И тогда я увидел его. Одна из стен моей лестницы, стеклянная, выходит на улицу — тонкое, гибкое стекло дрожит при сильном ветре. На верхнем этаже возле моего пентхауса я увидел приземистую и коренастую фигуру своего названого брата, мученически распластанную, прижавшуюся к залитому дождем стеклу. Я застыл на месте. Теренс медленно вытянул руки. Он был похож на охваченного ажиотажем ребенка, расплющившего нос о витрину ночи. Что виделось ему там, за стеклом? Как складывается его жизнь? Я на мгновение закрыл глаза и представил, что стекло рушится и он, переворачиваясь, падает сквозь темный воздух. Когда я открыл глаза, его уже не было. Меня пробрала дрожь. Способно ли хоть что-то здесь удержать его? Осторожно, Терри, осторожно: пожалуйста, осторожнее, не то что-нибудь разобьешь.

Ну-ка, угадайте, что случилось? На днях я трахнул одну красотку. (Ну-ка, угадайте. Ничего не было. С первым апреля.)

Но послушайте. Только не навоображайте себе чего-нибудь — я хочу сказать, что не знаю, как все обернется, — я всего лишь подумал, что дела могут пойти на поправку.

В последнее время у меня вошло в привычку говорить себе, что причина, по которой я не могу теперь никого трахнуть, в том, что теперь я ни с кем не вижусь. Да и как бы мне это удалось, даже косвенно? (У меня просто не осталось ни единого знакомого. Такие дела.) Есть женщины, с которыми мне позволено разговаривать: к примеру, официантки в кафе или автобусные кондукторши, но они не в счет. У меня никогда не было настоящих друзей, так же как никогда не было ничего, чем бы я мог защититься от чужой ненависти. Мне остается полагаться только на самого себя.

Что еще?

Бывшие подружки? Теперь все они уже выросли из того возраста или забыли меня, и я сам уничтожил любые остатки привязанности в нескольких сердцах, в которых для меня когда-то нашлось место, уничтожил своими нелепыми запросами, своими дрожащими руками. Случайные девушки с улицы? Поначалу многообещающие — хотя сразу интересующиеся выпивкой, — один раз удалось взять телефон (все лопнуло) и еще один раз пригласить в паб (все лопнуло), но очевидно, что тут многого не добьешься: во-первых, потому что большинство может трахнуть всякого, кто ему приглянется, не прилагая к тому особых усилий, и, во-вторых, потому что неудача так невероятно унизительна (несколько отповедей подряд способны надолго выбить вас из седла; а однажды какой-то прохожий доброхот даже вмешался, чтобы защитить бедную девушку, и это было ужасно). Девицы, которых таскает на квартиру Грегори? Но что бы ни говорил вам Грегори, друзей у него тоже немного — не считая этого старого бездарного педика Торки с хуесосами, жополизами и пиздорванцами, составляющими его окружение, и двух великосветских говнюков, Кейна и Скиммера: если Грег приводит домой девицу, то исключительно ради мимолетной и скучной случки, а если он закатывается со всей компанией, то я сижу у себя внизу, боясь даже нос высунуть.

Но послушайте. Неожиданно в офисе появилась удивительная новенькая, взятая на испытательный срок. Причем удивительная не только с моей, но буквально со всех точек зрения. Самое поразительное в ней, или по крайней мере одна из самых поразительных ее особенностей, — это ее большие сиськи. Большие отнюдь не в вульгарном смысле слова; это не «высокая», «горделиво вздымающаяся» грудь, не какие-нибудь там нахально-напористые «перси». На самом деле они совершенно неуместны и очень милы при этой непропорционально тщедушной грудной клетке, короткой и словно полой талии, способной смутить кого угодно заднице и слегка вывернутых, как у северного оленя, ногах. Часто она ходит, с притворной скромностью сложив руки поверх них, как если бы их там не должно было быть, как если бы она не хотела, чтобы они там были (пусть уступит их мне). Мне кажется, у нее по-настоящему красивое лицо. На первый взгляд оно кажется тяжелым, четко очерченным, лишенным выражения, в пышном нимбе спутанных, крашенных хной волос, с острым носом, темными, неряшливо накрашенными глазами, ямочкой на подбородке и широким, но особых радостей не сулящим ртом. Однако если вы приглядитесь повнимательнее, чем, конечно, я постоянно и занимаюсь, то за этим резким телегеничным лоском различите множество мягких, задушевных черточек. В особенности глаза — они у нее реально фиалковые, игривые и ласковые глаза.

Это случилось однажды утром на той неделе. Я сидел за своим столом, терзаемый отчаянным похмельем (я даже купил у Дино томатного сока вместо бескофеинового кофе — дурной признак) и поддерживая сварливый, тошнотворный и пропитанный ненавистью разговор с полоумным сталинистом Уорком. Его обвислый зад покоился на моем плоском каталожном ящике, и, еще более обычного слюняво пришепетывая, своим новым медоточивым голосом Уорк пространно сетовал на очевидную неспособность нашего учтивого Ллойд-Джексона хоть как-то противостоять Джону Хейну в связи с грядущим сокращением. Я уже готов был с ним согласиться, когда насмешливый бывший составитель рекламных объявлений собственной персоной распахнул дверь моего закутка и, сложив бантиком опрятные губки, возвестил:

— Итак, двух зайцев одним выстрелом — или оптимизация, как это теперь называют. У нас новенькая, на время. Это Джеффри Уорк… а это Теренс Сервис.

Это была она: джинсы в обтяжку и свободно свисающая тенниска (руки по обыкновению сложены так, как я это описывал), хмуро-застенчивый взгляд и близорукая морщинка между темно-синих глаз.

— А это, — произнес насмешник, — это Джен.

Совсем как Грегори иногда, подумал я, весь подобравшись. Уорк прочувствованно кивнул в направлении двери, затем обернулся и бесстрастно уставился в окно. Что мог я сказать, что бы адекватно указывало на мое неприятие ценностей, олицетворенных Уорком и умненьким Ллойд-Джексоном, на мою утонченную симпатию (отнюдь не лицемерную) в связи со случайным, а строже говоря — функциональным появлением девушки здесь, на то, что я хорош, исключительно благорасположен и могу стать прекрасным мужем? Наклонившись над столом, со скрытым удовольствием я произнес:

— Привет.

— Привет, — ответила она и улыбнулась.

— Как долго, — спросил я, — как долго вы надеетесь задержаться здесь?

Джек раздула свои овальные ноздри.

— Ну-у-у. Пару месяцев.

— Как раз и получишься. Пойдем, я тебя еще с двумя познакомлю, — снисходительно сказал Ллойд-Джексон, уводя за собой девушку.

— Увидимся, — сказал я.

— Это уж точно, — ответила она.

— Я отлучусь на минутку, а потом все вам здесь покажу, — влажно добавил Уорк.

Вот как все началось. Немного попозже тем же утром я выбрался из своего душного закутка, делая вид, что хочу сверить обратные счета с ведомостью продаж, которую как бы ненароком прихватил с собой.

— Уф, я пока еще не знаю, где они, — взмолилась Джен.

— Здесь, я вам покажу, — сказал я.

И секунд девяносто мы простояли рядом над картонной концертиной, пока в воздухе вокруг нас проносились вялые сквозняки, случайные тени и яркие пылинки… О боже.

Осмелюсь ли я? Главное — повод.

Чопорно моргая: «Позвольте мне отвести вас туда, где в обмен на наличность дают алкоголь?» Искренне, хотя чуть-чуть литературно: «А почему бы нам не отправиться в паб?» Несколько задумчиво: «Заглянем в "Корону"?» По-плебейски резко: «Выпить не хочешь?»

Было ровно двадцать пять минут шестого. Одетая в красивый костюм покроя сороковых и ярко-красные чулки (в первый раз мы могли хорошенько разглядеть ее ноги), Джен бессистемно и бесцельно рылась в своей похожей на торбу сумочке, что обычно предшествовало ее уходу из офиса; в любой момент она могла встать, потянуться, зевнуть и пройти вокруг центрального стола, прощаясь с сослуживцами. Наладив прекрасные отношения с обеими постоянными секретаршами, молодой хромоножкой и старой задроткой, Джен обычно мимоходом кивала им, прежде чем ускользнуть. Это был восьмой день ее пребывания здесь — и, соответственно, восьмой вечер, когда, снедаемый желанием, я подглядывал за ней через полуоткрытую дверь. Все семь предыдущих раз она завязывала разговор со своими подружками, так что обратиться к ней напрямую («Вы сейчас куда, в метро или пойдете пешком?», «Может, забежим куда-нибудь выпить? Вы не хотите выпить? Ладно, ладно. Увидимся завтра утром!») было совершенно немыслимо. Однако в этот раз Джен раздосадованно склонилась над пудреницей, пока Энн и Мюриел уже выходили через дверь офиса. Ушли. Все чисто. О нет.