– Ты уезжаешь завтра? – встревожилась Эрмин. – Уже? Я думала, ты дождешься моего отъезда в Квебек.

– Но ты едешь уже послезавтра, Мин! – напомнил он. – Онезим отвезет тебя на вокзал. Мне не терпится скорее оказаться дома, на моей земле. И ждать там тебя…

Он подтвердил эти слова такой улыбкой, что Эрмин вздрогнула от счастья. Через час Тошан вел ее за руку к водопаду, бурному и мощному Уиатшуану, первозданное пение которого сопровождало их любовь на протяжении многих лет.

Эрмин в последний раз обернулась, чтобы полюбоваться водопадом, быстрые прозрачные струи которого казались серебристо-хрустальными в ярком солнечном свете. «С самого раннего детства прекрасный Уиатшуан баюкает мои мечты и облегчает страдания! Окруженный солнечным сиянием, он похож на гигантское украшение, созданное всемогущей природой», – думала она.

Но Тошан увлекал ее дальше, вдоль реки. Его рука крепко сжимала ее пальцы.

– Идем скорее! Сегодня замечательный день, такой жаркий…

Они решили искупаться в каньоне ниже водопада.

– Сколько лет мы уже там не были, Мин? – с улыбкой спросил он.

– Точно не скажу, но я никогда не забуду один летний день 1930 года. Я привела Шарлотту, которая тогда еще плохо видела: она сидела верхом на Шинуке. Жозеф доверял мне своего коня с неохотой, хотя сегодня с удовольствием отдал бы мне его.

– Еще бы, – заметил ее муж, – Шинуку почти двадцать пять лет. Не многие лошади доживают до такого возраста.

– И тут появился ты, – продолжила Эрмин, останавливаясь. – У тебя были короткие волосы, как сейчас, и я была разочарована. Я бережно хранила в душе образ Тошана с длинными, черными как смоль волосами, с которыми тебе пришлось расстаться, чтобы найти работу. Но ты был красивым, таким красивым…

– И ты просто очаровала меня своими лазурными глазами, похожая на июльский перламутровый цветок.

– Поэт ты мой! – пошутила Эрмин. – В тот день я обрела уверенность, что ты – единственный мужчина, которого я буду любить, мой будущий муж и друг. Ты был так внимателен с Шарлоттой! Тебе было жаль ее, потому что она не могла видеть окружающую красоту, отражение кленовых листьев в воде, скалы и ели…

Растроганная, она обвила руками шею своего мужа и коснулась его губ легким поцелуем. Он ответил на него, затем снова взял Эрмин за руку и повел дальше.

– Мы с тобой одни, без свидетелей, в каньоне Уиатшуана, – вкрадчиво произнес он. – Скорее, Мин, не будем задерживаться. Кто знает, какая еще трагедия может помешать нам насладиться этим прекрасным днем. Мы часто купаемся на берегу Перибонки, но здесь мы тоже можем укрыться от криков твоей матери, ворчания твоего отца и жалоб Мирей.

– Не преувеличивай, – упрекнула она его. – И потом, я без купальника.

– Не может быть и речи о том, чтобы на твоем теле наяды было что-то надето, женушка моя!

– А если меня кто-нибудь увидит?

– Мы здесь как на необитаемом острове! В Валь-Жальбере никого не осталось!

– Да что ты? А как же новый сосед, Мартен Клутье? Я не хочу, чтобы он увидел меня полуголой.

Тошан рассмеялся. Он обнял Эрмин за талию и ускорил шаг. Вскоре они вышли на один из берегов каньона, двигаясь по широкому выступу из серого камня. Пораженные великолепием пейзажа, они некоторое время хранили молчание. Плоские скалы, отшлифованные вековой борьбой с водами реки, тянулись в сторону озера Сен-Жан. Они напоминали уснувших часовых, уставших наблюдать за непрерывным потоком Уиатшуана. Под легким ветерком шелестела листва, словно тихонько о чем-то напевая.

– Здесь я ощущаю присутствие своих предков монтанье, – сказал метис. – И это придает мне сил. Мне хочется прославлять деревья, камни, воду и облака.

Тошан торжественным жестом протянул руки к сияющей лазури неба, устремив взгляд темных глаз в бесконечность. Эрмин затаила дыхание, взволнованная, необыкновенно счастливая. «Именно за это я полюбила тебя, мой свободный, гордый, непокорный мужчина. Ты столькому меня научил…» – подумала она, очарованная этим волшебным мгновением, украденным у повседневной жизни, порой монотонной, перемежаемой ссорами и разногласиями.

Время словно исчезло в этом наполненном вечностью месте, которое на протяжении стольких веков ничто не смогло разрушить; оно осталось неизменным, величественным, девственным, оно хранило неповторимое благоухание свежести.

– Идем! – воскликнул ее муж. – Прошу тебя, идем…

Он пристально посмотрел ей в лицо, затем опустил взгляд на обнаженные плечи. В вырезе белой блузки без рукавов виднелась соблазнительная ложбинка. Наконец его взгляд остановился на ее красивых коленях и бедрах.

– Я так люблю, когда ты надеваешь шорты! – игривым тоном сказал он.

Эрмин следила за модой. Многие американские звезды в этом летнем сезоне позировали для журналов в шортах длиной до середины бедра. Появление бикини и раздельного купальника уже наделало много шума, но Тошан об этом еще не знал, да если бы и знал, все равно бы не изменил своего мнения.

– Пойдем, Мин, вода должна быть восхитительной!

– И ледяной, – вздохнула она, снимая сандалии. – Тем хуже, ведь я последую за тобой повсюду.

С босыми ногами она перебралась на соседний камень и наклонилась, чтобы потрогать воду. Тошан быстро разделся и бросился в речку, обрызгав ее с ног до головы.

– О! Нет, нет! – смеясь, закричала она. – Ты и вправду настоящий дикарь!

– Иди ко мне, иначе я отправлюсь вплавь до озера. Мин, мы одни в целом мире. Иди по-хорошему, или я выйду и затащу тебя силой.

Она сдалась, охваченная такой же безудержной радостью, опьяненная этими мгновениями полной свободы. Ей понадобилась всего минута, чтобы раздеться. Ее перламутровая молочная кожа сияла на солнце. Она распустила собранные в пучок волосы, которые тут же накрыли ее спину тяжелой светлой волной.

Тошан завороженно смотрел на нее. К тридцати годам Эрмин заметно округлилась в области бедер и груди. Но она вызывала в нем еще большее желание, поскольку на фоне этих прелестей ее талия выглядела более стройной и гибкой. Он любовался ее восхитительной шевелюрой, плавными движениями рук. Она казалась ему живым воплощением женственности, богиней, сводящей с ума.

– Иди ко мне, – тихо сказал он.

Она, вскрикнув, скользнула в воду и тут же принялась брызгать на него. Как дети, они плескались в реке, обнимаясь и отпуская друг друга, чтобы затем вновь слиться в единое целое.

– Ты такая красивая, Мин! – прошептал он ей на ухо.

Он ласкал ее, крепко прижав к себе. Их губы слились в поцелуе. Не признаваясь друг другу, они удивлялись этому неугасаемому, по-прежнему сильному желанию, горевшему несмотря на годы, прожитые вместе.

– Пойдем немного погреемся, – предложил он, взяв ее за руку.

Тошан помог ей выбраться на большой камень, куда она тут же легла с колотящимся сердцем. Камень был теплым, что давало ощущение блаженства.

– Как бы я хотела жить так всегда, – сказала она. – Вдали от городов и театров. Только мы с тобой… и конечно, дети!

– Не говори о детях, не здесь, не сейчас, – возразил он, прежде чем поцеловать ее грудь в блестящих капельках воды.

– Тошан, не надо… Я не смогу здесь… Давай дождемся ночи!

– О нет! Я на это не способен…

Он лег на нее, одержимый потребностью немедленно овладеть ею, даже не подарив ей ласк, которые она так любила. Она подчинилась, опасаясь его обидеть. Закрыв глаза, она удерживала в памяти образ стройного мускулистого тела мужа с его медной кожей, такой же гладкой, как у нее.

«Любимый мой, – говорила она себе. – Ты по-прежнему меня волнуешь. Всякий раз, когда ты предстаешь передо мной обнаженным, я снова становлюсь той маленькой невестой нашей первой ночи в окружении вековых лиственниц. Помню, я не решалась даже посмотреть на тебя, дрожа от страха, нетерпения и желания…»

Это простое воспоминание вызвало в ней такое возбуждение, что внезапно ей стало наплевать на возможных свидетелей и на собственный стыд. Ее голова освободилась от всех мыслей, кроме одной: они свободны, они одни, мужчина и женщина, соединившиеся в едином порыве страсти, среди незыблемых, первобытных элементов природы: камней, воды и солнца. Эрмин затопила волна удовольствия, вырвав у нее слабый крик, который Тошан тут же заглушил поцелуем. Затем он приподнялся на локте с довольной улыбкой.