Поднажмите до весенней до поры.

А когда придет весенняя пора,

Реки сбросят покрывало изо льда,

Солнце будет горячее с каждым днем,

Лесосплав по-большевистски проведем». 

 Более бездарных и бесчеловечных, столь «искусных» в льстивом притворстве писателей невозможно себе представить. Кстати, один из создателей процитированного шедевра, некто Виктор Борисович Ивановский, ненациональный «русский прозаик и литературовед», только что за книгу «Эйпербштейн», тоже о ненациональном «русском кинорежиссере и теоретике кино», получил Государственную премию СССР. Цветет душевным и телесным здоровьем, считает себя столпом нашей коренной литературы.

 Настоящее иступление злодейства, поведал Смирнов-Кузьмов, пришлось ему встретить на Колыме. Начальник Дальлага не подчинялся даже крайкому партии, такие ему были даны полномочия. Он даже расстреливал бригады зеков-золотодобытчиков, которые не выполняли планов. Его жена заявила: «Раз мой муж царь, то я – царица. Приказываю вырыть для меня море, где буду плавать на яхте». И рукотворное море появилось, мечта «царицы» исполнилась. Государстенный разврат высшего градуса!

 - Мне не так давно довелось там побывать, - сообщил Игнатию Сидоровичу Павел. – Молодой директор исторического музея в Магадане признался в неофициальной беседе: ему ничего не разрешают выставлять для обозрения из имеющихся еще богатых материалов, касающихся жизни лагерей, хотя многое по приказам свыше уже успели уничтожить. То есть одну ложь заменяют другой, а правду не говорят. Что касается найденного в вечной мерзлоте мамонтенка, геологических особенностей края, флоры и фауны, открытия Билибиным золота – пожалуйста. Но о десятилетиях советского периода – молчок. Как будто никакой тут жизни не было. Строили бараки и вышки лагерей, теперь снесли и стирают память о них, действуя «единственно для блага человека». А на самом деле все губят, пылая одной и той же злобой.

- «Не оставлять следов» – неписанный закон ГУЛАГа, - заметил Смирнов-Кузьмов. – Ведь Магаданским обкомом партии, пожалуй, руководят как раз бывшие краснопогонники, хорошо это усвоившие.

 Сейчас все репрессии списывают на Джугашвили-Сталина, - заметил Смирнов-Кузьмов. - Но почему никто ни разу не припомнил Бронштейну-Троцкому преступных действий в отношении трудового казачества и коварной расправы над «красными героями» гражданской войны Думенко и Мироновым? Время гибели Филиппа Кузьмича Миронова – двадцать первый год. Мне пришлось в одном из застенков париться с одним его одностаничником. Сокамерник много рассказывал об этом командующем второй Конной армией, к сожалению, поздно и не до конца прозревшем. А директива Оргбюро Российской коммунистической партии большевиков, подписанная в январе девятнадцатого года палачом Иегудой Соломоном Мовшовичем - Свердловым, о «массовом терроре» в отношении казачества, «поголовном истреблении»? Разве не при Лысом, как выражаются зеки, начались незаконные репрессии над неугодными людьми? У меня есть некоторые документы о кровожадности вождя, вряд ли известные тебе, хочу процитировать. Идущие вслед за нами должны их знать. Можно ли считать не изувером после таких вот приказов и высказываний «гуманиста»? - «Надо поставить на ноги все ЧЕКа, чтобы расстреливать не явившихся на работу из-за «Николы»; «Мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей перестрелять…»; «Гвозди против кавалерии… осыпая войско камнями, обливая кипятком и т. д… подыскание… квартир… для складов… кислоты для обливания полицейских и т. д., и т. д.»; «Повесить ( непременно повесить, дабы народ видел ) не меньше ста заведомых кулаков, богатеев… Найдите людей потверже»; «Передать Теру, чтобы он все приготовил для сожжения Баку полностью…»; «Мобилизовать… тысяч десять буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот…»; «Под видом «зеленых» ( мы потом на них и свалим ) пройдем на десять-двадцать верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия – сто тысяч рублей за повешенного»; «Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты» ( февраль 1918 г. ). Разве это не свидетельствует о бесчеловечности клана, во главе с изувером преступно захватившего Россию? Может ли после таких откровений не прийти на ум мысль Антисфена: «Государства погибают тогда, когда они не могут более отличать хороших людей от дурных»? Допустимо ли представить, что мы распознаем их, коль изваяния плешивого дьявола стоят во всех наших населенных пунктах, начиная с районных, в качестве духовного стержня проживающих там сограждан? Почему тем самым демонстративно утверждатся духовное родство, которого нет, у клана и народа? Как видишь, возникают вопросы жесткие, суровые, но и закономерные.

- Игнатий Сидорович, - обратился Павел к ни в чем не хитрящему гостю, которому верил, как самому себе. – Ваш отец учился вместе с Петром Аркадьевичем Столыпиным на физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета…

- Да-да. Не только одновременно в него поступили и закончили, но после учебы оба сразу стали служить в статистическом отделении министерства земледелия. Всегда оставались близкими людьми, до самого убийства реформатора.

- О, тем более отрадно, что мы заговорили о нем! Я горю желанием услышать ответ на такой вопрос: «Как родитель оценивал эту фигуру?»

- Отец считал Петра Аркадьевича самым крупным государственным деятелем России двадцатого столетия. Не случайно бесчеловечные совершили на него одиннадцать покушений в течение пяти лет. Случай из ряда вон выходящий, свидетельствующий о глобальных заговорах против национальныъх гениев. Мне довелось повидать Столыпина, когда был маленький. И творца аграрной реформы с укреплением Крестьянского банка, разработчика законопрпоектов о местном самоуправлении, введении всеобщего начального образования, веротерпимости и других крупных программ в конце концов погубили. Потому что он больше кого-либо противостоял разрушению родного мира. Он и сейчас укрепляет заблудших и рассеянных соотечественников – примером силы воли на сопротивление рабству, на следование вечной справедливости, древним и великим заповедям предков, верховной мудрости.

 Столыпинское «Не запугаете», его любовь к России, исключительное личное мужество в борьбе против насилия и разрушения, за русскую историческую государственность не дают народу чувствовать себя выбитым из колеи, страдать комплексом виноватости из-за чертовщины и сумасбродств чужих.

 Петр Аркадьевич – выдающийся ум в начале неслыханной смуты, устроенной профессиональными убийцами, предателями и провокаторами, чтобы, используя людей в качестве подопытных кроликов, завладеть огромной сырьевой базой нашей Родины. Он такая же бескрайность, как тайга, где мы сейчас с тобой беседуем. А ее простор – это пурга, мороз за окнами, походы на лыжах, волчья стая, рябь воды, ветра шум, белых чаек крик. Тайга – лисицы, совы, мышки, хорьки, мальки, белая рыба, невод, сеть, чебачок, плотвичка, лесная тропинка, проклятая хворь охотника, рыбака, лесоруба… Петр Аркадьевич Столыпин погиб, не прожив полстолетия, за укрепление внутреннего и международного положения Русского государства России, чего как огня боялись и боятся переворотчики.

 ОТКАЗЫ ИДТИ В ПЕРЕДОВЫЕ

 Перед приездом Павла Котова в Советский самым прославленным лесорубом в районе с момента его образования был Панасов Устин Прохорович. Он являлся делегатом недавно прошедшего двадцать четвертого съезда Коммунистической партии как достойнейший из достойных. Однако москвич ни разу с ним не встречался как с передовиком, ничего о нем нигде не читал. Естественно, в конце концов у журналиста родился вопрос: а что произошло со знаменитым совсем недавно вальщиком леса? Переехал куда-то или здоровье стало подводить? Само собой понятно, что мастерство утратить за столь короткое время тот никак не мог. Выяснилось, что Панасов живет и работает, как и перед двадцать четвертым партийным съездом, в Комсомольском леспромхозе. В том же самом качестве. Но что тогда случилось? Почему его так обошел Молитвин, а затем и другие бригадиры лесосечных коллективов? Сначала ничего нельзя было понять, но потом Павел Афанасьевич нашел причину. И лежала она в нравственной сфере, а не чисто производственной.