- У меня сердце заходится от отсутствия вашей грубости! Я не могу по таким поводам с вами встречаться! Бред не опровергают. Целенаправленно дезинформируйте руководство и коллектив без моего участия!
Мерзко было у Котова на душе от всего этого. Ничем себя не дискредитировал, а против него развязывают настоящую агрессию, ничего не говоря вразумительного. «Я вас не боюсь!» – ответил он внутренне на преследование.
Все заранее предусмотренное Мэлором исполнялось в дальнейшем представителями общественности с осознанным ими правом на самооборону от «бешенного» Котова, который, разумеется, из-за этого качества характера и на том собрании все представил в искаженном виде. Они сразу же пожаловались на подследственного начальнику, которого, конечно же, охватила ярость от недостойного поведения старшего инженера. Он призвал не прекращать разумных действий против «тихого омута, в котором черти водятся». Мэлор теперь олицетворял в сознании треугольника борьбу за права всей ЦНИССТРОЙНЕФТИ, в течение целого ряда лет слаженно выполнявшей непростые планы министерства. И Юдова, Грымов, Васяткин Миша с еще большим усердием стали узаконивать противоправную и безнравственную деятельность сугубо криминального шефа, потребовавшего от них более решительных действий против старшего инженера, нанесшего внезапный удар мафии.
Дошло до того, что Грымов, божий одуванчик по кличке Балда, даже не чувствуя себя последней дрянью, побывал в коммунальной квартире, где в тринадцатиметровой комнатушке на первом этаже, рядом с химическим заводом, проживал с семьей Павел Котов, -чтобы получить на него какой-либо компромат у пьяницы-соседа. Этого хронического алкаша раньше трижды принудительно лечили от пагубной страсти в ЛТП ( лечебно-трудовой профилакторий ), но бесполезно.
В течение последних двух лет неоднократно Павел Афанасьевич и Тамара Власовна Котовы писали начальнику отделения милиции заявления. В них бедные супруги с горечью сообщали, что их сосед по квартире Лагуткин Николай Николаевич, алкоголик, нигде не работающий, создал совершенно невозможные условия для совместного проживания. У него практически ежедневно собираются пьяные компании: дикие крики, нецензурная ругань слышны из его комнаты и днем, и ночью. Бесконечны ночные звонки в дверь, пока беспробудным сном спящий Лагуткин Н. Н. не откроет. Все это измотало и стало невыносимым. Пьяницы шарят по квартире, были попытки воровства вещей, стали пропадать продукты; ничего нельзя оставить на кухне. Как «экстренную помощь» в отдельных случаях Котовы уже вызывали к себе работников отделения милиции: причем Лагуткин не мог им назвать даже фамилий и адресов хулиганствующих в квартире его приятелей, говорил, например: «Вера в очках, в зеленом пальто» и т. п. Пьяный в стельку сосед засыпает, а безымянные собутыльники предоставлены сами себе. Несколько раз оставлял открытой дверь квартиры, терял от нее дважды ключи; засыпает, оставляя включенным газ. Однажды напился до такого состояния, что даже валялся в подъезде. Знающие его люди посчитали, что умер, и вызвали труповоз, затем «скорую помощь», а уж медики позвонили в вытрезвитель. Но вытрезвитель его не забрал, не приехали. Котовы опасались за свое имущество, выражали чувства скорби и страдания, продолжая свою жалобу: «Создалась вполне реальная угроза ограбления нашей комнаты. Лагуткин терзает нас густо идущими из его комнаты непроходящими запахами мочи и блевотины. Все увещевания с нашей стороны до соседа перестали доходить. Жить с ним невозможно». Убедительно просили направить его безотлагательно на принудительное лечение или принять какие-то другие меры.
В очередной раз обращались с тем же самым – «о невозможности совместно проживать с соседом по квартире ЛАГУТКИНЫМ Николаем Николаевичем, алкоголиком, нигде не работающим». Несмотря на то, что он только что возвратился из лечебно-трудового профилактория, где находился четыре месяца, с первых же дней принялся за прежнее – запил до потери человеческого облика. Снова пропадают продукты, из комнаты соседа постоянно доносятся крики и «пение гостей» и т. д. и т. п. Фактически его «художества» лишают возможности пользоваться правом на жилье, провозглашенным Конституцией СССР и подчеркнутым последним съездом КПСС. Вновь убедительно просили принять к Лагуткину Н. Н. строгие и срочные меры.
С подобными заявлениями обращалась чета Котовых и к главному врачу санитарно-эпидемиологической станции района, подчеркивая в них, что сосед развел невообразимую грязь в собственной комнате, и вонь оттуда разносится по всей квартире. Дело в том, что, пьяный, он не в состоянии дойти до туалета, поэтому комната заменяет ему санузел. Если же Лагуткин Н. Н. в нетрезвом состоянии и дойдет туда, то надо скорей после него убирать там. Он и приятели ходят грязные, в обгаженной одежде, ничего не стесняясь, пользуются кухней и совмещенным санузлом. Много раз просили Лагуткина Н. Н. быть аккуратнее, но бесполезно. Становится все хуже и хуже. Настоятельно просили принять срочные меры «по соблюдению санитарных условий в нашей квартире».
С этим забулдыгой, года три назад устроившем пожар на кухне, чуть не спалившем всю кваритру вместе с грудным ребенком, Павел, было дело, поговорил по-мужски, малость повоспитывал. Хотя ни малейшей обшественной реакции этот конфликт не имел. Поговорили, как дядя с дядей, и разошлись, что в море корабли.
Балда, хрипящий и молочный, как бледная поганка, посчитал: опять Котов виноват – устраивает драки с соседями. А ведь порядочный пенсионер – не чекистско-общественного толка, как этот, мог бы выйти с предложением предпринять меры по ограждению прав сослуживца путем изоляции несносного алкоголика от нормальных людей, например, ходатайствовать о представлении Котовым отдельной жилплощади. Поддержал же Грымов именно «художества» опустившегося человека со страшным носом. Сразу сообразил наименее привлекательную для своего коллеги сторону, правда, бездоказательную и склочную, малоприятного случая. Не сказал самому себе и другим, узнав о нем: «В нашей жизни ведь бывает всякое». И не женщины же – мужик с мужиком побеседовали. Их диалоги испокон веков носили характер доверительный. Однако Балда как бы втихую гаркнул: знай, что пощады от тругольниковцев-бандитов не будет, много переживешь лишений ни за что ни про что. За ясные убеждения, скромность, прямоту и смелость. За природную совестливость, трудолюбие, стремление выполнить любую работу хорошо.
Таких «подарков» судьба в сжатые сроки преподнесла достаточно для фабрикации персонального дела коммуниста - старшего инженера, во многом выдающейся личности. Они вошли в справку, подготовленную созданной партийным бюро комиссией.
На закрытом собрании партийцев информировавшая их об «операции» Юдова Роза Михайловна завершила свое выступление прямо-таки свободной от гнета офицальности фразой:
- Не Котовы будут НАС учить, как жить, - МЫ будем их судить по НАШЕМУ железному внутреннему закону.
И Павла Афанасьевича исключили из Коммунистической партии Советского Союза. Драматический период его бытия вступил в свои полные права. Давно вынашиваемая мысль о переезде на Крайний Север, где намечалась любимая работа в периодическом издании, нормальные жилищные условия и неплохой заработок, стала конкретным действием в том числе и в связи с этими последними событиями. Одновременно пришло сообщение, что москвича приглашают работать и жить в Сургуте собкорром новой газеты, на условиях, которые предварительно с ним обговорили и его вполне устраивающих. Слишком крутой жизненный поворт надо было сделать, поэтому сомнения и колебания еще оставались. Окончательно разрешил их в пользу переезда разговор с сослуживцем Виктором Перхушевым. Он сказал:
- Павел, я на десять лет старше тебя. В твоем возрасте думал, как ты сегодня, перебраться почти в те же места и с той же целью быть ближе к главным делам современности, развертывающимся там, писать о людях, их свершающих. Но я тогда все же не решился на такой «подвиг», о чем глубоко сожалею, а исправить свою ошибку уже не могу. Почему именно? Устарел для принятия таких кардинальных решений и жизни в экстремальных краях. Если ты сегодня упустишь свой шанс, то, поверь мне, дорогой Паша, упустишь его навсегда. Я настоятельно советую больше не раздумывать, а шагнуть навстречу своей новой судьбе. Призываю, родной, к этому как друг, желающий тебе только добра и искренне убежденный в твоей блестящей будущности гражданина и пишущего человека. Как раз там эти свои качества больше всего проявишь, заматереешь в независимости мышления, недвусмысленности гражданской позиции. Отойдешь от лакействующих и пошлых, готовых стучать двадцать четыре часа в сутки, когда видят противостояние властей, наполняющих последним пойлом их корыта: с помощью таких травят оппозиционеров, выражающих решительный протест против бесчеловечных общественных отношений.
