Рейс был забит под завязку, все места забронированы. «Аэр лингус» предложила мне два билета первого класса и тысячу долларов, если я соглашусь лететь завтрашним рейсом. Но я хотел лететь сейчас.

В толпе, собравшейся около стойки регистрации, царило праздничное настроение. Я недоумевал: что происходит? Народ у стойки выглядел прилично, так что это был не пьяный кутеж или финал чемпионата по ирландскому хоккею на траве — хёрлингу. И вряд ли Олимпийские игры, хотя, насколько я знал, велогонка «Тур де Франс» иногда проводится за рубежом. Так что, возможно, скопление народа объясняется именно этим — «Тур де Франс» в Ирландии.

Я сел у окна, и стюардесса принесла мне бокал шампанского и экземпляр «Улисса», что было довольно-таки странно.

— Фильмов больше не показываем, малышка? — поинтересовался я у стюардессы.

— Простите?

— Насколько я знаю, «Аэр лингус» несколько старомодна, но в большинстве авиакомпаний пассажирам предлагают фильмы, компьютерные игры и тому подобное. А предлагать такой «кирпич» на шестичасовой полет — это как-то очень несовременно.

— Ах, это… Это вам в подарок. У нас найдется с десяток фильмов для вас, сэр, — ответила она, переходя к другому, более понятливому пассажиру.

Моя соседка слышала весь разговор. У нее хватило бабок, чтобы лететь первым классом, но выглядела она как вышедшая на пенсию английская учительница, какими их показывают по телевизору. Вязаный свитер с рисунком ромбами, очки в стальной оправе, удобные туфли. На вид я бы дал ей лет шестьдесят.

— Полагаю, молодой человек, вы летите в Ирландию отнюдь не на фестиваль, — обратилась она ко мне с аристократическим прононсом.

— Нет… Просто лечу домой… А что за фестиваль?

— Разве вы не знаете, какой завтра день?

— Разумеется, знаю, среда.

— Нет, нет и нет. Блумов день, шестнадцатое июня две тысячи четвертого года. Это сотый Блумов день, — поведала она мне, с трудом преодолевая отвращение к моему невежеству.

— Фестиваль цветов? — спросил я.

— Что?

— Блумов день — это какой-то фестиваль цветов? [5]

— Боже милосердный! Вы что, не читали «Улисса»? — Она показала свой экземпляр.

— Как я мог успеть? Я только что получил книгу.

— Раньше, — произнесла она с нажимом.

— Нет, не читал. Слышал, это что-то типа порнографии, — заметил я и отхлебнул шампанского.

Лицо женщины приобрело еще более надменное выражение.

— Смею вас уверить, это вопиющая ошибка. «Улисс» — величайшее литературное произведение прошлого века, а возможно, и вообще в истории человечества.

— Угу, про «Моби Дика» тоже так говорят. И эту книгу я тоже не читал: уж больно у нее неприличное название, [6]— сообщил я даме и улыбнулся, неожиданно вспомнив, как однажды, много лет тому назад, я притащил своего старого приятеля, Скотчи, на могилу Мелвилла в Бронксе. Наш знакомый торговец подержанными машинами отказался платить за подорожавшую крышу, и мы всю ночь выбивали стекла и прокалывали шины каждой третьей машине на его торговой площадке. Вудлонское кладбище было буквально в двух шагах, и, разумеется, Скотчи и я читали в школе «Билли Бадда». Приятелю стало не по себе, когда он увидел, что прямо на могиле писателя растут вербы.

Как всякий ирландец, я, конечно, не раз и не два пытался прочесть «Улисса».

— Я так понимаю, шестнадцатое число — это когда книга была издана? — спросил я, пытаясь разрядить обстановку.

— Завтрашний день, шестнадцатое июня, — день, когда Леопольд Блум гулял по Дублину, как описано в романе.

— Леопольд Блум… Что-то связанное с Мелом Бруксом, так? Думаю, будет много песен, — продолжал я подшучивать над соседкой.

Женщина нетерпеливо покачала головой:

— Да нет же, именно в тот день Джойс встретил Нору Барнакл. Будет массовое шествие и много других праздничных мероприятий. — Сказав это, пожилая дама отвернулась, устав объяснять очевидное.

Я воздержался от шутки про Нору Барнакл и Русалочку и раскрыл книгу. Джойс выглядел шикарно в глазной повязке и галстуке-бабочке. Я положил книгу в карман сиденья передо мной. Не мой тип чтива. Я надеялся только, что праздничные мероприятия не помешают успешно пересечь Дублин, попасть на вокзал Коннолли и сесть на поезд до Белфаста. Хотя, если все и впрямь так круто, как говорила старая леди, транспорт будет двигаться в сторону юга, а не севера, и особых проблем с тем, чтобы попасть в свой родной город, у меня не возникнет.

И кто знает… быть может, Бриджит ждет меня с распростертыми объятиями. Возможно, я разыщу всех, кого когда-то знал, и мы найдем маленькую Шивон. Может, все мои грехи будут прощены и завтра я усну спокойно — впервые за двенадцать лет…

Я улыбнулся. Если этому суждено случиться, то не раньше чем завтра, а пока нужно хоть немного вздремнуть. Я проглотил капсулу эмбиена, выпил еще один бокал шампанского, притушил свет и закрыл шторку на иллюминаторе.

Капсула подействовала минут через пятнадцать.

Небо потемнело, появились звезды, а 777-й устремился на восток — навстречу заре.

Я натянул одеяло и соскользнул в наркотический сон.

В восьми километрах под нами перекатывалась потемневшая Атлантика. Я мечтал о ней — о словах и вещах, о китобойных судах, старых моряках, ирландцах с повязками на глазах, Леопольде Блуме, входящем и выходящем из ирландских пабов, Старбеке, Скотчи, Шивон, обо всех пропавших и спасителе Измаила, судне «Рахиль», пробивающемся сквозь волны в поисках своих потерянных матросов, но находящем еще одну заблудшую душу.

Дублин. 16 июня, 4:15

Гребаные листья коки! Абсолютно легальные в Перу, они полезны при тошноте и не раз помогали мне пережить ночную смену. Крайне действенное средство! Кладешь парочку листьев в рот, за щеку, они медленно отдают сок, и ты — снова как огурчик! Из высушенных листьев кокаин извлечь почти невозможно, а уж из тех нескольких листочков, что я забыл вынуть из сумки, — и подавно. Но, несмотря на это, большинство западных государств считает их незаконными и подлежащими учету.

Собака прекратила лаять.

—  Пройдэмтэ,сэр, — сказал таможенник. Брутального северодублинского акцента я уже много лет не слышал и едва понял его. Со словами все было в порядке, но на слух — как англосаксонский язык или как речь слабоумного. Мне потребовалось время, чтобы понять, что он сказал.

— Разумеется, — ответил я после долгой паузы и прошел с ним в заднюю комнату. — Поймите, я прекрасно понимаю, почему залаяла собака. В моей сумке лежат листья коки, вот собака их и почуяла и решила, что там кокаин.

—  Это праввда, сэр?

— Да.

—  Вы из Амэрыкы?

— Нет, я вообще-то из Белфаста. Работаю в Америке. Вернее, в Перу. До вчерашнего дня я был начальником службы безопасности отеля «Мирафлорес Хилтон» в Лиме. Мы привыкли использовать листья коки, работая в ночную смену…

Таможенник нашел сверток с листьями коки и обнюхал его. Он был очень старый, лет пятидесяти-шестидесяти; седые волосы, нос, изборожденный капиллярами, красноватые щеки, дряблое тело, затянутое в выгоревшую белую рубашку. Отчаявшийся человечек, которому только и осталось, что мурыжить кого-нибудь в четыре утра. Почти что дышал на ладан. И если у него отвратительное настроение, он может решить, что я пытаюсь провезти кокаин в Ирландию. И сидеть мне тогда в тюрьме…

—  Что вы дэлаэте в Ирландыи?

— Приехал помочь своей старой знакомой. У нее пропала дочь, и я прилетел, чтобы помочь ей найти ребенка.

—  Как ее зовутт?

— Бриджит Каллагэн.

Невольно он выдал себя. Глаза его слегка расширились: он знал, кто она такая.

— А вас как зовутт?

— Майкл Форсайт.

—  Хорошо. Что-нибуд эст из запрещенного?

— Нет, — сказал я и вывернул карманы. Но таможенник все равно обыскал меня. Выцепил пятнадцать штук долларов, полученных от юриста Бриджит, и пару штук моих. Задумчиво поглядел на меня, потом снова уставился на деньги.