Но сиять этому свету, увы, суждено было недолго:
«Мелкор и Унголиант спешили… Унголиант пронзила своим черным светом корни древ, и Мелкор бросился на холм. Ударами сумеречного своего копья он поразил оба древа в самое сердце — из разверзшихся ран брызнул сок, подобный крови, и оросил землю. Почуяв запах его, Унголиант припала черным своим клювом к ранам и не отрывалась, пока вконец их не обескровила. И туг же впрыснула в них смертельный яд, что струился по жилам ее, и, разлившись по древам, отрава иссушила и корни их, и ветви, и листву…»
Что касается черного света, то были черные испарения, источавшиеся из Унголиант и даже Мелкора ввергавшие в страх.
Обуреваемая неутолимым голодом, Унголиант, в конце концов, пожирает самое себя. Что же до Мелкора, то он облекает порождаемый им ужас в изощренные формы: роет подземные лабиринты и возводит бастионы в своей крепости Ангбанд, и обносит вершину своей горы, Тангородрима, непроницаемой клубящейся завесой черного тумана; преумножает воинство орков и барлогов, выковывает себе корону с Сильмариллами и провозглашает себя Владыкой Мира. Присвоенный им титул напоминает таинственного повелителя подземного царства Агарты, затерянного где–то в Средней Азии, и предводителя тамошнего несметного воинства, призванного однажды восстать из–под земли и уничтожить все человечество. В свое время небезызвестный английский писатель Булвер–Литтон, автор «Последних дней Помпеи», даже написал про это подземное воинство книгу — «Грядущая раса», — в которой предрек всем нам погибель. Мелкор напоминает и Princeps hujus mundi — пресловутого «князя мира», каковым нарекся сатана. Да и потом, сам Мелкор заявляет: мир — моя вотчина, и правит в ней «пламя, укрощающее строптивых и ввергающее их в новые безумства».
Моргот обрел силу, после того как разделились эльфы и боги, — сам же он остался врагом и тех, и других. Подобное разделение произошло и во «Властелине Колец»: в результате гномы стали недругами эльфов, а люди перессорились между собой, при том что враг у них у всех общий — Саурон. Являя собой само зло во плоти и крови, Саурон действует по принципу «разделяй и властвуй». В «Сильмариллионе», тем не менее, самым поразительным представляется то, что Валар почему–то никак не могут справиться с Мелкором, и бессилие их кажется столь же непостижимым, сколь и неоправданным.
А между тем Мелкор продолжает плести зловещие тенета ужаса и натаскивать подручных ему тварей. Вершить злодеяния Мелкору нередко помогает стихия, как это часто случается в мире Толкиена:
«Железные горы служили ему круговым оплотом с громадой Тангородрима посередине, а благодаря снегам и льдам оплот его и вовсе было не преступить».
Далее говорится, что эти Железные горы громоздились на границе вечных льдов. Как у Томаса Манна в «Докторе Фаустусе» дьявол Толкиена столь же холодный, даже ледяной, хотя и играет с огнем и льдом, или, выражаясь по–научному, экстремумами температур. Мелкор опускает туман и на страну Хитлум, остававшуюся, по словам Толкиена, прекрасной, покуда нолдор осаждали Ангбанд.
Мелкор выпускает и Глаурунга, «первого из Урулоки, изрыгателей огня с Севера». Имя Урулоки, очевидно, происходит от злого древнескандинавского бога Локи. А что касается имен и названий всевозможных тварей, все они, вероятно, плод воображения Толкиена и объяснению не подлежат. Возвращаясь к Мелкору, напомним, что, как явствует из текста, «он не пытался строить струги и вести войну на воде. Все его прислужники боялись воды, и не_один из них и близко не подходил к морю по своей воле».
Ульмо говорил Тургону:
«Помни, что истинная надежда нолдор витает в западной стороне и что явится она из–за моря».
Со временем нуменорцы, околдованные темными чарами, не побоятся схлестнуться с Валар и на морских просторах. Но пока зло вершится на земле, в горах и пещерах, на равнинах и безотрадных песчаных пустошах.
Наконец, по истечении многих веков Мелкор готовится обрушить всю свою мощь на нолдор, тщетно осаждающих Ангбанд.
«Настала зима с ее непроглядными, безлунными ночами… И тут Моргот изрыгнул огромные огненные реки… многие нолдор сгинули в пожаре… Так началась Битва Внезапного Пламени».
Осада Ангбанда ничем не закончилась — эльфы рассеялись. Финголфин бросает Морготу вызов, и тот его убивает. За тем ужас распространяется по всей земле. Тогда же на сцене появляется Саурон — он тоже всюду сеет ужас, хотя еще и не стал Властелином Колец.
«Он сделался всемогущим колдуном, повелителем призрачных теней, своим коварством и жестокостью он извращал все, к чему прикасался, и подчинял своей злой воле. Служить ему, повелителю волколаков [оборотней] было сущей пыткой… чудный остров Тол–Сирион обратил он в проклятое место, и с той поры стали называть его Тол–ин–Горот — Остров Волколаков».
Так, мир Толкиена становится настоящим миром ужасов. Неясно только, что навеяло ужас на самого Толкиена, — то ли время, в котором он жил, то ли изощренное воображение, которым он обладал, то ли, быть может, разочарование в некоторых христианских духовных ценностях. Как бы там ни было, «дух и сердца эльфов Белерианда омрачили страх и отчаяние», а то и другое в мире Толкиена считается грехом таким же страшным, как гордыня и жадность. Не случайно дальнейшее повествование в «Сильмариллионе» пронизает безмерная скорбь. Как только образовалась брешь, Мелкор простирает власть свою и силу повсюду, вынуждая Феанора с сыновьями дать роковую клятву, пробивая осаду Ангбанда и умножая численность орков и прочих тварей.
И тут–то и появляются люди с Востока, ставшие живым воплощением то ли расовых — или даже расистских, — то ли исторических предрассудков Толкиена, точнее, его страха перед силой, грядущей с Востока, чтобы захватить Запад, — силой, которую олицетворяют сарацины, гунны, монголы и турки. Вот как он их описывает:
«Люди те были мелкие, коренастые, с длинными крепкими ручищами, обветренной желтоватой кожей, черными волосами и такими же глазами».
Они–то и станут изменниками в решающий час Битвы Бессчетных Слез.
Вершиной творческого мастерства Толкиена по праву считается история Берена и Лучиэни — в частности потому, что, по собственному признанию Толкиена, он вложил в нее всю свою любовь к Эдит. Тем не менее и эту историю ужас пронизывает от начала до конца, захватывая ее с того самого мгновения, как Горлим оказывается в плену. Он думает, что жена его жива, и предает всех сотоварищей — из слабости и чувства беспомощности, обуявшего его под взглядом Саурона. В живых остается только Берен, и то по чистой случайности. Обреченный на отшельничество, он становится другом птиц и зверей:
«Он больше не ел мяса и не убил ни одного живого существа, даже из тех, что прислуживали Морготу».
Этот отшельник–вегетарианец, однако же, так силен, что Саурон натравил на него «волколаков, злобных, кровожадных тварей».
Но отшельник Берен — герой последней эпохи, поскольку «отныне в землях тех безраздельно царствовало зло, и все, кто остался беспорочным, уходили прочь».
Но Берену суждено стать предвестником гибели Дориата, «как и предрекала Медиан». Он укрывается за стенами, охраняемыми силами майа, влюбляется в Лучиэнь, а она — в него. Затем он обещает Тинголу, что добудет и вернет Сильмариллы. Но впереди его ожидает трагическая судьба, и дальше мы это увидим.
Сначала Берена хватают стражи Тингола. Потом Берен гневит Владыку Дориата, отказавшись отдать ему, хотя бы даже один Сильмарилл в обмен на его дочь. Вскоре он встречает Фелагунда, обещавшего помощь и поддержку отцу его Барахиру. В конце концов, великий правитель понимает весь трагизм происходящего: отправившись на поиски Сильмарилл, Берен навлекает на себя ненависть сыновей Феанора, друга Фелагунда, верных своей клятве:
«Боюсь, они не только не приветят, но и не пощадят тебя, когда узнают, зачем ты явился. Но и меня клятва моя сковывает по рукам и ногам, так что все мы оказались в западне».
Фелагунд находит Берену только десятерых попутчиков, а сам он после магического поединка с Сауроном оказывается у него в плену, ибо Саурон уже непобедим. Ужас продолжается и дальше, поскольку волколаки пожирают одного за другим и других пленников. Но перед тем Фелагунду удается заслонить обессилевшего Берена от волколака и даже убить зверя.
