Эрмин попыталась представить себя в этом новом для нее мире, в Калифорнии, где солнце светит круглый год и где никогда не бывает канадских морозов. Это ей казалось таким же невозможным, как и то, что ее выбрали на роль в фильме. Она родилась здесь, в Лак-Сен-Жане. Ее первые шаги были сделаны по снежному ковру, и перспектива теплой зимы совершенно сбивала ее с толку.
«В предварительном контракте, который мне прислали, речь идет об интенсивном обучении танцам, главным образом чечетке. Мадлен поедет со мной, иначе я буду чувствовать себя слишком несчастной. И я не хочу расставаться с Констаном. Он еще такой маленький!»
Раздавшийся звук клаксона вернул ее на землю. Они прибыли в Валь-Жальбер: машина уже проезжала мимо монастырской школы.
– Боже, какой кошмар! – простонала Лора. – Я не возвращалась сюда с той ужасной ночи. Смотрите, обычно отсюда был виден наш дом, его красивая зеленая крыша, наш сад, крытая терраса… О нет! Как это жестоко, Эрмин! Ты видела эти почерневшие стены, груды обломков?
– Послушайте, Онезим, – заметил Тошан, – нужно было сначала отвезти нас в Маленький рай.
– Я не знал! Надо было сказать, – проворчал он. – Все молчали в машине, никто меня не предупредил. Сейчас развернусь.
Лора рыдала, спрятав лицо в ладонях. Преисполненная сострадания, Мадлен погладила ее по плечу.
– Бедная моя мамочка! – воскликнула Эрмин. – Прошу тебя, не плачь. Ты жива, дети с папой тоже. Я прекрасно понимаю, как тяжело потерять все свое имущество, но, по сути, это просто материальные убытки, не более.
– Мин права, – добавил Тошан. – Если бы кто-нибудь погиб той ночью, было бы отчего впасть в отчаяние. Не забывайте, Лора, что миллионы людей были уничтожены в концлагерях, а скольких еще разорили, ограбили, отправили в изгнание! Недостойно с вашей стороны так убиваться. Вы отстроитесь заново и забудете об этой трагедии, обставляя и украшая новый дом.
– Хорошего-то мало, – заявил Онезим Лапуант, – поскольку мадам Лора не сможет здесь ничего построить. Говорят, поселок скоро закроют. Поставят сторожа, чтобы перекрыть вход любопытным. Мне, возможно, тоже придется отсюда переезжать либо селиться возле региональной дороги, в малом Валь-Жальбере, как говорит месье мэр.
– Вы в этом уверены? – удивилась Эрмин.
Лора прервала начинающийся разговор криком ярости. Слова зятя возмутили ее до глубины души. Уязвленная, вконец упавшая духом, она не выдержала.
– Я так больше не могу! Не могу! Я только это и слышу со вчерашнего утра. Это невыносимо! Благодарите Бога, мадам Шарден, ваши муж и сын живы. Все не так трагично, мадам Шарден, у вас ведь остались сбережения, и все в том же духе! Я знаю, дорогой мой зять, что при пожаре никто не погиб, и за это я благодарила Бога, стоя на коленях, одна, в больничной часовне. Но я считаю, что имею право оплакивать утрату дорогих моему сердцу вещей, воспоминаний, альбомов с фотографиями, моей коллекции пластинок, всех наших книг и пары украшений, не имеющих особой ценности, которые я тем не менее бережно хранила, потому что это все, что осталось от моей фламандской бабушки. Добавлю также, месье нравоучитель, что ваши дети выросли в этом доме, что я заботилась об их воспитании, пока вы во Франции играли в героя или любовника… вам виднее! Посмотрела бы я на вас, если бы ваша деревянная постройка в глубине ваших проклятых лесов сгорела, и, прибыв туда, вы обнаружили бы лишь груду пепла. Я рассчитывала жить в своем прекрасном доме еще долго, вместе с Жоссом и Луи, а также, довольно часто, с вашими детьми. Поэтому я разрешаю себе поплакать, погоревать, посетовать, и это вовсе не значит, что зверства нацистов перестали меня ужасать. Всю войну я отправляла посылки в Красный Крест и молилась, чтобы мир вернулся на нашу землю!
Лора замолчала, переводя дух, восхитительная в своем гневе. Тошан обернулся, чтобы взглянуть ей в лицо.
– Простите, – просто сказал он. – Признаю, я был несколько резок.
Онезим остановил машину в шестидесяти метрах от Маленького рая, скромного дома своей младшей сестры Шарлотты. На крыльце тут же появился Мукки. Подросток сбежал по трем деревянным ступенькам с широкой улыбкой на лице. Эрмин, едва выйдя из машины, бросилась к нему.
– Мама! Мама, ты приехала! – обрадовался он.
Лоранс и Мари-Нутта выскочили следом и побежали навстречу своей матери, быстро догнав Мукки.
– Родные мои, как я рада вас видеть! – тихо произнесла она, обнимая всех троих.
Старший сын был выше ее на несколько сантиметров. Она ощутила странную грусть.
– Ты уже совсем взрослый, – заметила она, растерянно разглядывая его. – И такой решительный, серьезный!
– Чересчур серьезный, – заявила своенравная Мари-Нутта. – Мукки постоянно нами командует. И требует беспрекословного подчинения.
– Зато он очень вкусно готовит, – уточнила Лоранс, глаза которой блестели от сдерживаемых слез.
Эрмин поняла, что терзает ее дочь. К двенадцати с половиной годам Лоранс создала немалую коллекцию рисунков, эскизов, набросков и акварелей. Теперь все было уничтожено.
– Надеюсь, мы скоро поедем жить на берег Перибонки, – продолжила Мари-Нутта, протягивая руки навстречу отцу. – Там нам будет лучше.
Тошан прижал ее к себе. Он с трудом скрывал волнение.
– Посмотрим! – ответил он. – Главное, что мы все в сборе. Подойди-ка, Мукки! Скоро мы сможем помериться с тобой силой: у тебя такие мускулы!
Как и его жена, метис наслаждался радостью этой встречи. Он любил своих детей всем сердцем, и они отвечали ему взаимностью, несмотря на то что он не всегда присутствовал в их жизни.
– Я сварил кофе, – сообщил Мукки. – А Мари-Нутта испекла черничный пирог. В кладовке стояли бутылки с сиропом.
К ним медленно подошла бледная как смерть Лора. Она с удрученным видом посмотрела на дом, где ей предстояло поселиться.
– А где Луи? – внезапно встревожилась она. – Разве он не хочет меня поцеловать?
– Он все время сидит с Кионой, бабушка, – ответила Лоранс. – Она не встает с постели. Они играют в карты. Давай я схожу за ним.
– Не нужно, милая, – вздохнула Лора. – Я напугала этих несчастных детей. Но у меня был нервный срыв, я не могла себя контролировать. Я бы с удовольствием выпила кофе.
– Я тоже, – хором сказали Эрмин и Тошан, что вызвало у них улыбку.
– Идемте, месье Онезим, – приветливо позвала Мадлен.
Их сосед стоял в стороне, прислонившись спиной к машине.
– Нет, ноги моей не будет в этом доме! Я не могу ходить там, где побывал этот фриц! – сварливо крикнул он.
– Этот, как вы выразились, фриц – почти ваш зять, дружище, – насмешливо заметил Тошан.
– Да пусть моя сестра хоть сотню раз выйдет за него замуж, он никогда не будет моим зятем, слово Онезима! Частью семьи ему не стать! Я поклялся здоровьем своих детей, что никогда не переступлю порог этого дома. А у вас, похоже, короткая память. Вы что, забыли, что натворили эти фрицы во время войны?
– Не нужно сваливать все в одну кучу, Онезим, – с укором сказала Эрмин. – Людвиг не сделал ничего плохого. Он попал в плен в самом начале войны, когда ему было всего двадцать лет. Его отправили в лагерь. Вам придется взглянуть на него другими глазами. У них с Шарлоттой есть очаровательная маленькая девочка, и второй ребенок на подходе.
Рыжеволосый здоровяк презрительно сплюнул, затем махнул рукой в знак прощания.
– Кофе я могу и дома попить. Либо здесь, на улице.
На мгновение воцарилась тишина. Реакция этого человека, простого и добропорядочного квебекского гражданина, отражала позицию миллионов других людей по всей земле. Долгая кровопролитная война закончилась, но планета была в трауре, и в 1946 году в прессе активно рассказывали о чудовищных злодеяниях нацистов, приводивших в ужас весь мир. Фашистские лагеря смерти, атомные бомбы, сброшенные на Японию, – ненависть к бывшему врагу только росла.
– Шарлотта опозорила имя Лапуантов! Больше я ничего не скажу: здесь дети, – добавил он, кивнув в сторону Мукки и сестер, слушавших его с невозмутимым видом.
