Амазонка – так называли ее у нас в институте, любила шокировать общественность вызывающими выходками. Покрасить волосы в помидорный цвет, а ногти в черный и прийти в институт в армейских крагах, – это запросто. Но меня таким не проймешь. Я панкуюпо жизни, а она только выделывается.

        Росту в Катерине сантиметров сто восемьдесят, против моих ста семидесяти, и это еще без каблуков. Смотреть на нее приходилось, сильно задирая подбородок, мне это не нравилось всегда, сейчас – особенно. Тем более, что недавно я ей здорово нагрубил, и чувствовал себя виновато.

     Катя эффектна, уверенна в себе и, похоже, влюблена в меня. И вот последнее – совсем плохо. Мое хамство не смогло ее оттолкнуть, вопреки всем ожиданиям, и что теперь делать было не ясно. Ну не бить же ее,  в самом деле?! Мало того, что она не «девушка моей мечты», дело в том, что я не смогу быть с ней даже из сострадания. Я – девственник, и изменить эту ситуацию будет непросто.

     Ее глаза при виде меня медленно расширились, и она выдохнула, - Ой, Платончик,  я не ожидала… Я не дал ей завершить, быстро прикрыв девичий рот ладонью, - не грубо, но достаточно крепко. Тссс… Соседей разбудишь!

     У меня не очень, скажу мягко, хорошие отношения с жильцами и еще одна жалоба мне без надобности. На меня пишут все: сумасшедшая старуха с дюжиной собак напротив, отставной КГБ-эшный стукач из квартиры надо мной, ну эти, – регулярно. А по одной-две жалобы удосужились написать наверно все жильцы моего подъезда. Даже бабка, изредка протирающая полы в подъезде, и то умудрилась написать петицию участковому: – мол, у студента следы кровавые под дверью, маньяк завелся новый. Участковый меня знает с детства, делу ход не дал, но убедительно попросилследить за чистотой.

    На меня писали жалобы в ФСБ, милицию, СЭС, пожарникам, Президенту…Правда, старушка-собачница уже не в счет. Ее  последняя кляуза Путину содержала в себе обвинения в том, что я – нечистая сила, и силой мысли заставляю ее сучонок выть на портрет президента. Вредину занесли в список «психических» и больше на ее сигналы не реагируют. А ведь правду карга писала, ее дворняги отмечали истеричным воем каждый мой нервный срыв.

    В данный момент за бабкиной дверью зверинец только начинал успокаиваться после выброса ярости, что устроил я недавно. Доброе утречко Вам, соседи дорогие! Но надо и совесть знать, пора убирать Катерину с глаз подальше.

    - Сейчас, Кать, сколько времени?! – я тебе скажу – пол-седьмого, воскресенье, спать любит народ в это время. - А что в такую рань девицы полураздетые у моего подъезда делают, как я объяснять буду?

    - Тут я обнаружил два факта: первый заключался в том, что плотно прижатая мной к стенке Катерина медленно оседает, норовя завалиться мне на грудь, а второй – она наврыд плачет, и это было «ударом ниже пояса». Я не могу выносить женских слез. Вообще не могу, - это то не многое, что у меня осталось общего с нормальными мужиками.

   - Катька, реветь прекрати, - выдавил я, подхватил девушку на руки (а делать-то, что!) и занес ее в свою квартиру.    Расположив не прекращающую всхлипывать амазонку в кресле на кухне, я начал маневр отвлечения: - Екатерина Викторовна, меня начинает беспокоить ваше нездоровое увлечение Красным.

     Мои глаза прошлись от ее огненной шевелюры вниз, последовательно задерживаясь на дрожащих губах, лифчике, просвечивающем через тонкую кофточку, короткой бардовой юбке и, наконец, на туфлях. Заметив мой оценивающий взгляд, Катя смутилась и мигом прекратила рев. - Дедушка Зигмунд Фрейд, сказал бы по этому поводу, - продолжал я заговаривать зареванную амазонку, убедившись, что мой коварный план начинает иметь успех, - Он сказал бы, что Вам, девушка явно не хватает чего-то насущного!

     И, учитывая столь ранний час, насколько я знаю женскую физиологию, дело совсем не в либидо. Следующая за сексуальной потребность, – пищевая. Значит, мне надо накормить тебя завтраком! Лукавил  я только отчасти, жрать хотелось моему дракону, но и девушке еда поможет успокоиться. Катерина выпрямилась, прямо взглянула мне в глаза и выдохнула: - Платон, нужна твоя помощь, мой отец в беде.

      Это был еще один удар «в мягкое место», я потерял родителей рано,  и знал, что Катя тоже росла без матери. А теперь – еще и «отец в беде». Термин «беда» в отношении к почти всемогущему олигарху не предвещал ничего хорошего. Все, о чем ни попросит меня девчонка,  сделаю без условий. Но Катерине этого пока знать не следовало, - уж больно шустрая у Моталина дочурка, неровен час, вовлечет меня в совершенно ненужные разборки.

    Продолжая с невозмутимым видом заниматься завтраком, я кивнул: - Присоединяйся, чего сидишь, как отмороженная, тосты пожарь. Пока готовить будем и поговорим. – То, что беседа приобрела деловой тон, поможет Кате собраться, а мне будет проще контролировать свои инстинкты.

    Инстинкты тем временем оживились. Голод навалился с новой силой и я, не дожидаясь яичницу, сунул в рот раскупоренный шоколадный батончик. Надо отметить, что, кроме людоедско-сексуальной мании, у меня есть еще одно тайное пристрастие. Я безумно люблю шоколад и, особенно, простые дешевые батончики. Подсел на них в тот приснопамятный день, когда впервые проснулся драконом, или дракон проснулся во мне, – тут еще разобраться надо. Прошло девять лет, но я прекрасно помню свою панику, и то, как быстро среагировала бабуля.

   Бабушка у меня вообще существо замечательное. Повзрослеть ей пришлось рано, и далеко не в самой спокойной атмосфере. Прибавив себе три года возраста, вчерашняя школьница в 1943-ом сбежала на фронт. Она прошла  санитаркой от Курска до Берлина. В четырнадцать лет под пулями выносила раненных на Курской дуге. Полученную в годы ВОВ закалку старушка сохранила на всю жизнь,  и маленький пожар в квартире не застал ее врасплох. 

    Справившись с огнем с помощью воды и мокрых полотенец, через минуту бабушка уже держала меня на коленях, пытаясь успокоить судорожные рыдания, рвавшиеся из груди непутевого внука. И тут на меня обрушилась новая напасть. После первого ошеломления и испуга пришел Голод. Я  совершенно  не понимал, что со мной происходит, а многократно усилившийся обмен стремительно пожирал тщедушное тельце.

    У бабушки  со мной всегда было две основных задачи:  первая, – как сделать так, чтоб я не болел, а болел я постоянно и всеми возможными детскими болезнями.

     Вторая, – как меня накормить.  Несмотря на чудовищную худобу, я упорно отказывался от пищи, особенно мясной. Теперь ситуация резко переменилась: - Драконья кровь не только сделала меня невосприимчивым к простудам и  инфекциям, она постоянно требовала еды. Сожрамши все, что старушка приготовила для нас двоих, и присовокупив к этому пол-кило творога с вареньем, я попросил добавки. Вот тут-то в дело пошла пачка шоколадных батончиков, которыми бабуля торговала с лотка. Она помогла мне продержаться этот день,  не залезая в мусорный контейнер в поисках объедков и не побираясь.

    День в школе пролетел пулей, мне было удивительно весело и легко – я смеялся и бегал на переменах, первым тянул руку на уроках, заигрывал с девочками. Мое поведение столь отличалось от обычного, что всегдашние обидчики обходили меня стороной. Но счастье всегда скоротечно, впоследствии я не раз убеждался в непреложности этого факта.

    Выйдя из дверей школы, я увидел четверку подростков, поджидающую меня для обычных издевательств. Мои мучители не были сильно старше меня, но были заметно крупнее  и сильнее духом. Мало того, что они отнимали всю мою небогатую наличность, их изобретательности в области унижения ближних не было конца. Пытливый ум малолетних садистов постоянно изобретал все новые способы унижений «жиденыша», и поедание сырой земли было не самой злобной из их шуток.

     Я обреченно шел судьбе на встречу и чувствовал, как живот опять сводит  голодной судорогой. Подонки отнимут мою еду, - эта мысль вдруг показалась настолько обидной, что терпеть ее не было сил. Горячий поток хлынул мне в глаза и их заволокло багровым туманом. Я зашатался и сорвал очки – казалось, стекла внезапно запотели. Но это уже было неважным, - весь мир сосредоточился на жажде немедленного отмщения покусившимся на МОЮ ЕДУ.