– Назад!

Вдруг два молодых силура отбросили щиты и копья, сорвали с себя одежду и полуобнаженные выскочили вперед.

– Вот теперь и начнется! – мрачно шепнул мой сосед.

Голые воины, наверное, были пьяны или возбуждены заклинаниями Танабурса и считали, что их тела защищены от вражеских клинков. Я слыхал о таких безумцах и знал, что их самоубийственный пример становился обычно сигналом для начала настоящей атаки. Сжав свой меч, я попытался дать себе обет умереть достойно, но на самом деле мог только оплакивать себя и свою жизнь. Только сегодня я стал мужчиной и вот теперь должен был умереть. Я присоединюсь к Утеру и Хьюэлу в ином мире и буду там многие годы бродить бестелесной тенью в ожидании того дня, когда моя душа найдет другое человеческое тело, в котором сможет вернуться в этот теплый, зеленый мир.

А те двое распустили волосы, подняли копья и мечи и совершили воинственный танец перед строем силуров. Они выли, ввергая себя в боевое неистовство, и, танцуя, все приближались и приближались к Овейну с обеих сторон. Их мечи и наконечники копий кроваво мерцали в лучах заходящего солнца. Гигант подбросил в руке копье, будто прикидывая его вес, и приготовился к стычке, которая могла стать началом атаки замершей вражеской армии.

И тут протрубил рог.

Воздух пронзил такой ясный и холодный звук, какого я никогда раньше не слышал. Рог протрубил один раз, другой. Эти чистые, холодные ноты отрезвили даже двоих полуголых храбрецов. Они замерли, повернув головы на восток, откуда прилетели звуки рога.

Я тоже оглянулся. И был ослеплен.

Казалось, на смену умирающему солнцу поднялось новое, сверкающее. Свет переливался по пастбищу, ослепляя нас, но потом лучи скользнули вбок, и я понял, что это только отражение настоящего солнца, сияющего на щите, начищенном словно зеркало. Этот щит держал человек, какого прежде я не видел. Величественный, высоко сидящий на огромном коне воин в окружении таких же необыкновенных людей, мужчин с плюмажами, мужчин в латах, словно бы вышедших из легенды богов, спустившихся на это поле сражения. Над высоко поднятыми головами, над шлемами с развевающимися плюмажами полыхало знамя, которое я стал любить больше всех знамен на всей земле Господа. Это было знамя с изображением медведя.

Рог протрубил в третий раз, и я внезапно осознал, что не умру. Я плакал от радости, и все наши копьеносцы плакали и кричали, а земля дрожала под копытами коней. И сидели на них похожие на богов люди, которые спешили спасти нас.

Подоспел сам Артур.

Игрейна требует от меня рассказов о детстве Артура. Она слышала о мече в камне и хочет, чтобы я написал об этом. Артур, считает она, был зачат духом, снизошедшим на королеву, и в день его появления на свет небеса наполнились громом. Может, небеса и впрямь были в ту ночь сотрясаемы громом, но все, у кого я об этом спрашивал, спали и ничего не слышали. А что касается меча и камня, тут я не спорю – был и камень, и меч, но о них речь впереди. Меч носил имя Каледфолх, что означает «разящая молния». Игрейна называет его по-другому – Экскалибур. Что ж, и я впредь стану его так называть, тем более что самому Артуру было все равно, как именуют его длинный меч. Наплевать ему было и на свое детство.

Но ради самой прекрасной и благородной моей защитницы я готов записать и то малое, что мне удалось узнать. Артур, хоть и отказался от него Утер в Глевуме, был все же сыном верховного короля, но выиграл от этого не многое, потому что Утер наплодил незаконнорожденных отпрысков не меньше, чем бродячий кот. Мать Артура, как и мою дорогую королеву, звали Игрейной. Она прибыла из Кар-Гая в Гвинедд. Поговаривали, будто она – дочь Кунедда, правителя Гвинедда, что был верховным королем до Утера. Артур говорил, что мать его была самой удивительной, умной и красивой женщиной, но от других слышал я, будто красота ее была омрачена злобным умом. В год рождения Артура Утер отказался от четырех прижитых с нею детей, и этого она никогда не прощала своему сыну. Игрейна почему-то верила, что как раз Артур стал тем лишним незаконнорожденным ребенком, из-за которого Утер отверг ее, свою любовницу.

Из всех рожденных Игрейной детей выжили лишь Артур и три девочки. Артур обожал мать, всегда защищал ее и рыдал безутешно, когда она умерла от лихорадки. В то время ему было тринадцать лет, и Эктор, его покровитель, обратился к Утеру с просьбой помочь четырем впавшим в нищету сиротам. И Утер разрешил привезти их в Кар-Кадарн. Артура взяли ко двору верховного короля, где он научился владеть мечом и копьем. Там же он встретился и с Мерлином. Но, потеряв всякую надежду на благосклонность Утера, Артур последовал за своей старшей сестрой Анной в Бретань. Там, в воинственной Галлии, он стал великим солдатом, а Анна, всегда ценившая воинские таланты брата, не упускала возможности дать знать о его подвигах Утеру. Именно поэтому Утер призвал Артура обратно в Британию, когда затеялась война, приведшая к смерти его сына. Остальное вам ведомо.

Вот и рассказал я Игрейне все, что сам знал о детстве Артура, а уж в том, что она расцветит мой сухой рассказ легендами, не сомневаюсь. Среди простого народа об Артуре ходит немало подобных историй. А мне свою историю иногда хочется записать на языке бриттов, но я не осмеливаюсь, ибо епископ Сэнсам, которого Господь возвышает над всеми святыми, и так с подозрением поглядывает на мои писания. Временами он даже пытается прекратить эту работу, а то и приказывает исчадиям ада помешать мне. Как-то я обнаружил, что исчезли перья для письма, а в другой раз в роге для чернил оказалась моча. Но Игрейна возместила мне все потери, а Сэнсам, пока он не овладеет языком саксов, не сможет утвердиться в своих подозрениях и ни за что не догадается, что пишу я вовсе не Евангелие для саксов.

Игрейна просила меня выкладывать всю правду об Артуре, но гневалась, если эта правда не сходилась с волшебными сказками, которые ей плетут кухарки или служанки в гардеробной. Но я не могу придумывать и писать о том, чего не видел. Бог простит меня, если я изменил кое-какие мелочи, но ничего важного никогда не скрывал и не измышлял. Итак, когда Артур спас нас в битве перед стенами Кар-Кадарна, я догадался, что он приехал туда задолго до нашего появления. Овейн и его люди знали, что Артур и его всадники, прибыв из Бретани, прятались в лесах севернее Кар-Кадарна. Запалив Тор, Гундлеус совершил ошибку, ибо высокие столбы дыма от пожарищ послужили сигналом разведчикам Овейна и они следили за людьми Гундлеуса уже с середины дня. Овейн, помогавший Агриколе отражать нападение Горфиддида, поспешил на север навстречу Артуру. Не знай Овейн, что Артур где-то поблизости, он наверняка отослал бы младенца Мордреда со своим самым быстрым гонцом в безопасное место. Впрочем, для затейливости моей истории я совершу небольшой грех и приберегу известие о приезде Артура для самой последней минуты. Этому я научился у бардов, которые знали, как завлечь слушателя.

У нас в Динневраке все еще продолжается зима. Холод ужасный, но после того, как найден был замерзшим в своей келье брат Арон, король Брохваэль приказал Сэнсаму зажечь костры. Святой медлил, пока сам король не прислал наконец из своего двора дров на растопку, и поэтому у нас сейчас горят костры. Пусть они небольшие, но все-таки огонь дает толику тепла, и писать намного легче. Мне надо благодарить Господа за дарование огня и за силу продолжать историю об Артуре, короле, которого никогда не было, великом воине врага Бога.

Не стану утомлять вас подробным описанием той битвы перед Кар-Кадарном. Да это была вовсе и не битва, а бойня, полный разгром. Спастись смогла лишь горстка силуров. Сбежал и предатель Лигессак, но большая часть людей Гундлеуса попала в плен. Самого Гундлеуса, Лэдвис и Танабурса взяли живыми. Я никого не убил. Даже не задел кончиком меча.