— Что ты имеешь в виду?

— Быть может, твою смерть.

— За что, Эдмунд? В чем дело?

— Ты — порождение тьмы. — Де Пейн изо всех сил сдерживал гнев. — Представляешь ли ты себя ястребом, парящим над лугами, а меня — трусливым зайцем, перебегающим от куста к кусту, пугающимся твоей тени и готовых вонзиться в меня когтей?

— Эдмунд! — Парменио сделал шаг вперед.

— Стоять! — Сам де Пейн не двигался с места. Он удивлялся тому гневу и горькому разочарованию, которые охватили его. — Алиенора… Ты знаешь, что она погибла?

— Да, я видел, как она встретилась с тобой, но видеть могли и другие. Слухи птицами летят по переулкам. Я решил разобраться в этом деле. Видел тебя с Гастангом. — Голос Парменио дрогнул. — Эдмунд, опусти арбалет, пожалуйста. Я тебе не враг.

— Ты пытался убить меня в Триполи. И я уверен — это ты стрелял в меня из арбалета у стен Аскалона, больше некому. Майель был сбоку от меня — кто же еще мог это сделать?

— В Триполи я просто ошибся. А у стен Аскалона пытался насторожить тебя.

— Ты меня едва не убил.

— А я и не собирался. Если бы я хотел убить, тот болт врезался бы тебе в голову. Я же хотел лишь насторожить тебя, разбудить и заставить осознать опасность.

— Какую?

— Опасность исходила ото всех, будь то Тремеле или кто-то еще — Уокин, его сообщники-чародеи. — Парменио еле заметно улыбнулся. — Ия своего добился. Ты очень опасный человек, Эдмунд де Пейн. Ты идеалист, мечтатель. Тебе казалось, что весь мир таков, каким он видится в твоих мечтах, а на деле он скорее напоминает дьявольский кошмар. Думаю, теперь и ты это понял. Орден, к которому ты принадлежишь, уже не тот, что прежде. Это уже не братство чистых душой и помыслами рыцарей — это сообщество людей, связанных деловыми интересами с князем грешного мира. А нет ведь ничего опаснее идеалиста, который очнулся от грез и осознал грубую правду жизни.

— И эта грубая правда — еще и твои встречи с лазутчиками из Венеции и откуда там еще? Никому не ведомые личности, которые пробираются в Лондон, чтобы вместе с тобой плести заговоры в темных углах трактиров?

— Ладно, ладно. — Парменио протянул к Эдмунду обе руки. — Опусти арбалет и позволь кое-что тебе показать. — Он вздохнул, потому что де Пейн лишь хмуро смотрел на него, не опуская оружия. Генуэзец расстегнул свой камзол, порылся за подкладкой и извлёк из потайного кармашка сложенный в несколько раз кусочек пергамента.

— Положи на пол, — скомандовал де Пейн, — рядом с перевязью. Потом сделай три шага назад, опустись на колени и сложи вместе руки.

Парменио повиновался. Де Пейн бросился вперед, схватил пергамент и сразу вернулся на прежнее место. Пергамент был высшего качества. На печати багряного воска красовались скрещенные ключи — символ епископа Римского, символ папской власти. Мелким каллиграфическим почерком там было написано: «Произволением Божьим и милостью Духа Святого Евгений III, Слуга рабов Божьих, Епископ Рима, Верховный понтифик [122]». В самой грамоте объявлялось, что Тьерри Парменио, гражданин Генуи, является legatus a latere, то есть личным папским посланцем; malleus malleficorum, то есть «молотом ведьм», а также «орудием Божьим в истреблении и искоренении колдунов, чернокнижников, чародеев, некромантов и всех тех, кто занимается черной магией, противной учению Святой матери-церкви».

Де Пейн растерянно оторвал взгляд от документа и перевел его на Парменио. Тот грустно смотрел на рыцаря. Де Пейн перечитал папский мандат: Парменио наделялся totam potestatem in omnibus casibus— абсолютной властью при любых обстоятельствах.

— Но почему? — Де Пейн опустил оружие. — Почему ты мне раньше не сказал?

— Позволь, я теперь это сделаю. — Генуэзец уселся на скамью. — Эдмунд, я служу в папской Тайной канцелярии. И отвечаю перед одним лишь Папой, больше ни перед кем. На праведном пути Церкви, — он тщательно взвешивал каждое слово, — возникает много помех, и одна из них — ведовство. — Было заметно, что у Парменио пересохло в горле. — Я глубоко убежден, и повторяю это в храме Божьем: то, что мы называем черной магией, сатанинскими шабашами, ведовством, — в большинстве случаев не более чем судейское крючкотворство, злостные выдумки, дешевый балаган. Глупости это, уж поверь мне, Эдмунд! Мужчины и женщины намекают, что им подвластны темные силы, ради того, чтобы запугать других или же, — тут он зло рассмеялся, — чтобы иметь предлог раздеваться догола, напиваться до бесчувствия и предаваться всевозможным порокам. — Парменио громко вздохнул. — Если им так хочется плясать голыми на лесной поляне при луне или поклоняться каким-нибудь древним камням, что с того? Это просто глупость и детские шалости. Кроме того, есть немногие мастера наводить морок или варить зелья. Поверь, рыцарь, я могу дать такое снадобье, что ты, как наяву, ощутишь, будто у тебя орлиные крылья и ты паришь в поднебесье. — Он помолчал. — Наконец, есть и такие — этих и вовсе мало, — кто и вправду связан с силами тьмы. Эти не хвастливы, они ничем не выдают своей подлинной сущности. Они не проделывают дешевых трюков, нет, эти мужчины и женщины как бы носят маски, да так ловко и умно, что ты ничего не заподозришь. Такие не живут в убогих хижинах, не ютятся под забором или на заброшенных пустырях — они скрываются в светских и церковных канцеляриях, в аббатствах, в монастырях, в укрепленных поместьях знати, в замках и дворцах. Они образованны и начитанны, их знают как верных сынов и дочерей Церкви. А на самом деле — это дьяволопоклонники, и они очень опасны.

— Чем именно?

— Тем, что они действительно обращаются к силам тьмы и употребляют все свои способности и умения на то, чтобы достичь нечестивых целей. Ради этого они и убивают. Это тебе не пляски при луне, это богохульство, святотатство, страшный грех. Они истово верят, что смогут получить ответ от сил тьмы, если убьют человеческое существо, перережут ему, как свинье, глотку, вырвут сердце и поднесут его в жертву этим силам.

— И действительно можно услышать такой ответ?

— Как гласит старая пословица: «Если кричать в темноте, то кто-нибудь или что-нибудь да откликнется».

— И ты их преследуешь и задерживаешь?

— Нет, Эдмунд, я преследую их, нахожу и убиваю — действую наверняка. В этих случаях нет возможности обращения или покаяния. Единственное, что в моих силах — отправить их на суд Божий.

— А здесь?

Парменио поджал губы.

— Как ты, наверное, догадался, я и раньше бывал в Англии. Этот остров — настоящее гнездо колдунов. Поговаривают, что Вильгельм Рыжий, король Англии, попал в сети такого колдовства и был убит на охоте в Нью-Форесте. А Вильям, сын великого короля Генриха I? Он утонул, когда перевернулся и пошел на дно королевский «Белый корабль». Его гибель стала причиной нынешней войны и способствовала возвышению таких, как Мандевиль. Ходят слухи, что и кораблекрушение было вызвано колдовством.

— Так Мандевиль был колдуном?

— Нет, не думаю, но он покровительствовал богоотступникам. Он грабил церкви и монастыри, обогащая чернокнижников. Превращал аббатства в крепости. Он предоставил возможность черным магам пользоваться священными реликвиями и совершать святотатства. Мандевиль привлекал в свое воинство самые черные души. Укрытые его щитом, они учиняли свои мерзости. Ты видел все ужасы, какие они способны творить. Кого озаботит исчезновение молодой крестьянки? Кто осмелится сунуться в заброшенную и поруганную церковь, где в глухую полночь зажигаются огни, чтобы совершить ритуал?

— И все же тебя отправили сперва не в Англию, а в Палестину.

— Туда меня отправили, Эдмунд, по тем же причинам. Более пятидесяти лет назад твой двоюродный дед и другие рыцари взяли Иерусалим штурмом. Они вернули святые места, не принадлежавшие христианскому миру на протяжении нескольких веков. На поклонение туда отправились толпы праведных и благочестивых христиан.