– Дерфель, – тихо сказала она, – пока остаются на наших руках эти шрамы, мы одно целое. Согласен?

Я взглянул ей в глаза и понял, что это не просто игра, не детская клятва, но то, что свяжет нас в этом мире, а может, и в следующем.

– Согласен, – прошептал я.

– И пока у тебя есть шрам, Дерфель, твоя жизнь принадлежит мне, а моя жизнь – твоя, – сказала Нимуэ. – Когда-нибудь я позову тебя, и, если ты не придешь, этот шрам будет свидетельством для богов, что ты неверный друг, предатель и враг.

– Да, – сказал я.

Все еще не выпуская мою руку, она скользнула под ворох мехов и одеял и затихла. Я лежал без сна, смущенный и наполненный благоговейным страхом. Рука моя занемела.

Проснулась Нимуэ в середине дня.

– Гундлеус ушел, – уверенно сказала она.

Непонятно, как ей удалось это узнать.

Затем Нимуэ резко отдернула полу плаща от наших спеленутых ладоней, и засохшие струпья болезненно оторвались от раны. Она приложила к моей кровоточащей ладони легкий пучок паутины.

– Скоро заживет. Ты голоден?

Мы разделили кусок сухого хлеба и обкусанный мышами сыр.

– Это была прирученная летучая мышь? – вспомнил я вчерашний ужас.

– Старый трюк, – рассеянно ответила Нимуэ. – Этому научил меня Мерлин. Ты привязываешь к лапам летучей мыши соколиные путы и легко отпускаешь ее. – Она провела рукой по волосам и рассмеялась. – И это напугало Танабурса! А он ведь друид!

Мне смешно не было. Я хотел верить в волшебство.

– А змеи? – спросил я.

– Мерлин держит их в корзине. – Она заметила мое огорчение. – Что-то не так?

– Все это обман? – разочарованно проговорил я.

Она нахмурилась. На долгое время повисла тишина. Наконец Нимуэ заговорила:

– Волшебство происходит, когда жизни богов и людей соприкасаются, но такие мгновения не управляются людьми. Я не могу щелкнуть пальцами и наполнить комнату туманом, но видела, как такое происходит. Я не могу поднять мертвого, хотя Мерлин говорит, что видел подобное. Я не могу приказать молнии ударить в Гундлеуса, хотя жажду научиться тому, что могут делать боги. Но было время, Дерфель, когда мы жили с богами и могли использовать их силу, чтобы хранить Британию. Но пришли римляне и разрушили наше единение.

– Но почему? – нетерпеливо перебил я.

Мерлин рассказывал нам, как Рим разорвал узы между Британией и ее богами, но никогда не объяснял, как это могло случиться, если у богов такая сила.

– Потому что боги хотели этого. Некоторые боги злые, Дерфель. Или, может быть, наши предки нарушили договор и боги наказали их, послав римлян? Но римляне ушли, и теперь мы можем восстановить Британию. – Голос ее был тихим и напряженным. – Мы должны вновь создать старую Британию, настоящую Британию, землю богов и людей.

– Но ты действовала обманом! – воскликнул я.

Плечи Нимуэ опустились.

– А кто выиграл? Король с его друидом и могучими воинами или я, маленькая, слабая девочка?

– Ты.

– Значит, это все же была сила богов! Верь, Дерфель, посвяти этому всю жизнь. – Теперь она говорила страстно и уверенно. – Каждую минуту, каждое мгновение дня и ночи ты должен быть открыт богам, и они явятся тебе. – Она дотронулась рукой до моего лица. – Ты хороший, честный и такой же неколебимый, как башня Мерлина, и будешь великим воином, Дерфель.

– Но ты хочешь следовать за Мерлином!

Я был уязвлен тем, что она не посвятит себя мне.

Она глубоко вздохнула и подняла глаза к темным стропилам задымленного потолка.

– Иногда я мечтаю выйти замуж, иметь детей, стать старой и умереть спокойно, – проговорила она задумчиво. – Но прежде я должна претерпеть три раны мудрости. Должна, Дерфель!

– Три раны? – Никогда ничего подобного я не слыхал.

– Рану тела. Рану гордости. – Тут она дотронулась до чего-то у себя между ног. – И рану разума, что означает безумие. – Она умолкла, и ужас исказил ее лицо. – Мерлин вытерпел все три, и потому он такой мудрый. Я не перенесла еще ни одной, но я должна! – Она говорила горячо. – Должна, потому что избрана.

– А почему я не избран? – спросил я.

Она покачала головой:

– Ты не понимаешь, Дерфель. Я сама себя выбрала. И ты сам должен сделать свой выбор. Это может случиться с любым из нас. Вот почему Мерлин собирает найденышей. Он верит, что сироты могут обладать особой силой.

– И у тебя они есть?

– Я вижу богов везде. И они видят меня, – просто сказала Нимуэ. – И ты увидишь, Дерфель, если станешь думать о Британии, – проговорила она убежденно. – Представь себе, что страна наша обвита лентами истончающегося тумана. Эти невидимые нити – боги. Если мы сумеем сгустить этот туман, он защитит нас и нашу землю от того, что лежит снаружи. Мерлин знает, что здесь, на Торе, священный туман самый густой, потому что боги любят это место. Но мы должны распространить туман повсюду.

– И Мерлин делает это?

Она улыбнулась:

– Сейчас Мерлин спит. И я хочу спать. Разве у тебя нет никакой работы?

– Надо считать полученную дань, – смущенно сказал я.

Кладовые были забиты копченой рыбой, кувшинами с солью, свинцовыми слитками, лоханями с каменным углем, кусками редкого янтаря и агата. Всю эту зимнюю плату к празднованиям Бельтена требовалось записать на бирках и затем отделить часть Мерлина от доли сборщиков налогов верховного короля.

– Тогда иди и считай, – сказала Нимуэ, будто ничего особенного между нами и не произошло.

И я спотыкаясь вышел из комнаты Мерлина под любопытными взглядами вернувшихся служанок Норвенны.

Пришло равноденствие. Христиане отмечали день смерти их Бога, а мы зажигали костры Бельтена. Гундлеус Силурский больше не появлялся. Гудован считал, что предложение замужества кончилось ничем, и мрачно предсказывал новую войну против северных королевств.

Мерлин не возвращался.

У наследника Мордреда прорезались зубки, и он до крови кусал грудь кормилицы Раллы. Шрамы на наших с Нимуэ ладонях превратились в тонкие белые черточки. Нимуэ никогда о них не вспоминала.

Наследника повезли в Кар-Кадарн к деду, верховному королю. Утер, должно быть, остался доволен младенцем. Весенние предзнаменования были благоприятными. Мы знали, что будущее королевства, Норвенны и Мордреда должно решаться на Высоком совете Британии, первом за последние шестьдесят лет.

Была весна, зеленели листья, и освежающаяся земля рождала светлые надежды.

Высокий совет собирался в Глевуме, римском городе, что лежал у реки Северн сразу же за северной границей Думнонии с Гвентом. Утер ехал туда в телеге, запряженной четырьмя быками, укрытыми зелеными попонами. Верховный король, наверное, чувствовал, что это его последняя поездка по Британии перед тем, как он пройдет сквозь Пещеру Круахана и через Мост Меча к иному миру, и потому наслаждался очарованием раннего лета, проплывающими мимо белыми кустами боярышника, затуманенными лесами, вспыхивавшими среди пшеницы алыми пятнами маков. Он часто останавливался в селениях, где осматривал земли крестьян, купался в горячих источниках и даже с удовольствием прошел целую милю пешком за устланной мехом подводой. Короля сопровождали барды, советники, доктора, хористы, свита слуг и эскорт воинов под командой начальника стражи Овейна. Одежда воинов была украшена цветами, щиты они держали перевернутыми, что означало их мирные намерения. И все же осторожный Утер знал, что острия боевых копий отточены.

Утер взял с собой и Моргану, хотя на Высокий совет женщин не приглашали. Но Мерлин отсутствовал, и король призвал Моргану. Она была его родной дочерью, и к тому же, как любил говорить Утер, в ее укрытой золотом голове больше разума, чем во всех черепах его советников. Вдобавок решалась судьба Норвенны, а Моргана отвечала за ее здоровье. Сама Норвенна осталась в Инис-Видрине, а с Морганой в Глевум отправились рабыня Себила и Нимуэ, которая твердо заявила, что берет меня.

Мне очень хотелось пойти в Глевум и увидеть рыцарский турнир, услышать бардов, но больше всего я радовался, что буду рядом с Нимуэ.