— Ошибаетесь, — вмешалась она, снова попытавшись высвободиться из неумолимой хватки Уайверна. — Я открыла замок отмычкой. И не хочу, чтобы обо мне говорили в безличной форме — так, будто меня здесь нет!

— Что же я натворил, мисс, чтобы заставить вас желать мне зла?

— Ты прекрасно знаешь, убийца! — Боль и ярость ядом растеклись по ее крови, смешиваясь с безнадежным осознанием того, что все ее планы отмщения рассыпались прахом. Если учесть, что Пендрагон — бессердечное чудовище, то не приходилось сомневаться в том, что очень скоро ее арестуют и посадят в тюрьму. Но прежде чем ее уволокут отсюда и бросят в вонючую камеру (при одной мысли об этом она содрогнулась), она выскажет все!

— Ты заслуживаешь смерти! — бросила она. — Пусть мне не удалось убить тебя, как я надеялась, но я хочу, чтобы ты знал, какие страдания причинил людям!

Пендрагон изумленно выгнул брови.

— Право, это серьезные обвинения! И хотя я охотно соглашусь, что моя жизнь не была совершенно чистой и невинной, могу заверить тебя, что никого не убивал. Может быть, ты меня перепутала с кем-то?

— Лжец! — воскликнула она. — Я знаю, что это был ты! Моя мать рассказала мне, что ты сделал, как ты довел моего отца до разорения, а потом заманил его в пустынное место, чтобы наконец прикончить!

Пендрагон потрясение воззрился на нее.

— Ты сказал — Габриэла? Боже правый, мне следовало сразу догадаться!

— О чем? — удивился Уайверн.

— Что девушка, которую ты захватил в плен, — дочь Бертона Сент-Джорджа!

Энтони Блэк, двадцать третий герцог Уайверн, поймал себя на том, что у него от изумления открылся рот.

В нормальных обстоятельствах Тони считал себя человеком хладнокровным: сохраняющим спокойствие в сложной ситуации, невозмутимо принимающим самые поразительные известия. Но, принимая во внимание то, что ему только что сообщил Рейф, наверное, ему позволительно было дать себе такую поблажку. В конце концов, человеку не каждый день приходился обнаруживать, что он только что обнимал дочь самого ненавистного врага своего лучшего друга.

Переведя взгляд на лицо своей пленницы, он снова всмотрелся в него, пытаясь найти сходство с покойным виконтом Мидлтоном. Наверное, в форме глаз можно заметить нечто общее, хотя цвет был совсем другой. Конечно: у виконта глаза были голубые, а вот у Габриэлы — скорее фиалковые. Волосы у нее не светло-каштановые, а соболино-черные, блестящие и густые: локоны выбивались из-под стягивающей их ленты, словно умоляя выпустить их на свободу. Что до ее лица, то оно прекрасно: безупречный овал, изящный нос, нежные и сочные губы, прозрачная белоснежная кожа с легким румянцем, которая могла бы поспорить с драгоценным фарфором. Что до ее тела… Он уже успел хорошо с ним познакомиться и убедиться в том, что ее стройная фигурка обладает всеми женственными выпуклостями, но в тоже время остается удивительно гибкой и сильной, словно девушка не чужда спортивным забавам. В этом, наверное, она походила на отца: Мидлтон никогда не был ленивцем. А вот унаследовала ли она от него и другие, гораздо менее приятные черты — это еще предстояло проверить.

Не отпуская Габриэлу, он переставил ее так, чтобы она стояла рядом с ним, и снова перевел взгляд на Рейфа.

— Я и не предполагал, что у Мидлтона была дочь. А ты откуда это знаешь?

— Был такой момент, когда я счел за благо знать о Сент-Джордже все. Мне казалось, что так будет безопаснее. — Рейф снова перевел взгляд на Габриэлу. — Я знал о тебе — но практически только твое имя, и больше ничего. Он хорошо тебя прятал, так что, кажется, даже близкие его приятели ничего не подозревали. Твоя мать — актриса, так ведь?

— Была! — гневно бросила Габриэла, вздернув подбородок и устремляя на Рейфа пылающий взгляд. — Она тоже мертва — из-за тебя!

Рейф шумно втянул воздух.

— Я сожалею о ее смерти, но ты не можешь обвинить в этом меня.

— Это почему же, когда именно ты стал ее причиной? — обличающим тоном вопросила она. — После того как папы не стало, мама впала в тоску. Она начала пить и встречаться с такими мужчинами, которых раньше и близко к себе не подпустила бы. И как-то ночью один из них забил ее до смерти — и она позволила ему это сделать. Мне рассказали, что она почти не сопротивлялась, словно у нее на это не было сил. У нее разбилось сердце из-за смерти папы. Потому что ты убил его — и у нас ничего не осталось!

— Я тоже хочу выразить свои соболезнования, — вмешался Тони спокойным голосом, — но ты винишь в преступлении не того человека.

Рейф быстро взглянул на друга.

— Ей надо узнать правду, а не оставаться в мире лжи и иллюзий. Габриэла, ты показалась мне рассудительной девушкой. Разве ты не хочешь знать правду?

При этих словах ее лицо застыло, и она снова обвела взглядом обоих мужчин.

— Я и так ее знаю. Он убил моего отца — ударил его в грудь ножом. Ты просто пытаешься его защитить, потому что он твой друг.

— Он действительно мой друг, и я с радостью бы отдал за него жизнь, но я говорю чистую правду. Твой отец, как ни грустно мне это говорить, был неприятной личностью. Он убивал людей — причем хладнокровно, безжалостно.

— Неправда! Я тебе не верю! — вскрикнула Габриэла, сверкнув глазами. — Мать рассказала мне, что случилось! Она говорила, что Пендрагон с детства ненавидел моего отца, потому что тот был виконтом и законным наследником. Из зависти Пендрагон преследовал и терзал моего отца, всячески портил ему жизнь — пока наконец не привел его на место его смерти.

— А твоя мать при этом не упоминала, что твой отец похитил леди Пендрагон? — осведомился Тони. — Что Рейф последовал за твоим отцом в то пустынное место, чтобы спасти свою жену и не рождённого ребенка, который был у нее под сердцем? Она знала, что твой отец потребовал выкуп за ее возвращение, намереваясь использовать эти деньги для того, чтобы бежать из страны? Или о том, что ему отчаянно хотелось вернуть дневники, из которых было ясно, что он виновен во многих преступлениях? В них описывались многие его гнусные дела, совершенные в течение многих лет: изнасилования и убийства, в том числе смерть его жены, жестокие надругательства над невинной девочкой и даже отцеубийство…

Она ахнула. Глаза ее расширились, на лице не осталось ни кровинки.

— Это правда! — не отступался Тони. — Мидлтон убил собственного отца — твоего деда!

Ее губы задрожали. На лице отразился ужас, словно весь мир ее рушился. Возможно, так оно и было, вдруг понял Тони. Она пришла сюда этим вечером, чтобы отомстить за человека, которого любила, и вдруг обнаружила, что он совсем не тот, кем она его считала.

— Нет, такого не может быть! — возразила она, снова начав вырываться. — Это ложь! Он ни за что не совершил бы тех ужасных вещей, в которых вы его обвиняете!

Ее голос сорвался, и последние слова она проговорила хриплым шепотом.

— Но он все это сделал, — сказал Тони. — А после этого убил одного из своих самых давних приятелей, чтобы скрыть свои преступления.

— Ты лжешь! Это неправда! — решительно повторила она, тряхнув головой, чтобы отмахнуться от обвинений, в которых не хотела признавать истину.

— Эти дневники хранятся у уважаемого адвоката, — не отступался Тони. — Я могу забрать их и показать тебе.

— Наверняка это подделка! — парировала она.

— Официальное расследование обстоятельств смерти твоего отца сочло их подлинными, — заявил Тони. — В тот день Рейф схватился с твоим отцом. Но это твой отец пытался убить Рейфа, а не наоборот. Именно он напал первым, и в конце концов получил ножевой удар. Но Рейф не убивал твоего отца преднамеренно.

— Почему я должна тебе верить? — В ее голосе внезапно появилось отчаяние.

— Неужели ты думаешь, что я стал бы выдумывать такую историю? Я могу представить доказательства, собственноручно записанные Херстом.

— Ты сказал — Херстом? — Она замерла.

— Да. Ты его знала?