Дракон, временно парализованный магией мастера вампиров, впал в беспробудный сон, а я сам несколько дней метался между безумным бредом и приливами Божественного озарения.

  Почти неделя потребовалась нам с Реальгаром, чтобы хоть как-то восстановить душевное равновесие. И все это время старики выхаживали меня как родного, выпаивая с ложечки вкуснейшим куриным бульеном. Такое отношение к гостю, как к земному воплощению неизвестного бога, издавна культивировалось на Кавказе. Но сегодня встретить его в первозданном виде можно только в глухих горных аулах, да и там преимущественно среди старшего поколения.

    Я не знал, чем отблагодарить приютивших меня людей, да благодарить-то было нечем. После схватки с мастером вампиров я потерял не только одежду и деньги, у меня не осталось ничего, кроме смутных обрывков воспоминаний и периодически возникавших вспышек виденья, поистине грандиозной интенсивности. Единственное, что мне удалось сделать для пастухов, так это запретить Катерине появляться в облике зверя рядом с балаганами и резать их скот.

   Теперь, вернувшись с их исторической родины, я уже не мог смотреть на мусульманских стариканов с прежним московским отвращением и снобизмом. Потому, когда один из них отвлекся от нард, и с улыбкой посмотрел в мою сторону, я не мог не сказать ему в подобающем для молодежи уважительном к старшему тоне: - Салям Аллейкум, дедушка!

 – Ва-аллейкум ас-салям!  - Радостно ответил мне дед и распахнул объятья, будто приглашая обняться. При всей симпатии к улыбчивому старикану более тесное общение мой планы не входило, но как от него отделаться, чтобы ненароком не обидеть, я не знал. И потому двинулся ему на встречу, обреченно предчувствуя долгий задушевный разговор о жизни, бестолковом правительстве, молодежи, которая стала «не та» и прочих животрепещущих темах.

  И только подойдя почти вплотную, заподозрил неладное: - уж больно знакомыми показались мне небесно-голубые глаза, на исчерченном морщинами и дочерна выгоревшем лице старика. Еще через мгновение я вспомнил, где их видел.

   Сейчас, поднимаясь в компании хмурых охранников на верхний этаж небоскреба, я понимал: - дороги назад нет. Невозможно отказать человеку, в прямом смысле слова вытащившему меня из пасти дьявола. Зеркальные двери лифта бесшумно распахнулись, и я шагнул навстречу неизбежности.

   Неизбежность, в лице Виктора Сергеевича Мотанина, угрюмо уставилась на меня из-за массивного дубового стола. Несколько секунд заметно растолстевший с нашей последней встречи олигарх молчал, потом тяжело приподнялся из своего кресла и сделал мне приглашающий жест.

   Я не стал заставлять себя упрашивать и прошел к маленькому стеклянному столику, вокруг которого хлопотала полная женщина в ярко красном платье и такого же колора туфли на довольно высоком каблуке. Несмотря на более чем зрелый, на мой взгляд, возраст и строгий пучек волос на затылке, она не выглядела фривольно одетой училкой.

   Скорее секретарша Моталина напоминала Маргарет Тэтчер в ее лучшие годы, - подумал я, отметив проницательный взгляд устремленных на меня серых глаз. Бейджик на ее платье лаконично утверждал, что меня обхаживает «первый секретарь Генерального Директора, Зубкова Амалия Петровна».

– Присаживайтесь молодой человек. Что пить будете: - Кофе, Чай? – И, уловив мою мысль до того, как я успел ее высказать, Амалия Петровна уточнила вводные. – Чай черный, зеленый, травяной?

 – Спасибо, травяной.  И, пожалуйста, вон того земляничного варенья, что стоит у вас в секретере. Да и от печенья я тоже не откажусь. - Как бы то ни было, а упускать возможности хорошо почаевничать мне не хотелось. И если мадам Амалия решила занычить от гостя земляничное варенье, то зря. Не надо недооценивать наблюдательности голодного дракона.

   Я сел на заботливо предложенный стул и, развернув его так, чтобы смотреть в лицо хозяина, снял закрывающие мои глаза солнцезащитные очки. Катин отец, при всей его ко мне активной нелюбви, вел себя достойно и заслуживал уважения. Действительно заслуживал. Даже увидев воочию отблеск знакомого пламени, хозяин кабинета не дрогнул и не  опустил глаз. Он только грустно улыбнулся и решительно перешел к делу.

  - Вы, Платон Генрихович, мне ОЧЕНЬ не нравитесь. И то, что вы для меня сделали, ничуть не меняет этого факта. Так что, юноша, говорите, с чем пожаловали. И постарайтесь успеть выразить свои мысли быстрее, прежде чем я выставлю вас вон. Во всяком случае, попробую выставить, - поправился олигарх, заметив скептическую  ухмылку на моем лице.

   В который раз я удивлялся личной силе Катиного отца. Олигарх не только пережил пытки Сатанопуло, обращение дочери и упыриные застенки. Виктор Сергеевич  вынес из постигшей его беды трофеи. Моталин утратил страх. И мне пришлось делать то, чего я не любил больше всего в жизни. Говорить правду.

   - Я пришел просить руки Вашей дочери. – Судя по выражению, появившемся на до того бесстрастном лице олигарха, такой наглости Катин папенька не ожидал даже от меня. На то, чтобы собраться с мыслями, Моталину потребовалось не менее десяти секунд, и я не приминул воспользоваться паузой, чтобы сожрать еще парочку восхитительных песочных печений.

    Впрочем, долго блаженствовать не получилось. – Амалия Петровна, будте добры, покиньте нас на пару минут. – Виктор Сергеевич уже справился с бурей чувств и говорил с секретаршей подчеркнуто спокойным, даже будничным тоном.  – Да, Амочка, скажи ребятам из охраны, пускай не вмешиваются. Чтобы не случилось. Это – приказ! – Последняя фраза прозвучала как удар хлыста, и заставила упитанную секретаршу пулей вылететь из кабинета.

    А потом господин Моталин сумел меня удивить. Широко размахнувшись, он запустил в меня малахитовую чернильницу, которую задумчиво крутил в руках все время нашего недолгого общения. Уклоняться от броска я не стал, и тяжеленный бесобойный снаряд угодил прямиком в мою многострадальную голову, разлетевшись при столкновении градом осколков и чернильных капель.

    Шкура Блаженного Льва, с которой я уже свыкся, как со второй кожей, защитила меня от телесных повреждений, однако новая рубашка оказалась безнадежно испорченной. Но бог с ней, рубашку я куплю, а вот моя волшебная душегрейка загажена основательно, и как ее отстирать, представлялось с трудом.

    Неудачная попытка проломить жениху череп ничуть не обескуражила разъяренного олигарха. Бросок сопровождался не менее выразительным слоганом, начинавшимся с банального «Сука!» и оконченного лаконичным объяснением того, почему именно «сатанинскому ублюдку» не светит отцовское благословение на брак с его дочуркой.

    Но разозлило меня не это, после виртуозных Кещиных измывательств, к словесным оскорблениям я сумел выработать толерантность. А вот посягательств на свое имущество терпеть так и не научился. По прежнему опыту, шкура супероборотня легко отмывалась от крови, копоти и следов свинца. В отношении же чернил, оставивших на ней живописные пятна на самых видных местах, меня терзали сомнения.

    Значит, из-за придурошного олигарха, для вызволения которого нам пришлось устроить форменную бойню, мне придется сдавать бесценный артефакт в химчистку или ходить в заляпанном виде, как последнему оборванцу.

   Внутри медленно начинал закипать гев. Надежды решить дело полюбовно таяли на глазах. Честно говоря, я ожидал чего-то подобного, но что Виктор Сергеевич в точности повторит подвиг Лютера, стало неприятным сюрпризом [146].

   Да, у меня были «домашние заготовки», я даже прикинул, как поступлю в случае, если Катин папенька решит меня пристрелить. Но к такой детской непосредственности с его стороны готов не был.  Потому дальнейшие мои действия диктовались исключительно интуицией. Я миролюбиво поднял руки вверх, призывая вбесившегося олигарха к спокойствию, и подчеркнуто деловым тоном произнес: - Зря вы так, Виктор Сергеевич. Недослушали, а выводы уже сделали. И выводы, надо сказать обидные!