«Вначале создал он Айнур, благословенных, породив их разумом своим, и те были при нем до того, как сотворил он еще что–либо».

Бог создает сущности так же, как писатель своих героев.

Однако Сотворение мира Богом интересует нас в данном случае в связи с тем важным значением, которое Толкиен придает музыке. В первых же строках «Сильмариллиона» мы словно слышим мелодию «Золота Рейна» Вагнера — его знаменитый пролог из ста шестидесяти трех тактов:

«И говорил он с ними и дал музыкальные темы, и воспели они с ним и были счастливы».

Здесь Толкиен напоминает Пифагора, воспевающего «музыку сфер». Музыка у Толкиена звучит в начале Сотворения мира так же, как Слово в Евангелие от святого Иоанна:

«В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог… Жизнь была в Нем, и эта жизнь была светом для людей…»

У Толкиена же вместо Слова Божьего звучит божественная музыка. Напомним:

«И говорил он с ними и дал музыкальные темы, и воспели они с ним и были счастливы».

Айнур играют каждый свою музыку, «ибо каждый из них внимал той части Илуватарова разума, что породила его, но ощущение единства еще долго не приходило к ним».

И вот наконец явилась гармония:

«всеблагое сознание осеняло их по мере того, как внимали они: оно же привело их к согласию и гармонии».

Затем наступает день великой музыки, раскрывающей тайны мироздания:

«…и собрал Илуватар всех Айнур, дабы дать им тему чудесную, какая раскрыла бы им величайшую и прекраснейшую суть вещей, доселе им неведомую».

И обратился Илуватар к очарованным Айнур с такими словами:

«Из темы, какую я дал вам, угодно мне, чтобы сей же час все мы сотворили Великую Музыку».

Сам же он будет «внимать ей и радоваться тому, что благодаря Айнур красота обратится в музыку».

На этом мистико–теологическом значении музыки нам, пожалуй, следует остановиться подробнее, поскольку музыка занимает важное место в нашей жизни. И громкая слава тех же рок–звезд связана непосредственно с «музыкальностью» современного мира. Музыка во все времена почиталась как величайшее искусство. Пифагор, как мы помним, внимал «музыке сфер», Сократ полагал, что «философия есть высшая музыка». Позднее Шопенгауэр и Ницше, оба, кстати, отличные музыканты, видели в служении Эвтерпе (101)проявление высшей формы–человеческой деятельности. Ну а Эразм, философ и гуманист эпохи Возрождения, отмечал чудодейственно–целительную силу искусства Эвтерпы:

«Древняя литература воспевала поклонение флейте, чье дивное звучание облегчало страдания тем, кто недужил воспалением седалищного нерва».

Помимо всего прочего, продолжал он, «песнопениями издревле пользовали хворых на Лесбосе и в Ионии (102)», а в его время «песнью исцеляли людей от падучей».

Другой же гуманист эпохи Возрождения, Марсилио Фичино, даже написал трактат по музыкальной терапии.

В этом труде есть, например, такие строки:

«Всякому страдающему бессонницею или предрасположенному к горячке, музыка дает целительный сон. Известно, что, ежели плачущему младенцу дать послушать напевную мелодию, он скоро утешится. Силе музыки подвластны люди всех возрастов и обоих полов, даже если им неведома суть сего искусства. А суть его, по Платону, в том, что сердце мироздания бьется в музыкальном ритме».

Чудодейственные свойства и силу музыки подчеркивал Эразм, обращаясь к мифу об Орфее:

«Какие только чары не приписывали древние Орфею и его цитре! Мог ли кто другой столь же ярко выразить несравненную силу музыки? Да и мог ли кто другой представить себе такое?»

Темам Илуватара Толкиен также придает первостепенное значение, особенно главной из них — самой прекрасной и непревзойденной. Вот как он описывает ее:

«Из благозвучия мелодий, без конца переливавшихся одна в другую, родилась гармония, не подвластная слуху по высоте и глубине звучания».

Подобная музыка сродни свету, устремленному во тьму. В самом деле, обитель Илуватара переполнялась музыкой, и «отзвуки ее достигали Пустоты, и не стало больше Пустоты».

Эта пустота очень напоминает тьму в Евангелие от Иоанна.

Но самая дивная мелодия должна зазвучать в Конце Времен:

«Сказано, что куда более величественная музыка зазвучит пред Илуватаром по окончании времен, — то будут хоры Айнур и Детей Илуватара».

Недолго, однако, звучала чудесная гармония, ибо уже в начале начал — буквально на второй странице «Сильмариллиона» — объявился мятежный ангел, нарушивший вселенское благозвучие. Музыка способна служить и дурным целям, ибо она воздействует на человеческое сознание так, как, пожалуй, ничто другое. Музыка может ввергать в ужас или безумие (вспомним рассказ Лавкрафта «Музыка Эрика Зана»); с ее помощью можно управлять душами людей в пагубных целях.

Музыка ведет воинов в бой, писал Эразм и, словно предвосхищая рождение современных агрессивных музыкальных стилей, в частности рока, отмечал, что «когда–то корибанты — служители Великой матери богов Кибелы, — впав в исступление, грохотом своих барабанов и завыванием флейт ввергали людей в ярость. Шальная какофония и правда способна вызвать в душе самые низменные страсти».

По наблюдениям Эразма, неблагозвучная музыка особенно дурно воздействует на девиц, достигших поры замужества:

«При неистовых звуках девицы бросились в толпу, новобрачная пустилась в пляс — торжество праздновали с шумом, и так весь день, а к вечеру всеобщее веселье переросло в вакханалию, какая не снилась и корибантам. Ежели б у нас справляли так всякое торжество, то на земле давно воцарился бы суший ад».

Прибавим сюда же «пронзительный вой военных труб и громоподобный грохот барабанов», будто созывающих на всеобщую черную мессу, — чем не современный рок–концерт…

Кстати, рок–музыка изначально считалась дьявольским порождением, к тому же она вполне может довести до сумасшествия. Ненавистники «дьявольской музыки» говорят о бесноватости поклонников рока и самих рок–музыкантов, о том, что рок–концерты, больше похожие на музыкальные оргии, — чудовищная какофония, подавляющая гармонию, — словом, обвиняют рокеров едва ли не во всех смертных грехах. Но ведь в свое время и к блюзу, было такое же отношение, не правда ли?..

Впрочем, что верно, то верно:

«замыслил Мелкор смешать свои собственные темы, порожденные разумом его, со всеобщим звучанием, да вот только не были они созвучны с темой Илуватара».

Мелкором правит гордыня — самый пагубный из грехов и с точки зрения христианства:

«Уж больно тщился он возвеличить силу и торжество своей собственной партии».

И тщания Мелкора увенчались–таки успехом, ибо «был он самым одаренным и сильным среди Айнур и объединял в себе все их таланты».

Эту силу Мелкора следует подчеркнуть особо, иначе а posteriori нам будет трудно понять, как и почему Мелкор подавил Айнур и установил свое господство над Ардой. С другой стороны, самому Мелкору способна противостоять только безупречная сплоченность Айнур — то есть Валар.

Своим величием Мелкор будоражит и искушает. Он нарушает все запреты и, как скажет потом Саурон, дает свободу нуменорскому государю Ар–Фаразону:

«Он часто скитался в одиночку по глухим пустошам в поисках Вечного Пламени, а его самого сжигало изнутри страстное желание явить Сущему плоды помыслов своих; казалось ему, что Илуватар отринул Пустоту из мыслей своих, в то время как ему самому было в радость созерцать ее»

Из слов Толкиена может сложиться впечатление, будто Эру был бессилен перед пустотой и потому потерял к ней всякий интерес, перепоручив ее во владение самому одаренному из Айнур. Стремление Мелкора к одиночеству тоже по–своему любопытно. Мятежный ангел, он, подобно романтическому герою–скитальцу, пытается бежать прочь от остальных Айнур, дабы в уединении посвятить себя сочинению безумной музыки:

«Разлад в душе Мелкора переродился в смятение, из коего возникла новая тема; звук борьбы все нарастал и, в конце концов, сделался столь пронзительным, что многие Айнур, смутившись, перестали петь, и тогда–то Мелкор восторжествовал над ними».