитаром собрали. То есть привели в божеский вид. Цепь, естественно, описали и в акте, и в списке вещей, что были на трупе. Забирали тело такие же бравые, коротко стриженные ребята в кожаных куртках под руководством очередного Пиджака.

– Такого же, как и в твоем рассказе, Виталий, – повернулся к Кондратьеву Влад, – один в один!

– Да, этот вид прямоходящих, Homo Oligo Sapiens – так я их тогда называл – был на удивление одинаков – в столице, в Сибири и в Киеве, наверное, – согласился Вит, – давай продолжай, Влад, не отвлекайся.

– Ну вот, выдал я этому Пиджаку врачебное свидетельство о смерти «кореша», тот расписался, что забрал ценные вещи, и пошел на улицу. И только тогда я увидел, что толстенная цепь осталась на столе. Забыл, наверное! Я схватил ее и по коридору вслед за ним кинулся:

– Постойте, постойте, вы забыли, – кричу и, догнав его уже в дверях, эту самую цепь буквально заталкиваю ему в руку. А он, зараза, брезгливо этак глянул на меня, сморщился и говорит:

– Ты че, доктор, с дуба рухнул? Кому она нужна?

– Так родным отдайте… память… все-таки дорогая…

– На фиг она им нужна? У них таких цепей… ха!

И не глядя на меня, крутанул цепь над головой, так что воздух свистнул, и запустил ее в сторону кустов, в снег. Только она и мелькнула желтым призрачным блеском в лучах неяркого ноябрьского солнца.

– Вот жлоб, – сказал подошедший сзади санитар, – лучше бы нам ее отдал, а то разбросался… Пиджак хренов!

– И чего бы ты с ней делал? – уныло спрашиваю я у него.

– Как, что? Зубным техникам бы отдали, а они за такую цепуру кучу денег отвалили бы. Грамм сто в ней ведь было?

– Не меньше! А то и все сто пятьдесят.

– А кто это здесь говорит: сто пятьдесят? – спросил вывернувший из-за угла патологоанатом. – Наливай…

– Отстань! Вечно у тебя одно на уме, – ну и рассказали ему о только что случившемся.

– А че тогда стоим, че думаем – айда искать! Ты, – спросил он меня, – заметил, куда она полетела? – И первым двинулся в ту сторону, куда я показал. Ну и мы, как барашки на веревочке, пошли следом.

Короче, ребята, не буду описывать наше почти часовое ползанье по снегу и кустам. Ничего мы не нашли – только замерзли. Бр-р-р! В конце концов плюнули мы и на поиски, и на эту паршивую цепь, и отправились согреваться дедовским, проверенным способом. Про то, как мы глотали разведенный и теплый медицинский спирт, я рассказывать не буду. Думаю, что с этой процедурой все эксперты знакомы не понаслышке.

Тут приехали забирать труп женщины, что пролежала у нас уже четверо суток. А было их в морге, надо сказать, двое: примерно одного возраста, комплекции и цвета (грязно-зеленого). Ну, они показали, кого забирают, санитар ее одел, отдал, и они уехали, получив у меня документы. Не успели мы выпить еще по одной, как приехали уже за другим трупом. Я помог санитару положить ее на стол, и в это время зашел парень и принес одежду. Передавая ее санитару, он, оглядывая тело, сказал:

– А это не наша тетя: у нашей тети не было татуировок, – и показывает на плечи, где уже отчетливо проступили сине-фиолетовые гнилостные подкожные вены. – Да и на лицо не похожа! Не она!!!

– Да какие татуировки, какое лицо? Это гниение тела уже началось, вы бы еще неделю здесь не появлялись… Тоже мне: татуировки… на лицо она им не похожа… – бурчал санитар.

– Сейчас я папу позову – пусть он глянет. – И убежал.

– Слушай, а мы не могли перепутать тела?

– Да не…Те, которые первыми забирали свою родственницу, сами же опознали, уверенно опознали!

Тут вошел парень и с ним еще двое мужчин, и принялись разглядывать труп. И так посмотрят, и эдак… Наконец, санитар не выдержал:

– И долго вы будете гадать, как на ромашке: наша… не наша? Забирайте, что дают, других все равно нет!

Вот так мы отдали труп второй женщины. И разошлись по домам, а ночью меня обуял страх – куда катимся???

– Постой, Влад, – перебил меня Вадик, – вот ты давеча сказал, что вам зарплату больница платила? Или я что-то прослушал?

– Да нет, не прослушал. Дело в том, что в нашем регионе с 1 января 1993 года все районные судебно-медицинские отделения Бюро передали в ведение районных больниц. Передали оборудование, передали «трудовые книжки». Ну а нас, рабов, прикованных к секционным столам цепями, никто и не спросил. Видели бы вы, коллеги, как главные врачи руки потирали довольнехонько! Ну типа, мы этих экспертюг теперя прижмем, мы им покажем кузькину мать, и так далее. Да вы сами все, коллеги, понимаете. Боже мой, какие идиотские указания стали порой приходить от главного врача. Ну типа:

– Алексеич, завтра к тебе придет Федя Залупыйченко – у него перелом малоберцовой кости. Надо, чтоб были тяжкие повреждения. Ты там похлопочи, сделай… – и, не слушая возражений, кладет трубку.

Ну приходит этот… с нехорошей фамилией, и я ему перелом оцениваю как менее тяжкие телесные повреждения. Через час – крики и визг по телефону, вызов на ковер к главному. И никакие ссылки на правила не действовали. А тогда – репрессии, гонения. И никакие апелляции в Бюро не проходили. Там нахально разводили руками и отвечали, что вы, мол, уважаемый, у нас не работаете, так что пардон, простите, сами уж общий язык находите, а докладные пишите своему прокурору. Я как-то в отместку своего бывшего начальника Бюро и заведующего моргом на порог не пустил: мол, простите, я у вас не работаю, так что извините… пардон и… идите, проверяйте свой город. И знаете – все пролезло, уехали. Вот такой бардак был в нашем регионе. А попозже главный врач от нас отстал. Полностью отстал. Он понял, что ему от нас пользы, как… от одного рогатого животного – молока! Деньги перестал платить. Вернее, объективности ради, тогда всем не платили. Но нам-то в последнюю очередь давали кое-какие крохи, как говорится, финансировали по остаточному принципу от уже остаточного.