— Нет, ответила Габриэла, ничего такого нет. По крайней мере, так ей казалось, поскольку месячные у нее прошли только неделю назад. Бог свидетель сейчас ей такое осложнение совершенно ни к чему. А с другой стороны, возможно, ребенок был бы благословением, ей было бы кого любить, и у нее был бы кто-то, кто любит ее. Однако она сомневалась в том, что беременна.

На секунду ей захотелось все рассказать Лили, ей отчаянно хотелось излить ту боль, которая сжала ее сердце тисками. Однако она удержалась, зная, что, стоит начать и она не сможет остановиться, и тогда все подробности хлынут потоком. А если это случится, Тони об этом непременно узнает. Он будет знать, что она подслушивала у его дверей пусть и совершенно случайно, поймет, насколько убита она его словами о том, что он не испытывает к ней любви. А она не готова к конфронтации, во всяком случае, пока.

— Нет, со мной правда ничего серьезного, — солгала Габриэла.

Вечер, наконец, закончился — и пришло время ложиться спать.

С молчаливым ужасом она позволила горничной надеть на нее ночную сорочку, хотя на самом деле ей очень редко приходилось оставаться в этом одеянии. Однако этой ночью она оставила сорочку на себе и зарылась в постель, свернувшись в клубок и надеясь, что Тони к ней не придет.

Но конечно, он пришел— матрас прогнулся под его весом. Скользнув под одеяло, он придвинулся к ней и ласковым поцелуем прижался к ее затылку. Обычно она распрямлялась и поворачивалась, чтобы оказаться в его объятиях, но только не сегодня: ее мышцы напряглись, тело не реагировало на его прикосновения.

Почувствовав ее состояние, он замер и приподнялся на локте.

— В чем дело? Что-то не так?

Мысленно она вскрикнула: «Да, все не так! Все теперь не так — ведь ты разбил мне сердце!» — однако вслух ответила:

— Нет. Просто я устала.

Даже не поворачиваясь, она почувствовала, как он нахмурился.

— У тебя снова разболелась голова?

— Да, — ответила она, хватаясь за удобный предлог, — я плохо себя чувствую. Мне… мне очень жаль.

Он погладил ее по голове и поцеловал в висок.

— Не надо извиняться. Ты же не виновата, что недомогаешь. Позвать горничную? Может быть, тебе поставить компресс?

— Нет… Мне просто нужно поспать.

— Ладно, отдыхай.

Тони снова лег, положив голову на подушку, но когда попытался повернуть Габриэлу к себе и обнять, она не далась.

— Тони… не надо, — попросила она. — У меня слишком сильно болит голова. Ты не мог бы уйти к себе в комнату? Мне кажется, что сегодня я спала бы лучше, если бы осталась одна.

Наступило долгое молчание. Его тело напряглось. Она решила бы, что причинила ему боль, если бы не знала правды. Она отказывалась смотреть на него и, свернувшись калачиком, стала ждать его реакции.

— Ладно, — проговорил он наконец глухим голосом. — Если ты так хочешь. Тогда увидимся утром.

— Да. Доброй ночи.

— Хороших тебе снов, Габриэла.

Но когда он ушел, тихо закрыв за собой дверь, она поняла, что вообще не заснет. Горячие слезы жгли ей глаза, грудь страшно сдавило. Перевернувшись на живот, она уткнулась лицом в подушку и дала волю рыданиям.

Спустя три дня Тони правил экипажем, направляясь в Ньюмаркет, — и думал о том, что с Габриэлой что-то случилось. Хотя он совершенно не понимал, в чем тут может быть дело.

Сначала он думал, что ей нехорошо из-за головных болей, которые ее преследуют, хотя она выглядела вполне здоровой, когда тем утром спустилась вниз, чтобы попрощаться с Лили и Итаном. Одарив обоих теплой улыбкой и крепко обняв, она стояла и махала рукой вслед их карете, пока та удалялась по аллее парка. Но после этого снова ушла, пробормотав что-то насчет того, что не хочет отвлекать его отдел.

За ленчем и позже, за обедом, она была вежлива, но сдержанна, что было совершенно нехарактерно для нее. Когда он попробовал расспрашивать ее относительно этого странного настроения, она ответила, что неважно себя чувствует и хочет лечь пораньше. Ее тон ясно говорил о том, что она к тому же предпочла бы лечь одна.

Несмотря на желание продолжить расспросы, он пошел навстречу Габриэле и вторую ночь подряд провел в собственной постели. В эту ночь он спал не так крепко, как обычно: ему не хватало ее теплого тела под боком. Он пытался говорить себе, что она все еще не пришла в себя после мигрени, но что-то подсказывало ему, что дело совсем в другом. Тут он вспомнил ту новость, которую узнал про Лили, и ему пришло в голову, что, возможно, Габриэла находится в таком же положении. «Не ждет ли она ребенка?» — подумал он, ощутив при этом непонятную радость.

Однако когда он вечером задал ей этот вопрос, она пристально посмотрела на него и покачала головой:

— Нет, ваша светлость, я не ношу под сердцем ребенка.

— Тогда в чем дело, Габриэла? Что случилось?

Ее глаза сверкнули словно аметисты, и на мгновение ему показалось, что она собирается ему ответить. Но вместо этого она опустила взгляд, а потом бросила салфетку на тарелку и отодвинулась от стола.

— У меня опять заболела голова, — пробормотала она. — Я ложусь в постель.

Он нахмурился:

— В последнее время у тебя часто болит голова.

— Да, ты прав. Ничего не поделаешь. Повернувшись, она поспешно ушла из столовой.

Он чуть было не бросился за ней, но заставил себя остаться, не доверяя своей способности держать себя в руках. Стараясь успокоиться, он заставил себя доесть обед.

Почти три часа спустя он поднялся наверх, не зная, заходить ли к Габриэле. Решив, что имеет полное право находиться в ее постели, он распахнул дверь в ее апартаменты и прошел через гостиную в спальню. Она уже была там — лежала, сжавшись в комок и накрывшись одеялом. Комнату освещал только слабый мерцающий свет поленьев, догоравших в камине. Он секунду помедлил — а потом скинул халат и лег рядом с ней. Обняв, он притянул Габриэлу к себе и начал целовать шею и плечо.

Теплая и сонная, она повернулась к нему:

— Тони?

— Угу. Спи.

Но вопреки своим словам он не удержался и, просунув руку под ворот ее сорочки, обхватил пальцами мягкую, податливую грудь.

Она выгнулась навстречу ему — ее тело невольно откликнулось на знакомое прикосновение. Тони приласкал ее, приникая к губам Габриэлы крепким, пьянящим, жадным поцелуем, который заставил ее застонать. Прошептав ее имя, он стащил с нее ночную сорочку. В этот момент она начала просыпаться: ее тело на мгновение застыло в его объятиях, словно она только в этот момент осознала, что происходит.

Однако он наклонил голову и взял губами ее сосок, продолжая ласкать ее так, как ей нравилось больше всего, — так, чтобы дать ей самое острое наслаждение. Она задыхалась, извиваясь под ним, отвечая на его прикосновения смелыми чувственными ласками.

В должный момент он глубоко вошел в нее — и она резко приподнялась навстречу ему. Закинув ноги ему на пояс, она открывалась ему, требуя большего. Когда у нее из горла стали рваться протяжные крики, он понял, что она близка к пику, и наслаждался звуками и ощущениями, ведя ее к мощному, судорожному оргазму. А в следующую секунду он и сам достиг вершины, закрыв глаза и отдаваясь жаркой, долгой волне наслаждения.

Потом он тесно прижал ее к себе, постепенно успокаивая дыхание и возвращая способность мыслить. Он уже начал засыпать, когда почувствовал влагу у себя на плече. Сначала он не догадывался, в чем дело, а потом вдруг понял.

— Ты плачешь? Габриэла! Что случилось?

Но она ничего ему не сказала — только покачала головой и отвернулась, легла к нему спиной. Когда он попробовал ее утешить, она отвергла его попытки.

Он моментально почувствовал себя зверем — хотя и не мог бы сказать, из-за чего, особенно потому, что у него не было никаких сомнений в том, что их близость доставила ей удовольствие. В итоге он остался лежать на спине до тех пор, пока не понял, что она заснула. Только после этого он повернулся на бок и задремал сам.