– Что Платоша, думаешь, я перед вами красуюсь, потому такой счастливый? Нет, дорогой мой Дракончик, меня радует близость битвы! Не один ты в этом доме любишь хорошую драку. Судя по поведению «компаса», Яцек уже рядо. Я, признаюсь, не ожидал от него такой прыти. Обнаглел упырь. Или очень зол, а скорее, – и то и то одновременно.

  Хорошо.  Наши планы остаются прежними, но придется немного сжать время. На то, чтобы закончить с едой ,– семь минут, отсчет пошел. И постарайтесь наесться, этой ночью вам потребуется собрать все силы, не стоит упускать даже мелочи.

– Ха, это для Кеши еда – мелочи! Для Дракона жратва - это смысл жизни, и упускать ужин я отнюдь не собирался. Положенные на ужин семь минут прошли в полном молчании, нарушаемом только сосредоточенным чавканьем. Катерина восприняла Кешины слова так же предельно серьезно и нарушила паузу, только почистив тарелку добела.

– Дядя Кеша, а почему вы свою же…, ну голема, Нинеллой зовете? Нина как-то проще и мелодичнее.

Наг поморщился, и  кивнул  мне головой: - Объясни ты ей, Платон. Только короче, времени у нас в обрез.

     Я постарался не растекаться по древу мысли и не бередить Кешины душевные раны зазря. – Ни-нель, потому что она Тварь. Не как ругательство, а как создание, несущее в себе заряд воли и целеполагание создателя. Элохим, дети Элу или Ану, – в переводе c Шумерского – боги-творцы. Для Ни-нель творцы, это не Господь Бог, помянутый в Торе, и даже не его многочисленные отпрыски, а Кеша с Толей.

      «Ни» тут – родовой знак линии алхимического знания, унаследованный Кешей и Толей Головиным вместе с «големской» технологией. «Эль» - окончание, обозначающее големшу, как их творение. Так что верно произносить имя Домомучительницы именно через дефис: Ни-нель, но можно и Ни-на, если тебе так нравится.

   Я с вопросом глянул на учителя и, увидев сдержанное одобрение в его глазах, успокоился. Катерина тоже умолкла, хотя было видно, что ее так и распирает от множества вопросов. - Катя, ты убираешь со стола, моешь посуду и идешь знакомиться с Нинель или Ниной, – называй ее как хочешь, но наладить с ней отношения, - твоя первоочередная задача. Пока нас с Платоном будет пытаться укокошить Упырий Барон, големша - твоя единственная защита.

    Иннокентий Леонидович умел командовать, и, хотя никогда не допускал грубости, от его предложений не отказывались. – Платон, твое дело - собрать свои монатки, и, как можно быстрее, выдвинуться на исходные позиции. Если успеешь до заката, твои шансы на выживание повысятся в два-три раза.

     Через минуту я уже сосредоточенно перебирал свой многострадальный рюкзак, стараясь не упустить ни одной мелочи. Уж чего-чего, а вниманию к мелочам охота на нежить меня приучила крепко. На сей раз ситуация осложнялась тем, что я выступал в непривычной для себя роли «подсадной утки».

     Кеша дал мне ясно понять, что шансов выстоять в прямой схватке с Черным бароном у меня нет. Моя задача: – выманить его под удар Нага.

     Тем не менее, я занимался обычной подгонкой оружия, мучительно пытаясь сообразить, куда лучше пристроить кобуру с пистолетом, сколько взять патронов, ножей и каких именно, и как все это увесистое добро разместить на моем худосочном теле.

     Идеальная компоновка с одной стороны должна была максимально защищать жизненно важные органы от клыков и когтей, с другой – минимально стеснять движения. С большим сожалением я отложил в сторону верный кевларовый бронежилет.

    С учетом нового понимания возможностей пана Яцека, сомнений не было: - уж если он меня достанет, живым не уйти, - размажет в грязь вместе с жилеткой. Так что тут скорость и маневренность была важнее брони.

     Яцек, конечно, Упырь не рядовой, а зверски сильный и почти бессмертный владелец черного жемчуга, но кой-какой опыт по упокоению его собратий у меня имелся. Причем, по иронии судьбы, опыт этот приобретался при его непосредственном участии. Убирая с моей помощью «конкурентов по бизнесу», хитрюга переиграл сам себя. Игрушки, выбранные мной на этот раз, должны были, если не уничтожить идущего по мою душу вампира, так хотя бы здорово его разозлить и отвлечь внимание.

     Основной удар нанесет Кеша, а как и где он это сделает, я знать не должен. Наг, мило улыбаясь, сообщил мне приятную новость: - так как во мне осталась часть силы Черного Барона, упырь может отслеживать мое местоположение и, отчасти мысли. До какой степени, - неизвестно, но на всякий случай стоило перестраховаться, и ограничиться только самыми общими рекомендациями.

     Следуя этим рекомендациям, я быстро закончил сборы, и шагнул через неприметную калитку в покосившемся зеленом заборе, чтобы окунуться в насыщенный терпкими запахами воздух летнего подмосковного вечера.

    Поздние летние вечера в подмосковье, когда жаркая суета дня уступает постепенно обретающими все более насыщенную синеву сумеркам, когда воздух упругой теплой волной бьет в ноздри, принося непредставимый нормальному человеку букет запахов, и звенит мериадами маленьких крылышек ночных мотыльков.

      Как я люблю эти ускользающие мгновения бытия, как задыхаюсь  от переполняющего грудь желания. Не желания женщины, багрово-черного, вызванного гормональной бурей в крови, и не холодной белизны яростной охоты к убийству, - они так обычны для моей звериной натуры, что стали уже восприниматься скорее привычным фоном, чем чем-то шокирующим. Нет, сейчас я хотел чего-то неясного, непонятного по самой своей сути, что, тем не менее, отчаянно манило меня и несло с собой обещание свободы и бесконечного счастья.

     Настроение это не замедлило вытолкнуть меня из меня, - некоторое время мой Дубль-Дракон болтался за левым плечом плотского тела, с нескрываемым удовольствием наслаждаясь редкими мгновениями свободы.

     А Реальгар-Дубль [120], надо сказать, не только ростом метра на два повыше Человеко-Платона. Он, зарраза, и смотрит на все происходящее абсолютно холодно и совершенно отстраненно, воспринимая обычное мое Я, как нечто совершенно незначительное. Жизнь в условиях раздвоения личности тяжела, это вам скажет любой психиатр, но есть в ней и своя прелесть, - подробности может поведать только ее испытавший. То есть, только такой «законченный псих», как я.

    Вот с каким настроением окунулся Платон-Реальгар в сиреневые полутени между кустов малинника, окаймлявших дорожку, ведущую от Кешиного дома к станции Никольское. И, редкий случай, обе его (мои) части взирали на мир с одинаковым чувством.

   А мир этот гудел от возбуждения, жизнь вокруг жаждала продолжения, совокуплялись все, от мотыльков и позабывших в запале охоту на них лягушек, до двуногих безволосых приматов, вообразивших себя вершиной эволюции.

   Дубль мог видетьэто брачное исступление, охватившее природу, как полотнища сиренево-лиловой светимости, стелившиеся в полуметре над Землей. Светимость источаемая «брачующимися» привлекала его, как кота валерьяна. Не то, чтобы мой Дракон мог питаться похотью, - нет, пища демона-убийцы это излучения страха и боли, а лучше, - агонии жертв. Сиреневые облака не были для Демона пищей, но «пахли» так восхитительно-маняще. Тигр и корова любуются цветущим полем, но совсем по-разному…

    Мое же недосверхчеловеческое плотское тело буквально пьянело от звуков и запахов в изобилии проникавших через четырехметровые ограды особняков «новодачников», незаметно вытеснивших в последние годы старенькие щитовые хибары садоводческих товариществ.

   Гортанные, ломающиеся от избытка гормонов голоса подростков, перемежаемые пьяными выкриками и женским смехом, свидетельствующие о том, что праздник в разгаре, отзывались во мне волнами жара. Жар этот заставлял тело двигаться быстрее, и я невольно перешел на бег, ускоряя свое движение все больше.

   Дубль с радостью включился в знакомую игру «обгони ветер». И вот уже рассекаемый воздух загудел в ушах, плотной подушкой навалившись на грудь, кусты и заборы на периферии слились в серые полотнища, а поле зрения сузилось до черно-белого туннеля. Тоннель этот затягивал меня, превращая бег в подобие скольжения.